Николай Равич - Две столицы

• Название: Две столицы
• Автор: Николай Равич
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1995
• ISBN: 5-87994-111-6

«Если царствовать значит знать слабость души человеческой и ею пользоваться, то в сём отношении Екатерина заслуживает удивления потомства.

Её великолепие ослепляло, приветливость привлекала, щедроты привязывали. Самое сластолюбие сей хитрой женщины утверждало её владычество. Производя слабый ропот в народе, привыкшем уважать пороки своих властителей, оно возбуждало гнусное соревнование в высших состояниях, ибо не нужно было ни ума, ни заслуг, ни талантов для достижения второго места в государстве».

А. С. Пушкин

---

— Кто таков? — спросил старший, инвалид в треуголке, кафтане, при шпаге, без левой руки, с медалью «За Кагул» на груди.

— С повелением от ея величества в городскую думу.

— Экипажи пускать не велено, далее пройдёте пешком, — сказал инвалид.

Толстяк приказал кучеру ждать и направился к думе. Но у подъезда он наткнулся на другого часового-дружинника. Этот, видимо, был из мастеровых. Увидев толстого, хорошо одетого барина, он немедленно взял ружьё на изготовку.

— Стой, куда идёшь?

— В думу, по велению ея величества.

— Не велено никого пропускать.

— У меня есть именное повеление, — сказал Храповицкий и сделал шаг вперёд.

— Стой, заколю! — и дружинник с такой яростью направил на Храповицкого штык, что у толстяка от страха на лице выступил пот.

В это время из-за угла показалось отделение дружины, человек в двадцать, под командой древнего поручика в треуголке и зелёном преображенском кафтане. Поручик, старый, худой, носатый, держался весьма бодро и, видимо, когда-то служил под командой Миниха, потому что и он сам, и его отделение выкидывали ноги, не сгибая колен, и маршировали на прусский манер.

— Отделение, стой! Мушкет — к ноге! — закричал поручик и направился к подъезду здания, но увидел Храповицкого, задержался и спросил, что ему здесь надо. Узнав, в чём дело, он мрачно сказал, что доложит майору.

Через несколько минут на подъезде показался толстый майор в елизаветинском кафтане и приказал пропустить статс-секретаря.

Храповицкий увидел, что всё здание заполнено дружинниками. Одни закусывали, другие курили трубки, третьи лежали и сидели на полу или на деревянных скамьях.

В комнате, где было всего два стула и стол, майор предложил Храповицкому сесть.

— Ея величество, — начал Храповицкий, — весьма обеспокоена дерзостью неприятеля и приближением оного к столице. Ея величество весьма интересуется, где находится дружина и может ли она оказать помощь графу Салтыкову в защите Санкт-Петербурга?

Майор улыбнулся:

— Мне кажется, у ея величества есть штаб главнокомандующего, коему диспозиция войск должна быть известна. Вам повезло, сударь.

— В чём? — спросил Храповицкий.

— В том, сударь, что меня лично познакомил с вами месяц назад в Эрмитажном театре граф Скавронский, сосед мой по имению, иначе, не имея письменного повеления, я не только не стал бы с вами разговаривать, но арестовал по подозрению в шпионстве.

Храповицкий взмахнул руками:

— Позвольте!

Майор снова улыбнулся:

— Не удивляйтесь, время военное, и столицу наводнили агенты шведского короля. Однако перейдём к делу. Дружинный полк в тысячу солдат отбыл на помощь войскам Салтыкова. С ними находится и коллежский советник Радищев. Остальные отряды наши охраняют заставы, а также выставлены в дозор на дороги в сторону Берёзовых островов. Здесь находится резерв. Приличные партии фузилёров,[79] драгун и дружинников охраняют порядок на всех проспектах площадях и улицах столицы.

Сквозь открытую дверь доносились шум, смех и звуки балалайки.

Храповицкий кивнул в сторону открытой двери и шёпотом спросил:

— А как, сударь мой, не может ли возникнуть через дружинников какой-либо смуты или беспокойства?

Улыбка сбежала с лица майора, он встал:

— Я никогда до сей поры не встречал солдат, столь одушевлённых стремлением защищать отечество. Ибо взяты они в дружину не по набору, а согласно собственному волеизъявлению. Можете передать ея величеству, что шведы не войдут в Санкт-Петербург!

Майор сухо поклонился.

Храповицкий вышел на площадь, где стоял его экипаж, и через четверть часа уже был во дворце.

Императрица сидела в кабинете у камина и сама готовила себе кофе. Она приняла статс-секретаря тотчас же и, выслушав его доклад, сказала:

— Я же вам говорила, что народ камнями закидает шведов.

