Chatwin Bruce - Брюс Чатвин - Тропы Песен (1987)

• Название: Брюс Чатвин - Тропы Песен (1987)
• Автор: Chatwin Bruce
• Издательство: Логос
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2007
• ISBN: 5-98797-003-2

Ранее прославившийся своим эссеистическим трэвелогом-исследованием «В Патагонии», в «Тропах песен» Брюс Чатвин предпринимает путешествие внутрь еще одной мистерии, но уже на другом конце земли — во внутренней Австралии аборигенов.

---

Сегодня, когда к гостинице подъехал «мерседес» посла, она вылетела в соблазнительном костюме цвета кофе со сливками, в блондинистом парике, в белых туфлях на высоких каблуках и зычно прокричала: «Monsieur l'Ambassadeur, je viens!» [25].

ГОРЭ, СЕНЕГАЛ

На террасе ресторана французы-толстяки, муж с женой, по едают fruits de mer [26]. Их такса, привязанная к ножке стула толстухи, все время прыгает в надежде на подачку.

Толстуха — таксе: «Taisez-vous, Romйо! C'est l'entracte». [27].

Внутренний жар… лихорадка странствий…

Калевала

В «Происхождении человека» Дарвин отмечает, что у некоторых птиц миграционный инстинкт оказывается сильнее материнского. Мать скорее бросит птенцов в гнезде, чем откажется от дальнего перелета на юг.

СИДНЕЙСКИЙ ПОРТ

На пароме, возвращающемся из Мэнли, маленькая старушка случайно услышала, как я разговариваю с собеседником.

— Вы же англичанин, верно? — спросила она с северным английским акцентом. — Могу поспорить, что вы англичанин.

— Да, я англичанин.

— Я тоже англичанка!

На ней были очки с толстыми стеклами в стальной оправе и милая фетровая шляпка с синей ленточкой над полями.

— Вы путешествуете или у кого-то гостите в Сиднее? — спросил я.

— Нет, голубчик, что вы! — сказала она. — Я здесь живу с 1946 года! Я поехала сюда к своему сыну, чтобы поселиться вместе с ним, но случилась странная вещь. Пока корабль доплыл сюда, он умер. Представьте себе! Я уже продала свой дом в Донкастере. Тогда я подумала — что ж, останусь здесь. Я попросила своего второго сына приехать сюда, ко мне. Он приехал… а потом эмигрировал и… Знаете, что произошло?

— Нет.

— Он тоже умер. У него отказало сердце — и он умер.

— Какой ужас, — сказал я.

— У меня был третий сын, — продолжала старушка. — Он был моим любимчиком, но он погиб на войне. В Дюнкерке — знаете! Он был очень смелый. Я получила письмо от его командира. Очень, очень смелый! Он стоял на палубе… весь в горящем масле… и бросился в море. О-о! Настоящий живой факел!

— Но это же ужасно!

— Но сегодня такой чудесный день, — улыбнулась старушка.

— Разве может быть чудеснее?

Был ясный солнечный день, высоко по небу плыли белые облачка, а с океана дул бриз. Несколько яхт плыли против ветра в сторону Голов, другие яхты шли под парусами-спинакерами. Старый паром мчался перед беляками в сторону Оперы и Моста.

— А как хорошо в Мэнли! — сказала старушка. — Я любила там бывать с сыном… до того, как он умер. Но я не была там уже двадцать лет!

— Но это же так близко, — удивился я.

— Но я шестнадцать лет не выходила из дома. Я была слепой, голубчик! У меня на глазах были катаракты, я ничего не видела. Глазной хирург говорил, надежды никакой нет, и я сидела дома. Подумать только! Шестнадцать лет в темноте! И тут на прошлой неделе приходит эта милая социальная работница и говорит: «Нужно все-таки, чтобы кто-то как следует посмотрел эти катаракты». И поглядите на меня сейчас!

Я взглянул сквозь очки на ее мерцающие — другого слова не найти — мерцающие голубые глаза.

— Меня отвезли в больницу, — продолжала она. — И сняли катаракты! Ну не чудесно ли? Теперь я вижу!

— Да, сказал я. — Удивительно!

— Сегодня я первый раз выбралась на дальнюю прогулку, — доверительно сообщила она. — Никому ничего не сказала. За завтраком я решила: «Сегодня такой чудесный денек. Доеду автобусом до Круглого Причала, потом сяду на паром до Мэнли… совсем как в прежние времена». На обед я ела рыбу. О, как же все чудесно!

Она с озорным видом сгорбила плечи и захихикала.

— А сколько лет вы мне дадите? — спросила она.

— Не знаю, — сказал я. — Погодите, мне надо поглядеть. Я бы сказал, вам лет восемьдесят.

— Нет, нет, нет, — рассмеялась она. — Мне девяносто три… и я снова вижу!

Дарвин приводит в пример гуся Одюбона, который, если подрезать ему крылья, пускается в путь пешком. Затем он они описывает мучения птицы, которую запирают в загоне в сезон перелета: она бьет крыльями и бросается грудью на решетки клетки, раздирая ее в кровь.

