Тильда Лоренс - Гадюки в сиропе или Научи меня любить

• Название: Гадюки в сиропе или Научи меня любить
• Автор: Тильда Лоренс
• Жанр: Современные любовные романы

Жизнь прекрасное и неповторимое явление. Видеть окружающий мир, чувствовать прикосновение ветра, слышать шум дождя по крыше... Все эти, казалось бы, незначительные моменты жизни, при ближайшем рассмотрении оказываются мазками на великолепных полотнах под названием "повседневная жизнь". Возможно, кто-то считает, что она скучна, но это не так. Нужно просто уметь видеть, а не просто смотреть. Чувствовать, проникаться моментами, получать удовольствие от жизни.

И любить. Во всяком случае, учиться этому.

---

 Это стало последней каплей, решение нужно было принимать незамедлительно, и он потребовал решения от матери. Она указала Пьеру на дверь, а потом всю ночь проплакала, уткнувшись носом в плечо сына. В той драке ему сильно рассекли губу, как раз посередине. У него даже небольшой шрам на подбородке остался, ныне скрытый тонким ободком металла.

 Шанталь была маленькой и хрупкой. Сходства у них с сыном практически не наблюдалось. Мать напоминала Эшли фею, такую же прекрасную, как она сама. У нее был звонкий смех, похожий на звон колокольчиков, у нее на губах всегда цвела улыбка. Во всяком случае, он старался запоминать из их жизни именно такие моменты, когда все было хорошо, а плохое методично вычеркивал. Жаль, что не всегда получалось это сделать. Иногда память в самые неподходящие моменты выбрасывала на поверхность те события, которые он отчаянно старался забыть, в такие моменты Паркер свою мать презирал, но презрение быстро уступало место нежности. Пожалуй, единственной женщиной, которую он любил, была его мать. Никто, кроме Шанталь не мог претендовать на место в его сердце. В то же время он не смог бы встречаться с девушкой, похожей на Шанталь. Эти отношения не продержались бы и недели.

 У нее были яркие живые зеленые глаза и светлые локоны, обрамлявшие лицо. Паркер подхватил от своего отца все гены, от матери не было ничего. В наследство от папочки Эшли достались черные волосы и синие глаза. Волосы он не красил, да и при всем желании при окрашивании невозможно было добиться такого глубокого цвета, все равно рано или поздно неокрашенные корни дали бы о себе знать, а Паркер был излишне ленив, чтобы ходить по салонам, приводя в порядок свою шевелюру. И еще не любил тратить деньги на подобную ерунду. Он придерживался мнения, что каждый сам в состоянии следить за своей внешностью. Потому нет никакой нужды ходить по салонам, отдавая себя на растерзание стилистам, которые сотворят с твоими природными данными какую-нибудь мерзость, а после, получив негативный отклик, будут убеждать: «Это писк моды». О, да! Предсмертный хрип практически.

 Иногда Шанталь говорила Эшли, что он похож на отца, при этом в голосе её проскальзывала нежность. Паркер злился. Он не мог понять, отчего она так радуется, видя лицо похожее, как две капли воды, на лицо человека, заставившего её страдать. Видимо, Шанталь, действительно, любила своего школьного короля, растворившегося во времени не хуже Коперфильда.

 Она была слишком мягкой и уступчивой. Многие мужчины понимали это через несколько дней после знакомства, начинали манипулировать доверчивой женщиной. Это не могло не раздражать. Эшли неоднократно говорил матери, что ей стоит вести себя жестче с окружающими, ставить определенные планки и никогда не идти на уступки. Однажды прогнувшись, не заметит, как совсем потеряет собственное «я», став такой, какой её хотят видеть окружающие. Им это доставит удовольствие, а она перестанет воспринимать себя, как цельную личность и превратится в жалкое подобие прежней себя. От этой внутренней ломки будет расти неудовлетворенность, которая однажды сведет с ума. Или же просто изрядно помотает нервы.

 «Закрой сердце на замок, а ключ просто выброси, чтобы никто никогда не сумел открыть его и надругаться над твоими чувствами». Эшли часто говорил эту фразу матери, но она все равно не могла изменить свою натуру, по-прежнему летела к людям, как мотылек на свет и не могла относиться к ним настороженно. Её доверчивость граничила с дуростью. Шанталь и сама это понимала, но даже на своих ошибках учиться не желала; верила, что однажды и на её улице случится праздник.

 Эшли тяжело вздыхал, первое время раздражался, а потом смирился с этим специфическим качеством личности его самой близкой родственницы, перестал обращать внимание, и при необходимости просто превращался в жилетку, в которую можно выплакаться. На самом деле, он пропускал все жалобы Шанталь мимо ушей, никак не реагировал на ее риторические вопросы. Мать не обижалась, она понимала, что сыну слушать о её любовных переживаниях не очень-то интересно, но больше поделиться она не могла ни с кем. Подруг она так за всю свою жизнь и не завела. Да и надежнее было откровенничать с сыном. Она знала, что он станет могилой её секретов и, в отличие от подружек, улыбающихся в глаза и осуждающих за спиной, не станет полировать кости до зеркального блеска. Просто молча выслушает, и от этого будет легче на душе. Все лучше, чем неизменно держать в себе.

 Такая расстановка сил устраивала обоих. 

Глава 2. Неприятно познакомиться.

 Дитрих ненавидел ранние пробуждения. Будь его воля, он поднимался бы не раньше полудня, а потом... Потом все равно ничего не делал. Лень родилась раньше него, а главным девизом жизни было: «И пусть весь мир подождет». Ланца мир не ждал, но он не рефлексировал по этому поводу, потому как вообще не имел привычки зацикливаться на чем-то одном. В его жизни не было ничего постоянного, все преходяще-уходящее.

 Будильник прозвонил еще минут двадцать назад, а Дитрих так и не удосужился подняться с кровати. Лота уже два раза кричала, что пора вставать, иначе она за себя не отвечает. Пришлось подниматься. На автомате он ткнулся в дверь, где вчера обнаружил душевую комнату, включил теплую воду и встал под струи воды. