Валентин Рыбин - Азиаты

• Название: Азиаты
• Автор: Валентин Рыбин
• Издательство: Туркменистан
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-8320-0769-7

В основе романа народного писателя Туркменистана — жизнь ставропольских туркмен в XVIII веке, их служение Российскому государству.

Главный герой романа Арслан — сын туркменского хана Берека — тесно связан с Астраханским губернатором. По приказу императрицы Анны Иоановны он отправляется в Туркмению за ахалтекинскими конями. Однако в пределы Туркмении вторгаются полчища Надир-шаха и гонец императрицы оказывается в сложнейшем положении.

---

— Винюсь, Артемий Петрович, что замучил я тебя своими заботами, но что поделаешь — такова служба. Каспий-то вроде бы и южное море, а на зиму замерзает…

— Ну и чёрт с ним, пусть замерзает, тебе до этого какое дело! — Волынский подтянулся, насторожился, как охотничий пёс.

— По замёрзшему морю суда не ходят, а мне нужно сообщение и зимой. — Матюшкин пытливо посмотрел ка губернатора. — Службу почтовую надобно создать, чтобы от Астрахани до Решта казаки или калмыки с туркменами денно и нощно с казёнными пакетами в все стороны на конях скакали.

— Ну, так и создавай, — лениво отозвался Волынский.

— Без тебя, Артемий Петрович, и шагу не сделаешь, — пожаловался Матюшкин. — Все блага идут от тебя. Челом бью, спаситель ты наш, выдай из губернаторской казны необходимую сумму денег для создание почтовых станций и самой почтовой службы!

— Ни в жисть не дам ни копейки! — Волынский хлопнул кулаком по столу. — Я вам не девка, с которой кто хочет, тот и сымает портки! Где я возьму тебе денег?! Ты с государя требуй — у него золотые подвалы под ногам и!

Ты не кипятись, Артемий Петрович. Сам ведь слышал: когда государь отплывал в Санкт-Петербург, приказал мне образовать почтовую службу за счёт астраханской казны. Чего ж ты тогда не возражал, а теперь закуражился?

Разошлись в этот вечер губернатор с командующим каспийской флотилией, не придя ни к чему. Утром переполненный злобой Волынский, между прочим, поинтересовался, был ли суд по пропаже иконы. Мажордом губернатора, обрусевший калмык по кличке Кубанец, вкрадчиво доложил, что слугу Божидара пытали и так, и сяк, но выбить признание не могли, оттого решили, что не брал он иконы. А настоятеля монастырского признали виновным, ибо не имел он никакого права отдавать или выносить из монастыря икону, подаренную самим царём Иваном Грозным: получил настоятель за самоуправство пожизненную каторгу. Лицо Волынского осветилось довольной улыбкой:

— Передай в приказ, чтобы сослали вора подальше от Астрахани. В острог его сибирский пусть отправят… Ишь ты, гад ползучий, вздумал на губернатора напраслину возводить! И слуга мой преданный из-за него пострадал. Жив ли он?

— Жив, да только спина вся расписана кошками и руки повисли плетьми, на дыбу поднимали.

— Ну ничего, могло быть и хуже. Выдай Божидару мешок муки и четверть сивухи — пусть поправляется.

Дело кончилось в пользу губернатора. Повеселел он на время. Только беседа с Матюшкиным о почтовых станциях никак не выходила из головы Всё время думал: «Напишу письмо Петру Алексеевичу и сообщу, что астраханская казна пуста», но никак не мор решиться, боялся царского гнева.

И вот опять Матюшкин в гости пожаловал. Счастлив до такой степени, что и радости своей не может скрыть:

— Артемий Петрович, друг мой, поздравь меня: его императорское величество повысил меня за Баку в звании. Теперь я генерал-лейтенант. Вот, почитай послание, писанное рукой самого государя!

Волынский с явной неохотой прочёл: «Письмо ваше я получил с великим довольством, что вы Баку получили — ибо не без сомнения от турков было, за которые ваши труды вам и всем при вас в оном деле трудившимся благодарствуем и повышаем вас чином генерал-лейтенанта. Немалое и у нас бомбардирование того вечера было, когда сия ведомость получена».

— Неужели в Баку такая гнусная обстановка, что если бы Матюшкин не взял Баку, то сей город заняли бы турки и о том сообщили государю Российскому? — Губернатор явно желал принизить успехи Матюшкина, и этим только обидел его. Новоиспечённый генерал-лейтенант, несколько конфузясь, отвечал на это:

— Мне некогда было разбираться, где турки, а где чурки. Но коли сам государь оценивает столь велико мой успех, значит, можно считать, что город Баку мы из-под самого носа султана Ахмета вырвали… Ну да ладно, Артемий Петрович, говорить обо мне. Тут в государевом указе столько всяких поручений, что голова кругом идёт, а все дела исполнять надо немедля. Опять же денег немало потребуется.

— Пошёл ты к чёртовой матери! — вскричал вне себя Волынский.

