Джон Апдайк - Сублимация

• Название: Сублимация
• Автор: Джон Апдайк
• Издательство: ООО «Издательство ACT»
• Жанр: Проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-072865-7

---

Джон Апдайк Сублимация

Маплы договорились, что поскольку единственным уязвимым местом в их браке является секс, то с ним надо покончить — с сексом, а не с браком, которому насчитывалось уже восемнадцать лет и который простирался назад за горизонт, туда, где делалось неразличимым все испытанное ими от рождения. Прошла неделя. В воскресенье Ричард принес домой в бумажном пакете огромный кочан капусты.

— Что это? — спросила Джоан.

— Просто капуста.

— Я спрашиваю, что мне с ней делать?

Его порадовало ее раздражение.

— Ничего не делай. Я увидел, как Мак Деннис заходит в супермаркет, и тоже туда вошел, чтобы поговорить с ним о новой комиссии по природопользованию, нельзя же путать ее с комиссией по охране природы. Там все равно нужно было что-то купить, чтобы пройти через кассу, вот я и купил этот кочан. По наитию. Ты же знаешь, что такое наитие. — Пусть усвоит, как «Отче наш»! — В детстве у нас все время были под рукой капустные кочаны. Захочешь пожевать — отправляешь в рот не конфету, а капустный лист. Самыми лакомыми кусочками были, конечно, кочерыжки, от них горело во рту.

— Ладно, ладно. — Джоан отвернулась и продолжила мыть посуду. — Только я не знаю, куда его деть. После того как Джуди заделалась вегетарианкой, холодильник и так ломится от овощей, с ума можно сойти.

Ее вид со спины, как всегда, привел его в возбуждение. Он подошел ближе и сунул свой кочан ей под нос.

— Ты только полюбуйся, дорогая! Разве не прелесть? Само совершенство!

Шуткой это было только отчасти: в супермаркете он поймал себя на том, что восторгается капустной пирамидой, этой бессловесной скользкой красой, ждавшей столько лет, пока он снова ее для себя откроет. Никогда еще, с самого детства, он не испытывал такой невинной открытости чувств: чистота сфер, скромный запах подвала, округлая тяжесть! Он выбрал не самый большой, а самый круглый, идеальный кочан, принес его голеньким к кассе, и там девушка с легким удивлением одела его в бумажный пакет и взяла с покупателя тридцать три цента. На протяжении мили, отделявшей магазин от дома, загадочная сфера на соседнем сиденье машины казалась ему дырой, просверленной назад, в реальность. Сейчас, отрезая себе кусочек от бледного капустного листа, он дивился сквозь годы на чудо наносимой кочану раны, на нежную плотность листов, каждый из которых был туго, как гитарная струна, настроен на коллективный изгиб. Вкус был слабее, чем память, доносившаяся из детства, зато структура листа оказалась как раз тем, что требовалось сейчас для языка, для нёба...

В кухню заглянула Бин, их десятилетняя дочь.

— Что ест папа? — спросила она, заглядывая в пакет и не находя там печенья. Она знала папины вкусы.

— Папа купил себе капусту, — объяснила ей Джоан.

Девочка посмотрела на отца готовыми к веселью глазами. От мамы и от животных, особенно от лошадок, исходило серьезное тепло, все остальное было комически холодным.

— Ну и глупо! — заявила она.

— Совсем не глупо, — ответил Ричард. — Откуси! — И протянул ей капусту, словно яблоко. Он представлял себе ее круглую головку как наслоение плотно подогнанных один к другому листьев женской психологии.

Бин сморщилась, будто для плевка, и издала хриплый смешок.

— Фу, гадость какая! — Смелый блеск, игривость в глазах. — Ты гадкий!

Ричард ответил с обидой:

— Я тебя тоже не люблю. Мне подавай мою капустку! — И он чмокнул прохладный, бледный, тугой кочан раз, потом другой. Бин от удивления задохнулась.

По-прежнему стоя к нему спиной у раковины, Джоан сказала:

— Раз уж тебе потребовалось что-то купить, жаль, что ты не вспомнил про «Калгонит». Я уже несколько дней мою посуду руками.

— Сама вспоминай, — безалаберно отозвался он. — Во что мне завернуть капустку?

Но шли дни, кочан увядал. Плоская ранка на листе к утру становилось бурой. Ричард, проявляя упорство, пробирался к кочерыжке. Когда цель была достигнута, вкус ее оказался таким резким, что вкусовые рецепторы, даже приглушенные годами взрослого существования, не испытали разочарования; он вспоминал, как мать, шинкуя капусту для последующего квашения на застеленном клеенкой столе, давала ему лакомиться отходами — кочерыжками. Как тогда горел от них его нежный рот, как слезились глаза!

