Владимир Чванов - Соучастие

• Название: Соучастие
• Автор: Владимир Чванов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Детектив
• Год: 1985

Книга посвящена проблемам борьбы с преступностью среди молодежи. Герои повести — сотрудники уголовного розыска Арсентьев, Таранец и другие, работающие по раскрытию квартирных краж. В повести рассматривается ряд вопросов, связанных с причинами и условиями нравственных срывов, провалами человеческой совести, драмами людей, утративших верные жизненные ориентиры.

---

— Хороши друзья. В таком состоянии из дома выставили.

— Да нет, ребята отличные. Они по домам всех развезли.

— А вас оставили?

— Нет. Тоже на машине ехал. Я последним был, и до дома недалеко. Только приехал — не туда, куда надо. Таксист стервец попался…

— Это как понимать? Сами пили без меры, а таксист виноват?

— Виноват! Когда к дому подъезжал, он стал деньги требовать. За весь рейс от Черемушек до площади Восстания. Ему же ребята заплатили полностью, а он счетчик не сбросил. За пятерку опозорил. Я, конечно, платить второй раз отказался. А он меня в милицию. Ну, а там трезвый всегда прав… И слушать не хотели…

— Хорошо, разберемся. Но знайте: если душой покривили, на человека наговорили, уж, как говорят, не обессудьте…

Парень заулыбался и, не сдерживая радости, почти крикнул:

— Спасибо, товарищ начальник!

В кабинет тут же вошли двое. Молодая женщина и рослый, широкоплечий парень с коротко остриженными волосами. Ее строгое лицо с неожиданно добрым взглядом было озабочено. Парень неловко остановился у стола и, скрывая напряженность, оглядел кабинет много повидавшими глазами.

Арсентьев внимательно посмотрел на женщину. Одета она была в красную с высоким круглым воротом шерстяную кофту. Зеленая вязаная шапка аккуратно сидела на ее голове. Он узнал ее. Это была Доброхотова, та Галка Доброхотова — бывшая «авторитетная воровка», «блатная пацанка», которая лет семь назад часто гостила в милиции. Первая судимость образумила ее. Теперь она работала фрезеровщицей на заводе и жила тихо.

— С чем пожаловали?

— Николай Иванович, насчет прописки мы, — заговорила Доброхотова. — Поженились, а живем порознь. Вот решила мужика в дом взять.

— Муж-то откуда?

— Москвич я, — выдохнул парень.

— Судились?

— За кражу, — ответил прямо.

— Чего ж к Галине перебираетесь? Или жилплощадь своя не позволяет?

— Позволяет. Наш начальник милиции не позволяет.

— Что ж он так?

— Кто его знает? Сказал: иди к жене. Коли любит, пропишет. Тебе у нее спокойнее будет. Отвяжешься от старой компании — тебе же на пользу. Вот мы и пришли.

— Пришли, говоришь? А я ведь тоже не из добреньких…

— Гражданин начальник, — забасил парень. — В отношении меня можете быть спокойным. Все плохое я в колонии оставил…

Доброхотова попыталась вступить в разговор.

— Подожди, Галина, — остановил ее муж. — Я сам расскажу. Гражданин начальник, когда я воровал, мне все равно было, как на меня люди смотрят. А сейчас не все равно. Вот уже год на свободе, а каждый день стыдно за прошлое, хоть и рассчитался за все сполна… Объятий распростертых не жду — не с войны героем прибыл, но ведь можно же человеку поверить? Вот и вы сейчас выслушаете по долгу службы и откажете.

Его перебила Доброхотова:

— Николай Иванович, жизнь у нас обоих непутевая была. И годы пролетели, их теперь не вернешь. И он и я хотим, чтобы прошлое осталось в прошлом. Потому что осознали, что не жизнь с нами, а мы с жизнью по глупости своей фокусы откалывали. Может быть, я грубо говорю, но верно. Не отказывайте ему в прописке. — Она встала и шагнула вперед, словно пытаясь загородить собой мужа. — Что станет с нашей любовью, если мы врозь будем? Мы ведь тоже хотим счастливой жизни. Может, это у нас единственная возможность поддержать друг друга…

Арсентьев промолчал и начал читать заявление, к которому были аккуратно подшиты справки, выписки, характеристики…

«Участвовал в общественной жизни… Когда начальник колонии вывел меня за ворота зоны и говорил напутственные слова, у меня комок под горло подкатывался… помогите мне устроить мою жизнь, если вас это не затруднит…»

— Характеристики не поддельные, гражданин начальник, настоящие. Я их трудом заработал, — он протянул перед собой тяжелые ладони. — Что мне кража и судимость дали? Морщины на лице, седину на голову да ушедшую радость!

Арсентьев заметил, как Доброхотова дернула своего мужа за полу пиджака.

— Вы насчет сердоболия не давите, — оторвался Арсентьев от бумаг, — все мы чувствительные. И закон чувствителен тоже. Жаль, что, когда на преступление шли, вы про это забыли. Посмотрите, сколько у вас в приговоре потерпевших указано. Послушали бы их мнение.

