Те Ранги Хироа - Мореплаватели солнечного восхода

• Название: Мореплаватели солнечного восхода
• Автор: Те Ранги Хироа
• Издательство: Географиздат
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1959

Советским читателям широко известна книга норвежца Т. Хейердала «Путешествие на Кон-Тики», где доказывается теория заселения островов Тихого океана со стороны Америки. Идея данной книги противоположная — доказать, что заселение тихоокеанских островов шло с запада на восток.

Автор этой книги, уроженец Новой Зеландии, в жилах которого течет маорийская кровь, превосходно знал маорийский язык и языки полинезийцев. Знание местных языков позволило ему стать и знатоком истории этой части земного шара, знатоком легенд и преданий жителей далекой Океании. Основываясь на блестящем знании фольклора, а также на археологических материалах автор рассказывает о замечательных мореплавателях-полинезийцах, умевших преодолевать тысячи километров на своих крохотных суденышках.

Книга написана превосходным языком и читается с огромным интересом.

---

Много предположений по поводу своего происхождения вызвала фигура «манаиа», которая в профиль напоминает человека с птичьей головой. На острове Пасхи изображение человека-птицы навеяно черной морской ласточкой. На Соломоновых островах тема птицы с сомкнутым клювом, образующим витой узор, была продиктована изображением сокола на носу корабля. На Новой Зеландии не сохранилось мифа, который помог бы установить, какую птицу изображает «манаиа». Я считаю, что в трудах Арчи, директора Оклендского музея, убедительно доказано, каким образом маориицы придавали птичий облик своим изображениям. Это достигалось тем, что половина человеческой головы, включая и среднюю часть верхней губы, непомерно удлинялась резчиками. Таким образом, «манаиа» ведет свое происхождение вовсе не от птицы, а от человека. Арчи привел также доказательства в пользу теории о местном происхождении двойных спиралей, играющих в маорийском орнаменте выдающуюся роль. Развитие резных узоров оказало влияние и на форму татуировки: вместо прямых линий, свойственных татуировке Центральной Полинезии, здесь распространялись изогнутые линии. В Новой Зеландии даже верховные вожди не считали унизительным для себя работать молотком и резцом. Представьте себе древнего мастера перед большим куском дерева, на котором он высек своим каменным теслом человеческую фигуру. В левой руке он держит резец из жадеита, а в правой — молоток из китовой кости. Разве удивительно, что при таком материале и с такими орудиями мастер мог выполнить работу, о которой не смел мечтать на своей старой родине?

Племена сложили сказания о войнах и сохранили воспоминания о военных подвигах. Победы чередовались с поражениями, но каждое племя стремилось выправить счет в свою пользу. Не было больше ни кокосовых пальм, ни хлебных деревьев, которые нужно было сторожить, живя в рощах, а для обороны от воинственных соседей безопаснее было селиться деревнями. Однако селения на открытой низине чаще подвергались нападению, поэтому маорийские строители предпочитали холмы или другие возвышенности, где сама природа помогала обороне. Большинство полинезийцев, поселившихся на вулканических островах, отступали для обороны в заранее намеченные и созданные природой убежища, куда трудно было забраться. Жители островов Тонга, где нет холмов, копали вокруг укрепленных деревень рвы и воздвигали изгороди. Островитяне Рапы террасировали горные вершины, господствующие над местностью, и превращали их в крепости. Маориицы, со своей стороны, использовали для обороны и террасы, и рвы, и частоколы, причем они постоянно жили в своих крепостях. В смутные времена на наблюдательных вышках выставлялись дозоры. Ночью часовые несколько раз громко объявляли тревогу не столько для того, чтобы повысить бдительность своих воинов, сколько для предупреждения неприятеля о том, что крепость и ночью находится в состоянии боевой готовности. В кратком и загадочном тексте боевой тревоги можно, однако, обнаружить образы, навеянные окружающей природой. Ниже приводится текст боевой тревоги крепости, выстроенной на скалистом выступе побережья Кауиа:

О воины крепости, поднимайтесь,
Иначе вы погибнете!
Высоко, высоко громовой прибой
Звучит на скалах Харихари,
А внизу стонущее море
Напевает у побережья Мокау.
Но я здесь, на страже,
Стерегу, высматриваю, пронизываю даль взором,
Подобно тому, как на зазубренных скалах
Сидит морской ястреб
И высматривает свою добычу.
Скоро солнце
Поднимется, пылая, над миром.

Скалы Харихари, к северу от крепости, выдавались в море и принимали на себя всю силу ударов морских бурунов. Треск и грохот воспроизводили звуки войны: возгласы сражающихся предводителей и душераздирающие вопли раненых и умирающих. К югу в изгибе береговой линии образовалась защищенная бухта с песчаным дном, куда впадала река Мокау. Однако и в спокойной бухте бесконечные стоны волн, разбивающихся о песок, напоминали причитания женщин, которые оплакивали убитых. Последние две строки тревоги — это мольба и пожелание. Нападения чаще всего совершались на заре, когда было уже достаточно светло, чтобы можно было разглядеть стены крепости. С восходом солнца заканчивалось бдение часового и начинался мирный день.