Кочан был съеден, но больше он капусты не покупал; точно так же он не имел привычки возвращаться к любовнице после того, как Джоан выводила его начистую воду и поднимала на смех. У него был один собственный глаз и один общий с женой; ее второй, собственный глаз, безжалостный, сугубо женский, умел пронзать и развеивать окутывавший его романтический туман.

Зато ее любовников ему никогда не удавалось вычислить, пока она с ними встречалась. Спустя месяцы, или даже годы, она докладывала ему о давнем прекращении, о плотной, как у капусты, упаковке былого романа: мужчина снова женился или переехал в далекий Сиэтл, ее раны зализаны втайне и давно зажили. Возвращаясь вечером домой и замечая на ее лице румянец, выдающий недавнее возбуждение, он знал, что найдет только новый слой невинности. Тем не менее, он спрашивал:

— Чем ты сегодня занималась?

— Все как обычно: после школы возила Джудит на урок танцев, Бин в конюшню, Дикки на урок вождения.

— А Джон?

— Джон остался дома и скучал. Я предложила ему что-нибудь построить, и он соорудил в подвале гильотину: говорит, что шестой класс проходит в этой четверти Французскую революцию.

— Из чего он сделал нож?

— Из старой лопаты для снега. Обещает ее наточить.

Ричард слышал, как младший сын возится внизу, посвистывая себе под нос.

— Как бы он не отрубил себе палец!

Его мысли перескочили с сыновнего пальца на белизну жениных зубов, потом на то обстоятельство, что со дня их отказа от секса минуло уже две недели.

Она беспечно раскрыла свою тайну:

— Не обошлось и без развлечения...

— Снова занялась йогой?

— Ерунда, я для него никогда ничего не значила! Нет, совсем другое: за пиццерией открылась новая автомойка. Опускаешь три монетки и остаешься в машине. Все происходит само по себе. Очень весело!

— Что именно?

— Шампунь, пена, елозящие взад-вперед здоровенные щетки. Замечательный эффект! Потом можно за десять центов пропылесосить салон: берешь в руки толстый шланг и...

— Зловещее явление! Люди, все время драящие свои машины, обычно выступают против абортов. К тому же, это вредно для машины: грязь защищает краску.

— Машину пора было помыть. Мы теперь живем в грязи.

Прошлой осенью они переехали в старый сельский дом, окруженный запущенной разросшейся растительностью. Весной они набросились на этот клочок природы, применяя противоположные методики. Джоан вырывала из-под кустов отмершие побеги и занималась аккуратной стрижкой, словно перед ней были не кусты, а головы ее сыновей. Ричард презирал такое баловство и атаковал проблему в корне или рядом с корнем. Он сдирал вьющиеся плети с крыши сарая и отправлял их в вихляющийся полет; оставлял от барбарисов желтую стерню; стал подрезать возомнившие о себе тисы у входа в дом и так увлекся, что превратил все ветви в обрубки. Тисы принадлежали к редкой японской разновидности и имели нежную розовую мякоть, слишком похожую на человеческую плоть. Много дней после этого обрубки истекали янтарным соком.

Шок испытала вся семья, особенно оба мальчишки, придумавшие себе крепость в яме под деревьями.

— Или они, или я! — защищался Ричард. — Уже в собственный дом не войти!

— Они больше никогда не вырастут, папа, — стонал Дикки. — Ты не оставил ни одного зеленого листочка, откуда теперь взяться фотосинтезу?

У самого парня были зеленые глаза, он все время убирал с них волосы нервным женским жестом своего длинноволосого поколения.

— Так!.. — Ричард взял на изготовку секатор, оснащенный для большей мощи локтевым упором. — Может, пострижемся?

Дикки отшатнулся с круглыми от испуга глазами и наткнулся на брата, имевшего по малости лет еще более длинные волосы. Оба, переглядываясь, как близнецы, застряли во входной двери.

— Лучше ступайте в подвал и положите головы под гильотину, — посоветовал отпрыскам Ричард и несколькими могучими движениями искалечил цветущую лозу. Он был поборником прямых углов, чистой обшивки стен, незагороженных окон и сквозных пространств, на которых раз и навсегда искоренена вся органика — бесстыдная, неуместная, безостановочно ползущая вперед и вверх.

— Папу огорчают не ваши волосы. Тут другое, — объяснила Джоан за ужином Дикки и Джону. По мере укоренения их пакта семья все больше сплачивалась вокруг нее, так что даже кошки, как он замечал, теперь колебались, стоит ли им принимать от него угощение.

— Что именно? — подняла голову от омлета Джудит. Ей было шестнадцать, и она оставалась единственной союзницей Ричарда.

— Это взрослые темы, — ответила ей Джоан.