Леонид Билунов - Три жизни. Роман-хроника

• Название: Три жизни. Роман-хроника
• Автор: Леонид Билунов
• Издательство: Олма-Пресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-224-02508-4

Книга Леонида Билунова «Три жизни» написана на основе подлинных событий и по увлекательности превосходит любой приключенческий или детективный роман. Событий, произошедших с ним, с лихвой хватит не на одну, а на целых три жизни. И каждая из них наполнена не только трагическими событиями, всевозможными преградами и разочарованиями, но и надеждой на лучшее будущее…

---

— А больше не дашь? — спросил Ростик по-крестьянски.

— Не могу, дарагой! — развел Сосо руками и передал Ростику пачку сотенных на проверку, предварительно быстро прикинув, что даст «выторгованная» Ростиком разница, и добавив две с половиной тысячи. Ростик долго считал, слюнявил пальцы, сбивался со счета и начинал сначала. Грузины нервничали. Наконец он сосчитал, подтвердил сумму, оставил пачку на столе и пошел к своему чемодану. Краем глаза он видел, как Сосо бросил деньги в стоявший на столе портфель — понятно, зачем.

— Ну ладно, — вздохнул Ростик. — Получай.

Радостные грузины бросились на завернутую в газету пачку, которую только что проверяли, а Ростик на секунду сунул руку в их портфель, незаметным движением пальца повернул перегородку, и уже приготовленная ими «кукла» снова поменялась положением с настоящими деньгами.

Сосо отдал ему «деньги», грузины вынули коньяк и разлили по стаканам.

— Будем здоровы! — поднял тост Сосо. — За наших канадских друзей! Пусть живут, пока мы живы!

Попрощавшись за руку, грузины пошли в свою машину, а Ростик бросился через дом, выбежал с заднего крыльца и вскочил в наш автомобиль. Туня дал полный газ, мотор взревел, но машина не тронулась с места. Колеса буксовали, во все стороны летел уголь, но мы не двигались.

Я оглянулся. Наша операция могла плохо кончиться.

— Туня, если мы не уедем, нас застрелят.

У нас не было никакого оружия. В то время русские не вооружились, у них это еще не было принято. Но мы знали, что Сосо вооружен.

Я сидел сзади и видел, как шея у Туни наливается кровью. Он продолжал жать на педаль, наконец машина встала на дыбы, словно ей передалось наше напряжение, и выскочила на обледенелую дорогу. Доехав до первого автомата, мы позвонили в снятый Ростиком дом — благо, Ростик позаботился снять дом с телефоном. Подошел хозяин.

— Мои гости, случаем, не вернулись? — с невинным видом спросил Ростик. — Дай им, тату, трубочку.

Татой в деревнях на Украине зовут всех мужчин старше возрастом. Трубку взял Сосо.

— Собака! — зарычал он. — Кровью харкать будешь!

— Значит так, — сказал я, взяв телефон. — Хозяин дома не в курсе. А ты запомни: тебе не понравилось? Так это никому не нравится. Я хочу честной конкуренции. Ты видел, что с тобой это тоже может случиться. Делай выводы!

Сосо еще пытался что-то кричать (базлал, как говорят в тех местах, где я провел пятнадцать лет), но я уже повесил трубку.

В любом деле, даже не совсем законном, можно работать честно. Я был рад, что мне удалось, с риском для жизни, проучить эту мелкую нечисть. После этого случая наши отношения с кавказцами осложнились, зато сертификатная клиентура повалила к нам валом — слухом земля полнится.

Как-то стоим мы около «Березки», накрапывает дождик. К нам подходит мужчина в плаще, обмотанном под самое горло шарфом, в спортивных ботинках. Спрашивает:

— Извиняюсь, это вы там… с грузинами?

Ну что ему можно ответить? А вдруг он из органов? Мы пожимаем плечами.

— Да вы не сомневайтесь, я просто так, слышал про вас, — объясняет он с улыбкой. — Хочу поменять… — И, распахнув плащ, достает свое богатство.

Нужно сказать, что сертификаты неравноценны. Их ценность, а значит, и стоимость зависит от страны, в которой работал специалист. Самые дорогие — сертификаты для служивших в развитых капстранах. И таких немного. Потом идут сертификаты азиатских стран — вроде бы, и капиталистических, но для советских органов все же второстепенных: Иран, Ирак, Индонезия… Вот вам практический пример советского расизма! Еще дешевле ценятся сертификаты соцстран, наших братьев. И уж потом идут несчастные «шерстяные» тугрики таких стран, как Монголия. Все эти сертификаты отличаются цветом пересекающей их полосы — зеленой, синей, желтой, чтобы ответственный кассовый работник спецмагазина сразу определил, кого к какой категории отнести. И товары в «Березке» тоже отмечены цветом, так что некоторые недоступны ни товарищам из Монголии, ни даже их более счастливым коллегам, побывавшим в богатой девушками Польше. А сертификаты нашего клиента — югославские. Я и говорю ему:

— Возьмем, по девяносто копеек.

Клиент не согласен, начинает спорить.

— Послушай, — говорю я. — Ты видишь, какого цвета у твоих сертификатов полоска? Поди посмотри, что ты на этот цвет можешь купить.

Он заходит в магазин, слоняется там не меньше часа и выходит грустный.

— Да, — признается он. — Я понял. Курица не птица, Югославия не заграница. Давайте…

Каких только человеческих характеров и судеб я тогда не навидался!

