Бора Чосич - Наставники

• Название: Наставники
• Автор: Бора Чосич
• Издательство: Издательская Группа «Азбука-классика»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9985-0348-1

Бора Чосич – удивительный сербский писатель, наделенный величайшим даром слова. Он автор нескольких десятков книг, философских трактатов, эссе, критических статей, неоднократно переводившихся на различные языки. В книге «Роль моей семьи в мировой революции» и романе «Наставники», фрагменты которого напечатаны в настоящем томе, он рассказывает историю своей семьи. В невероятно веселых и живых семейных историях заложен глубокий философский подтекст. Сверхзадача автора сокрыта в словах «спасти этот прекрасный день от забвения». Волшебные истории Боры Чосича спасают от забвения дни, прожитые его родом почти за два века, и в результате семейная сага, пронизанная юмором, становится сгустком современной истории человечества.

---

На улице можно встретить веселых пожарников, которые ступают в такт своей замечательной музыке, в то время как горит Лобина пивоварня, в которой загорелась бочка, а все пиво вытекло вон. Еще там есть огромное количество телег, которые везут жито на мельницу Павла Михоля, а какой-то черт продырявил мешки и все сыпется, зато голодные птицы, твари Божьи, клюют зернышко за зернышком. Несчастный пьяница идет по улице и кричит: «Я – человек, хотя и нахожусь в чужой стране!» Йова Ускокович несет в свою лавку две новые гири, которые ему прислала по почте фирма по производству гирь. Почтальон разносит любовные и другие письма по написанным адресам и здоровается с горожанами. Некоторые особы ремонтируют крышу, пока одна из них не свалится и не разобьется совершенно, тогда оставшиеся спускаются вниз и рыдают над ним. Два поденщика несут зеркало в трактир Томленовича, но спотыкаются, падают и разбивают его на миллион частей. Судья Талер вспоминает: «Что это за люди, черт их побери!» Две снохи несут на головах корзины с яйцами и кричат: «А ну, в сторонку отойдите, гром вас разрази, не толкайтесь, это наши родные яйца!» Идет человек на ходулях, деревянном инструменте для увеличения роста, и кричит: «Завтра прибывает известный мастер выдумки Стева Лопандич со своими обманными картинками!» Говорит хозяйка Катарина своему верному слуге Мие Оршичу: «Вот как оно бывает, когда им дома не сидится и других дел не знают, кроме как собственный нос во всякую щель совать, пока не поскользнутся и черт их не приберет!»

Несчастные

В корчме несчастного хозяина Томленовича, который сутками вынужден смотреть на всякую пьянь, поскольку ими живет и от них кормится, сидят одни только лишние и пропащие люди: у одного глаз выбит, а он кричит: «Я кривой, но зато не косой!», другой говорит: «Меня покалечили, когда я воевал за Ферду Белтрупа, а теперь вот у меня культя осталась!», в то время как третий ничего не говорит, а за него вещает сам корчмарь: «Этот совсем немой, потому что испугался, когда ребенком с колокольни свалился!», есть тут еще один слепой, которому ревнивая жена плеснула кислотой в глаз, вот он и говорит: «Мне бы только узнать, день теперь или ночь!», один, который трубит как слон: «Я глухой, потому что служил на границе в артиллерии!» В углу сидит прекрасный мальчик, весь в лохмотьях, с загорелым лицом и серьгой в ухе, и ничего не пьет, ничего из карманов не тащит, ни милостыню не просит, но это его ничуть не спасает, потому что он говорит, сверкая жаркими черными глазами: «Я – цыган!»

Царские дела

Император Франя Йосип сидит в своем просторном, однако скромном дворце в Вене, красивейшем из всех городов человечества. Он говорит: «Мне вовсе не обязательно быть императором и королем или еще кем-нибудь, главное для меня – бдеть, как отец мой, над всеми моими нациями, как над людьми, так и над зверьми, как над богатыми, так и над нищими и оборванцами, какой бы они веры ни были!» Вся прислуга разбежалась по прекрасным дворцовым залам, а император продолжает: «Я в роскоши не нуждаюсь, разве что только поесть что вкусненького, или какого непотребного медведя застрелить, или искупаться в соленых водах, или сыграть кон-другой в пьяницу, должны ведь и у меня хоть какие удовольствия быть, ведь я тоже человек из костей и мяса, как и все прочие!» Приходит любезная и прекрасная императрица Елизавета и спрашивает императора: «Император, какой ты скромный и какой великолепный человек, как долго все это будет продолжаться?» Все слуги продолжают бегать по огромному дворцу, а император отвечает: «Я и не могу быть другим, раз меня так воспитали мои прекрасные и богатые родители!» Младшие писари Пожегского округа Буник, Брчич и Пейчич говорят: «Он наш человек, мы за такого готовы погибнуть сей момент!» Император говорит: «Это еще ничего, а вот насколько я до глупости добр к своим подданным, которые все у меня вот тут сидят, а я их не истязаю, не убивают, не вешаю, а люблю их всем своим сердцем!»