— Понимаю — судимость не Почетная грамота. Но жить-то надо. Мне бы только работу здесь по специальности подобрать. Слесарем-сборщиком…

— Работа найдется. Район промышленный. Вы после освобождения где работали?

— На комбинате. Сначала грузчиком, потом электриком.

— И что же?

— Через полгода уволился.

— Зарплата не устраивала?

— По собственному желанию… Зарплата устраивала.

— Тогда чего же…

— Не мое, начальника желание было. Не согласился я с ним…

Арсентьев убористым почерком написал на заявлении: «Прописку разрешаю».

— Николай Иванович! Никогда не думала, что в милиции я могу быть такой счастливой, — почти прокричала Доброхотова.

Часы пробили половину шестого. В кабинете жарко. Мучает жажда. Арсентьев выпил уже стакан воды. Очень хочется курить, но у него твердое правило: во время приема граждан — ни одной сигареты. А посетителям, казалось, не будет конца. В кабинете появилась немолодая интеллигентного вида женщина. Арсентьев узнал ее сразу — его бывшая учительница географии. Он вышел из-за стола к ней навстречу.

— Здравствуйте, Клавдия Дмитриевна!

— Здравствуй, Коля! — Взглянув на столик, уставленный телефонами, она серьезно проговорила: — Вот ты теперь какой важный. Поздравляю! Я рада, что милиция пополняется образованными, отзывчивыми людьми.

Арсентьев смущенно улыбнулся.

— Не скромничай… Как дома?

— Спасибо, Клавдия Дмитриевна. Вы-то как?

— Годы летят, но на здоровье не жалуюсь. Но, видно, скоро буду. Соседи заставят.

— Что случилось, Клавдия Дмитриевна?

— Понимаешь, Николай, — сказала она, вздохнув, — это может показаться пустяком. А для меня — серьезно… Монахова, соседка моя, ведет себя, мягко говоря, плохо. Даже на мою Альму ополчилась.

— Это на собаку, что ли?

— Да! Не люблю о людях дурно говорить, тебе это известно. Но о ней и хорошего ничего не скажешь. Злой человек. Жестокий даже. Вчера ее ребята на пустыре набросились на Альму. Камни и палки в ход пустили. Собака старая, убежать не может. К земле прижалась, дрожит вся. Хорошо, что я подоспела вовремя, — забили бы.

— Зрелище, конечно, отвратительное…

— А Монахова высунулась в окно, хохочет. Кричит на весь двор: «Ты, старый нафталин, лучше бы детей завела вовремя, а не с собакой возилась. На моих ребят не смей голос поднимать. А собаку твою все равно изведем».

«Да, у каждого свои проблемы, — подумал Арсентьев. — Для старого, одинокого человека это, может быть, и трагедия».

— Ну а в остальном-то она как? Нормальный человек? — спросил Арсентьев.

— А что ты хочешь узнать? Я пыталась с ней говорить. Но в ответ — неприязнь.

— Хочу понять, в чем дело. Вы рассказали, как она в окно высунулась и кричала. А я хочу знать, какая она дома, когда окна закрыты.

Клавдия Дмитриевна усмехнулась.

— Зачем тебе это?

Арсентьева смутил вопрос, и, наверное, от этого он заговорил с необычной горячностью:

— Да как же еще спасти вашу собаку, Клавдия Дмитриевна? Чтобы поговорить с Монаховой, надо понять ее. Может, жизнь у нее нелегкая?

Учительница задумалась и ответила:

— Нелегкая. Это правда. Сначала проводником на железной дороге. Потом маляром. Без мужа двоих ребят растит. Но такая жестокость…

— И никто не помогал ей?

— Не знаю…

— Хорошо, приглашу я ее, побеседую…

— Очень прошу тебя, Николай, сам разберись. И не наказывай ее. Наверное, ты прав — и с озлобленным человеком надо искать общий язык.

— А разве вы нас наказывали, Клавдия Дмитриевна?

…От разговора с полной женщиной и ее белобрысым сыном остался неприятный осадок. Беседа с ними оказалась короткой.

Парень вернулся из колонии. Комиссия по делам несовершеннолетних направила его в пятое автохозяйство. Но там в приеме на работу отказали. Начальник отдела кадров заявил, что без среднего образования в ученики автослесаря не возьмет.

«Ну и бюрократ же этот Долбилов, — думал Арсентьев. — А ведь знает, что творит беззаконие. Знает, но творит. Не за дело, за свое спокойствие борется. Видно, хорошо усвоил, что нередко личная его работа оценивается не количеством добрых дел, а процентом нарушений трудовой дисциплины, увольняемости, текучести кадров…»

Арсентьев вспомнил, как этот Долбилов на районной комсомольской конференции говорил о важности воспитания подрастающего поколения, о профилактике правонарушений. Под аплодисменты зала он раскритиковал тогда руководителей предприятий, учреждений, ДЭЗов, которые закрыли на замки пустующие помещения, залы, красные уголки, спортивные площадки. Добрался и до директоров клубов, которые, по его словам, больше всего заботились о выполнении финансовых планов.