Однажды в магазин приходит дама с дочкой и тут же оглядывается, желая прикупить сертификаты. Я сразу вижу, что это за птица, и шепчу моим товарищам: только два двадцать! Дама торгуется как последняя базарная баба, делает глазки, намекает на двадцатилетнюю дочку, что не прочь поговорить с нами в стороне.

Мне такие люди всегда были отвратительны, и дама не получает никакой скидки — даже на прелести ее подросшей наследницы.

Помню, в пятницу вечером подошел к нам парнишка с бумажником, из которого торчали сертификатные рубли. Он вышел из магазина и долго пересчитывал свою наличность.

— Ну что, молодой человек, — говорю я ему. — Продаете?

Он посмотрел на меня озабоченно.

— Мне нужен музыкальный центр. Я пишу музыку.

— У Моцарта не было музыкального центра, — ответил я насмешливо. — Или тебе не нравится Моцарт?

Он замолчал.

— Конечно, если так ставить вопрос… — сказал он после паузы. — Но мне совершенно необходим синтезатор… Вы знаете, что такое синтезатор? Не хватает девяти сертификатов…

Я переглянулся со Славой и Ростиком и увидел сочувственные взгляды.

— А рубли у тебя есть? — спросил Туня.

— Да! — воскликнул тот. — Вот рубли! Двадцать… двадцать один…

— Ладно! Гони десятку, — предложил я, и через пять минут он выскочил из магазина, счастливый, с коробкой под мышкой.

— Спасибо ребята! — крикнул он на прощанье. — Никогда не забуду!

Как-то раз подкатили две машины, и из них высыпало с десяток молодых интеллигентов. Первым шел человек лет сорока пяти, худой, бледный, с лицом недавно вышедшего из лагеря: я сразу отличаю эти лица. Все зашли в магазин, показав сертификаты, и долго бродили внутри продовольственного отдела. Накупив коньяку, виски, рома, кампари и джина с тоником, они высыпали наружу. Старший шел последним и казался озабоченным.

— Ох, напьемся! — проговорил он. — Может, не надо, ребята?

Но никто не обратил на него внимания.

Я подошел ближе.

— Висел?[30] — спросил я прямо.

— Четыре года, — ответил тот. — Диссидент.

— Где?

— В Мордовии.

— Когда вышел?

— Да вот, — улыбнулся он. — Вчера прибыл. Встречают меня…

Я дал знак Ростику, и через две минуты тот выскочил из магазина с сумкой, полной продуктов.

— Закусишь, — сказал я диссиденту. — А то плохо будет. С отвычки-то.

Водитель первой машины подскочил и взял у меня сумку. Я пригляделся к нему внимательней. Взгляд и повадки этого малорослого суетливого человека выдавали в нем стукача — я хорошо знал эту породу.

— Эй, диссидент, — окликнул я сидельца. — Ты хорошо знаешь этого типа?

— Да нет, — ответил тот. — Не очень. Но они меня встречали в Мордовии…

— В общем, как хочешь, — сказал я ему тихо. — Но учти: это наседка.

— Я пятнадцать лет провисел, и хорошо их знаю. Берегись, диссидент. Ты, что, висел за правду? — спросил я.

— За правду! — ответила мне молодая женщина, смотревшая на него с материнской жалостью и любовью.

— Береги его, если любишь, — сказал я ей и отвернулся.

Обе машины отъехали.

К концу года на меня стала выходить рыба покрупнее, часто, как я понимал, через подставных лиц. Если к тебе подходит мятый мужичонка с бегающими, хотя и зоркими глазками, говорит с деревенским акцентом и предлагает на семьдесят тысяч сертификатов с самой лучшей долларовой полосой, то совершенно ясно, что это не он был командирован в капстраны, а если и он, то совсем не с такой оплатой. А в стороне стоит какой-нибудь незаметный автомобильчик и тихо трогается с места, когда мужичонка уходит, чтобы подхватить его через пару кварталов.

Дело было налажено, как часы. Мелких перекупщиков мы не трогали — пускай себе зарабатывают на щи с мясом. Милиция нас не трогала.

Однако скоро Львов был практически исчерпан. Мне стало тесно в этом городе. Стало ясно, что впереди меня ждет Москва.

БОЛЬШИЕ ГОРОДА

Впервые я попал в Москву в 1977 году, но пробыл там недолго. Недреманное око всесоюзного розыска нашло меня в столице и вновь водворило во Львов.

Поступок мой на этот раз состоял в том, что я перестал отмечаться во львовской милиции — вот уж, действительно, страшное преступление! Выходя из тюрьмы, я каждый раз рвал на мелкие клочки мою справку об освобождении, листок бумаги, надолго определявший мое место под солнцем в этом обществе. Когда ты отдал годы жизни государству, даже в уплату за твои проступки, мысль о несвободе совершенно невыносима. Нельзя себе даже представить, что ты снова — и сколько лет? — должен жить, словно коза на привязи, хотя бы и достаточно длинной и гибкой. Я часто наблюдаю теперь в Париже, как дамы выгуливают собачек на сворке. В руках их хозяйки коробка с ручкой, из которой вытягивается, словно изо рта фокусника, бесконечно длинный поводок, и собачка чувствует себя свободной. Но приходит момент, поводок доходит до конца и разгулявшийся песик чувствует на шее железную хватку неволи. Я предпочитал жить вне закона, но не на привязи, какой бы свободной и гуманной она ни казалась.