На поле боя

Под гордым стягом нашей многонациональной двуединой империи бьются смертным боем наши солдаты с коварными турецкими всадниками, у каждого из которых есть сабля, и они ей рубят налево и направо. Храбрый земляк Рудольф Цанкл из маленького Грунта сечет турецких всадников, но тут и его самого ранило в руку, и говорит ему австрийский капитан: «Как это вы, хорват, показываете такую отвагу в бою с турками, если это вообще не ваше знамя и не ваша держава, а наша?» Геройский улан Рудольф Цанкл говорит: «Я по-другому не умею!» Военный доктор чех Хлубичка говорит: «Я не знаю, но такой доброжелательности к противнику я никогда не видел, ведь вы, дорогой мой копейщик, чуть ли не перебинтовали того турка, как будто он вам и не враг вовсе!» Улан говорит: «Все мы такие, мы народ малый, но дико храбрый и ужасно добрый, потому можем долго все сносить и упрямо, потому как такие мы есть!» Говорит доктор Хлубичка: «И не только вы, но и ваши братья сербы такие же точно, хотя у них для этого совсем никакого повода нет!» Говорит тяжело раненный кавалерист Цанкл, сын господина Цанкла, землемера из Славонии: «Мы, славяне, всегда за других страдали, так и будем за всех страдать, но и в этом мы свое счастье находим, не зря нас по всему миру дикими называют, безумными и храбрыми, и абсолютно непобедимый народ, который, хотя и мал, способен чудеса творить, словно великий!» Доктор Хлубичка видит, что уланова рана смертельна, но продолжает: «И русские тоже славяне, но ведь не ведут себя как вы!» Умирая, улан Рудольф Цанкл говорит: «Ну, это ведь совсем другое, дорогой, благородный и более мне не надобный доктор!» Пленный турок, скованный с головы до пят тяжелой цепью и раненный в левую руку, говорит: «Я хоть и турок, но по происхождению ребенок, похищенный в ваших краях, должен признать, что восхищаюсь ужасной храбростью, которую вы показываете в бою с нами, лучшим войском в мире!» Умирающий Цанкл продолжает: «Нипочем нам тьма-тьмущая чужого войска, сверкание сабель и пороховой дым, убивающий нас сыпной тиф, дождь, мороз, снег, единственное, что заставляет нас страдать, это предательство и когда нам не признают, что мы были там, где были!» Доктор Хлубичка смотрит, как молодая кровь улана Рудольфа Цанкла орошает родную ему и в то же время чуждую землю, и говорит: «Все-таки я верю, что через сто лет кто-нибудь стукнет себя по лбу и опишет в исторической книге все подробности, как оно на самом деле было, а не как теперь болтают!» Рудольф Цанкл говорит: «Вот это меня действительно утешает» – и умирает на руках как у друзей, так и у врагов.

Спорные вопросы

В гостеприимном городе Карловаце сидят в приятном обществе протоиерей Василий Ускокович, его преданные друзья – председатель Новосадского кассационного суда Лаза Костич и еще несколько мудрейших, умнейших, а к тому же еще и виднейших граждан всей империи, и вот протоиерей Василий говорит: «Вот, дорогой Лазо, опять сидим за стаканчиком с наших виноградников, а еще не знаем, господин ты мой хороший, что мы, почему мы и зачем мы, сербы, на свете живем, хотя даже на первый взгляд мы лучшие, знатнейшие в истории и для женского глаза самые симпатичные, но каждый нас мучит, мудрит над нами, угнетает нас и клевещет на нас и по всяким газетам, как будто мы сволочь распоследняя!» На это судья ему взвешенно отвечает: «Именно потому!», а протоиерей продолжает: «Я бы с тобой всю ночь напролет сидел, пока мы не разрешим все спорные вопросы, не рассмотрим все несчастные случаи и другие народные страдания, если бы не знал, что ты свое драгоценное время бережешь для написания замечательных стихов, как любовных, так и патриотических!» И добавляет еще: «Серьезно, как только тебе удается все эти свои чувства строчка за строчкой сложить, да еще в конце все так собрать, чтобы оно с тем, что раньше писано было, совпало?» Отвечает ему судья Костич: «Да я и сам не знаю!»

Императорские отговорки

Император и король всех нас, сидя в приятной ванной в тени раскидистого дерева и глядя на оперную сцену, говорит своему дворянину: «Разве я хоть когда совершил какой злодейский поступок, к которым цари, императоры и короли так привычны и им подвержены? Разве я когда-нибудь выселял целые города, чтобы заселить их другими жителями? Разве я отравлял колодцы, рубил головы гильотинами или слал на людей войска, чтобы их поубивали и перевешали на всюду растущих деревьях? И даже если подобное где-то и случалось, я о том ни сном ни духом не ведал! По мне, ничего лучше нет, как быть при своем дворе, умильно беседовать с моими дорогими домашними, кормить моих зверей, сидящих по красиво разукрашенным клеткам, а после всего этого читать газеты, которые свободно печатаются по всей нашей великой империи! Разве это слишком великие пожелания для императора, который находится в самом лучшем, самом мужественном и самом славном возрасте?» «Конечно же нет», – отвечает ему смирный, гладко причесанный и верный дворянин.