Несколько дней Петербург находился в смятении — канонада не прекращалась, потом она стихла. Наконец прискакал офицер с донесением:

— Адмирал Чичагов налетел со своим флотом, как буря, на шведов. Первым же огнём он поджёг два брандера, не сколько фрегатов, семидесятичетырёхпушечный корабль и погнал остальные суда к Свеаборгу, захватив семь линейных кораблей, три фрегата и сорокачетырёхпушечное новое судно «Упланд».

Салтыков отбросил вместе с гвардией и дружинниками-добровольцами десант на корабли. Густаву Третьему всё же удалось уйти вместе с шестью тысячами высадившихся солдат.

Екатерина шумно отпраздновала победу и щедро наградила Чичагова — бедный до этого, затираемый иностранцами, адмирал получил Георгия первой степени и большие имения в Белоруссии.

Однако все понимали, что победа эта не означает конца войны, а только передышку самой столице. Общие же дела к тому времени становились всё хуже и хуже. Австрийцев турки продолжали бить, уравнивая этим собственные поражения от русских.

Во Франции король вынужден был созвать генеральные штаты и, после того как народ захватил арсенал и овладел Бастилией, сам превратился в полуузника. Народ, придя к власти, стал на деле осуществлять те идеи французских просветителей, которыми когда-то Екатерина щеголяла в своих письмах и декларациях. В России даже в самых отдалённых губерниях чувствовалось недовольство. Причиной тому были: недостаток продовольствия, вздорожание жизни и слухи о том, что на турецком фронте русские солдаты тысячами погибают не от неприятеля, а от голода и болезней. Даже среди вельмож теперь находились люди, которые говорили, что дурному управлению и фаворитизму пора положить конец.

Их поддерживали Пётр Панин, Разумовский и Александр Романович Воронцов.

От всех этих обстоятельств характер императрицы стал заметно меняться. Она потеряла прежнюю весёлость, стала раздражительна, и особенно возросла её подозрительность. К тому же физически она отяжелела, морщины на лице стали явственнее. Мрачные мысли начали её преследовать. Однажды, увидя в окно кучу слетевшихся галок и ворон, она сказала Храповицкому:

— После дождя выползли из земли червяки — они их едят, — в этом мире все пожирают друг друга.

Её отношения с Дмитриевым-Мамоновым никак не могли наладиться. Не помогали ни ордена, ни богатые подарки. Ничего не мог сделать и светлейший, специально прискакавший по письму Екатерины в Петербург. Когда-то румяный, жизнерадостный поручик теперь стал мрачным брюзгливым генерал-поручиком, генерал-адъютантом и андреевским кавалером.

— Да пойми же ты, — вскричал, сверкая своим единственным глазом, Потёмкин, — что она тебя любит!

Мамонов посмотрел на него и горько усмехнулся:

— Но зато я её не люблю. И не хочу быть птицей, посаженной в золотую клетку только потому, что её пение кому-то понравилось.

Екатерина плакала, светлейший её утешал и, не добившись примирения между любовниками, уехал.

Причина грусти генерал-поручика скоро разъяснилась. Как-то ночью Екатерина не могла заснуть и спустилась в сад, вокруг которого стояла её любимая колоннада. Белая петербургская ночь лежала над городом. Свет огромной луны почти растворялся в этом бледном сумраке. Только кое-где от него серебрились деревья, кусты и струя журчащего фонтана. На скамейке под статуей Амура, обнимавшего Психею, сидел мужчина, обнимавший женщину. Это странное совпадение поз и звуки поцелуев, явственно доносившихся оттуда, пробудили любопытство императрицы. Она подошла поближе и увидела Александра Матвеевича Дмитриева-Мамонова — «её Сашеньку», обнимавшего фрейлину Дарью Фёдоровну Щербатову. Такого случая ещё не было в жизни Екатерины. Все её многочисленные связи кончались тем, что она отказывалась от своих фаворитов. Это был первый случай, когда отказались от неё.

В течение нескольких минут она боролась со своими чувствами. Ударить её по щеке! Но при чём тут она? Виноват он. Окликнуть их, сказать им, что она здесь. Но завтра весь Петербург будет смеяться над этой мещанской ревностью…

Утром после бессонной ночи Екатерина вызвала генерал-поручика. К её удивлению, он волновался меньше, чем она.

— Я люблю её! — объяснил Дмитриев-Мамонов, когда Екатерина рассказала о том, что она видела его ночью с Щербатовой, — и прошу разрешения вашего величества жениться на ней.

Екатерина подумала и сказала:

— Я согласна…

Свадьба была сыграна, новобрачные получили богатые подарки и уехали в Москву. Начались сложные интриги придворных — каждый старался найти и продвинуть своего кандидата в фавориты. Но фаворит уже был найден графом Н. И. Салтыковым, он был тут же, под боком — караульный гвардии секунд-майор Платон Александрович Зубов. При помощи Анны Никитичны Нарышкиной — наперсницы императрицы — он быстро приобрёл доверие и любовь Екатерины. Его зловещая тень легла на последние, и без того мрачные годы её царствования.