Роберт Бертон — оксфордский преподаватель, домосед и книгочей, — употребил изрядное количество времени и ученого рвения на то, чтобы доказать: странствия — не проклятье, а средство исцеления от меланхолии — иначе говоря, от уныния, которым чревата оседлая жизнь:

Сами небеса пребывают в непрерывном движении, солнце восходит и заходит, луна прибывает, звезды и планеты никогда не прекращают своего обращения, воздух вечно швыряем ветрами, воды приливают и отливают, несомненно, ради своего же блага и дабы внушить нам, чтобы и мы не забывали перемещаться.

Или:

Нет ничего лучшего при этом недуге [28], нежели перемена воздуха, нежели длительное странствие, какие совершают татары-залмохийцы, что живут ордами и обращают себе на пользу все времена года и различные местности.

Анатомия Меланхолии

Угроза повисла над моим здоровьем. Ужас мной овладел. Я погружался в сон, который длился по нескольку дней, и когда я просыпался, то снова видел печальные сны. Я созрел для кончины; по опасной дороге меня вела моя слабость к пределам мира и Киммерии, родине мрака и вихрей.

Я должен был путешествовать, чтобы развеять чары, нависшие над моими мозгами. [29].

Рембо, «Одно лето в аду»

Он был отличным ходоком. О! Потрясающий ходок! Он шел в пальто нараспашку, с маленькой феской на голове — несмотря на солнце.

Ригас, о Рембо в Эфиопии

…по ужасным дорогам, вроде тех, что, как предполагают, существуют на Луне.

Рембо, в письме домой

«L'Homme aux semelles de vent»: «Человек с подошвами из ветра».

Верлен — о Рембо ОМДУРМАН, СУДАН

Шейх С. живет в домике, из которого видна могила его деда, Махди [30]. На листах бумаги, склеенных между собой скотчем — так, чтобы их можно было скатывать, как свиток, — он написал поэму в пятьсот строф, тем же стилем и размером, что и «Элегия» Грея, озаглавленную «Плач о гибели Суданской республики». Я беру у него уроки арабского. Он говорит, что видит «свет веры» у меня на лбу, и надеется обратить меня в ислам.

Я отвечаю, что приму ислам, только если он вызовет джинна.

— Джиннов вызывать не так-то просто, — говорит он. Но попробовать можно.

Протолкавшись целый день на омдурманском базаре в поисках нужных сортов мирры, ладана и духов, мы все приготовились вызывать джинна. Правоверные прочли молитвы. Солнце зашло, и мы сидим в саду, под папайей, настроившись на благочестивое ожидание, перед угольной жаровней.

Вначале шейх бросает на угли немного мирры. Вверх поднимается тонкая струйка дыма.

Никакого джинна.

Тогда он пробует ладан.

Никакого джинна.

Он по очереди бросает на угли все, что мы купили на базаре.

Все равно никакого джинна!

Тогда он говорит:

— Давайте попробуем «Элизабет Арден».

НУАКЧОТТ, МАВРИТАНИЯ

Бывший солдат французского Иностранного легиона, ветеран Дьен Бьен Фу [31], с седыми стрижеными ежиком волосами и зубастой улыбкой, возмущен тем, что правительство США не признает своей вины за резню в Май Лэй. [32].

— Нет такой вещи, как «военное преступление»! — говорит он. — Сама война — уже преступление.

Еще больше его возмущает приговор суда, который осудил лейтенанта Келли за убийство «людей-азиатов»: как будто слово «азиат» еще нуждается в пояснении «человек»!

Солдату он дал такое определение: «Это профессионал-наемник, который на протяжении тридцати лет убивает других людей. После этого он подрезает в своем саду розы».

Главное, не теряй желание гулять: каждый день я выгуливаю себя до тех пор, пока мне не делается очень хорошо, и тем самым убегаю ото всех болезней; прогулки наводят меня на все мои лучшие мысли, и я не знаю ни одной такой тягостной мысли, чтобы от нее нельзя было уйти пешком… Но, сидя на месте, чем больше сидишь неподвижно, тем хуже себя чувствуешь… Потому, если не прекращать прогулки, то всё будет хорошо.

Сёрен Кьеркегор, в письме к Йетте (1847)

Solvitur ambulando. «Лечится ходьбой».

АТАР, МАВРИТАНИЯ

— Вы бывали в Индии? — спросил меня сын эмира адрарского.

— Бывал.

— А что это — деревня?

— Нет, — ответил я. — Это одна из самых огромных стран в мире.

— Tiens! [33] А я-то всегда думал, что это деревня.

НУАКЧОТТ, МАВРИТАНИЯ

Куча бетонных домишек, построенных на песке, теперь окружена со всех сторон bidonville [34] кочевников, которые, подобно Иакову и его сыновьям, были вынуждены прибиться к оседлым жителям, когда «голод усилился по всей земле» [35].