Командующий каспийской флотилией только рассмеялся в ответ на немощь губернатора и заставил его прочесть государево послание до конца. Поручений было много, и все связаны с большими расходами. Проводив Матюшкина, губернатор твёрдо решил взять золотом с шаха за содержание русских войск в персидских провинциях. С этого дня и начал думать, как на деле осуществить свой замысел…

Между тем незаметно подкралась осень, а с нею дожди и холода. Сверкавшая куполами церквей Астрахань сразу будто бы захирела. И людей вроде бы стало меньше, и индийский гостиный двор перестал галдеть. Изредка по улицам проносились бубенцы — горожане справляли свадьбы. Но вот выпал снег, ударили морозы, заскрипели на дорогах сани и появились трупы замёрзших людей. Покрылась ледяным панцирем Волга и её протоки, а затем и Каспий отдал себя во власть матушки зимы. Связь с Харками, Дербентом и Баку прекратилась, и именно в эту пору Волынского и Матюшкина Пётр Первый пригласил в Санкт-Петербург. Незадолго до их отъезда губернатор устроил бал в дворянском собрании. Губернаторша Александра Львовна приехала в расписных санях, в шубе песцовой, а раздевшись, оказалась во французском платье с глубоким полукруглым вырезом на груди. Дамы астраханские зафыркали, а купец Снегирёв высказал вслух какую-то непристойность, отчего женщины засмеялись. Гайдуки прознали об этом и донесли губернатору. Артемий Петрович только усмехнулся и ничего не сказал. А через день пригласил на ужин купца Снегирёва.

— Проходите, ваше степенство, давно мечтаю с вами познакомиться.

— Премного обязаны вам за оказанную честь, господин губернатор.

Разделся купец, сел за стол. Волынский уселся напротив, а за спиной купца сразу встали два гайдука о палками, окованными железом. Только купец руку к ложке протянул, как один из гайдуков хрясть палкой по руке. Купец взвыл, а второй гайдук по другой руке саданул. Волынский захохотал и удивлённо воскликнул:

— За что вы его бьёте, ребята, или провинился в чём?!

— За язык его длинный и пакостный, господин генерал-адъютант!

— Ну так и бейте по языку, — посоветовал Волыни

Гайдуки бросили палки, выволокли купца Снегирёва из-за стола и занялись мордобоем. Купчина орал благим матом, но губернатор только входил в раж.

— Ну, хватит драться, давайте забавляться, — остановил Волынский гайдуков. — Тащите его во двор, там мясом накормим.

Самый изощрённый иезуит мог бы позавидовать фантазии губернатора. После ассамблеи он ночь не спая — придумывал наказание купцу за нанесённую обиду. Вспомнил Артемий Петрович, что в подвале, по недосмотру Кубанца, свиная туша протухла. Виновных колопов Артемий Петрович приказал высечь, мажордому залепил оплеуху, а протухшую свиную тушу велел изрубить и бросить собакам. Вскинулся ночью губернатор, разбудил Кубанца. Спросил, отдали гнилое мясо собакам или ещё висит на крюке? Мажордом начал виниться — не успел, мол, распорядиться. Волынский обрадовался: вот и хорошо, что не успел, оно для другого дела пригодится.

Купца вывели во двор, обвешали гнилыми кусками свинины, выпустили из клетей борзых и — «ату его, охальника!». Налетела голодная свора на добычу: не только мясо сорвали с купца, но и самого порядком погрызли. Но и на этом не кончилась «забава». Истерзанному купцу гайдуки натёрли лицо солью, посадили в снег на мороз, а потом, околевшего, подбросили к купеческому подворью…

На другой день Волынский и Матюшкин в крытых войлоком и шкурами санях летели вдоль матушки Волги по астраханской дороге. Путь до Санкт-Петербурга долгий — на каждой станции меняли лошадей. Из саней вылазили только по нужде и мчались дальше. Под облучком у ямщика позвякивали бутыли с водкой. Пили без просыпу, до одурения. Проснувшись, порой не узнавали друг друга, трудно соображали, куда и зачем едут. Так целый месяц — через сёла и города, через Москву и Тверь. Ямщики менялись, но всякий помнил одно: господа должны к Рождеству Христову быть у императора, и гнали лошадей до упаду.

В Санкт-Петербург приехали опухшие до неузнаваемости: глаза, как щёлки, щёки бурые, словно у рязанских баб-свинарок, язык не ворочается. Прежде чем ехать на царский двор, остановились в пригородной корчме у старого финна. Два дня приводили себя в порядок: сходили в баню, выбили из себя пьяную одурь, переоделись в парадные генеральские мундиры, а потом уж в гостиницу и — на царский двор, к государю Петру Великому. Праздник Рождества Христова уже качался: над Невой трещали фейерверки, в залах дворца к в донах петровских вельмож устраивались ассамблеи и балы с масками. В доме Петра гостей не счесть — не только придворные вельможи с дамами, но и посланники всех европейских государств и некоторых стран Азии.