В укрепленных деревнях Новой Зеландии пришлось отступить от традиционной архитектуры храмов, принятой на Гавайки. Священная приподнятая платформа «аху» переместилась с открытой площадки марае в иное место, расположенное вне крепости. В уединенной роще жрец обычно воздвигал каменную колонну или деревянный столб и там, вместе с несколькими помощниками, испрашивал совета у своих богов. Число лиц, присутствовавших при этой церемонии, было очень ограничено; платформа «аху» сократилась до святилища, часто представлявшего собой простую скалу, за которой, однако, сохранялось древнее название «аху» в маорийской форме «ту-аху».

Площадка марае превратилась в деревне в место сборищ племени. Платформу «аху» заменил дом, покрытый резьбой, который служил для собраний и для приема гостей. Такой дом обычно назывался по имени какого-нибудь предка. Это должно было означать, что жители, собираясь в его стенах, как бы соединялись в лоне предка. Площадка перед общественным домом в крупных деревнях также получала особое имя и была центром общественной жизни. Там происходил прием посетителей, проводились все важные церемонии, воздавались последние торжественные почести мертвым. Обряды начинались на марае днем, а вечером они продолжались в доме племенных собраний. Как и на Туамоту, где большие прямые столбы из известняка, расположенные на храмовой площадке марае, назывались именами предков, также и в маорийском общественном доме имена предков присваивались большим стенным столбам, вырезанным в форме человеческих фигур.

В Центральной и Восточной Полинезии после обращения населения в христианство марае были разрушены и покинуты, потому что они служили как для отправления культовых обрядов, так и для светских церемоний. В Новой Зеландии марае все еще являются центрами общественной жизни. В наши дни, несмотря на разрушение племенного быта, ибо маорийское население занимается теперь сельским хозяйством и разведением молочного скота, — дом для собраний, или марае остается племенным центром. Здесь собирается рассеив-шееся племя, чтобы приветствовать гостей, оплакивать мертвых и обсуждать различные дела племени. Пусть же марае продолжает существовать, ибо, как только они будут покинуты, маорийское племя потеряет свою индивидуальность[77].

Племена, которые происходили от мореплавателей, прибывших на различных лодках, вероятно, еще сохраняли в течение некоторого времени различия в культуре, свойственные разным островам Центральной Полинезии. Однако постепенно мореходы Тихого океана, поселившиеся в Новой Зеландии, стали сухопутным народом. По мере того как развивались местные традиции, навсегда отрезались морские пути в Гавайки. Но память о прошлой жизни долго сохранялась в словах приветствий, с которыми обращались в прежние времена к гостям, приходившим пешком, и еще поныне звучит в обращениях к посетителям, хотя бы приезжающим на автомобилях:

Подтягивай сюда ладью!

Тащи сюда ладью!

К пристани — ладью!

К тому месту, где она отдохнет!

Добро пожаловать, трижды добро пожаловать!

Проводив маорийскую ветвь полинезийцев до страны высоких туманов и указав на некоторые проблемы, которые они сумели разрешить, предоставим теперь их потомкам работать над созданием своего будущего в твердом убеждении, что благодаря запасу жизненных сил и уму, унаследованным ими от предков каменного века, они смогут устоять в изменяющемся мире. Прощаюсь со страной, где я родился[78], словами старинной погребальной песни:

Увы, тяжкая скорбь гложет меня
По погибшей ладье, по потерянному другу.
Мое драгоценное перо цапли выброшено на берег океана,
И молния, сверкая в небесах,
Приветствует мертвеца.
Где же сила в этом мире, если ты ушел
Скользкою тропой в царство смерти?
Одиноко высится вдали гора Вакааху,
Ибо ты ушел, опора твоего народа.
Улетела певчая птица моя, которая пела о древнем знании.
Корабль «Таинуи», лодка «Аотеа»,
Оплакиваемая потоками женских слез.
Прекрасное тело твое лежит, покрытое плащом из собачьих шкур,
Но дух твой ушел, подобно облаку, плывущему по небу.
Хорошо тебе, лежащему на торжественно убранном похоронном ложе вождей.
О, мой драгоценный зеленый нефрит, эмблема ушедших воинов!
Дракон вышел из скалы-крепости
И спит в доме смерти.

Глава XX. ОСНОВАНИЕ ТРЕУГОЛЬНИКА

Небеса, качаясь,
Касаются земли.

(Самоанская поговорка)

Восьмой и последний путь от центрального Гаваи'и ведет нас на запад к заходящему солнцу, к большим группам островов Самоа[79] и Тонга[80], которые расположены в середине основания Полинезийского треугольника. Эти два архипелага благодаря своей величине и многочисленному населению оказывают господствующее влияние на культуру Западной Полинезии. Здесь развились местные особенности, резко отличающие Самоа и Тонга от островов, лежащих на семи путях, которыми мы до сих пор занимались. Самоа и Тонга рассматривались многими учеными как культурный центр Полинезии или ее ядро. Однако ни по своему географическому положению, ни по своему культурному влиянию они не оправдывают этой теории. Их роль как культурного центра ограничивается Западной Полинезией.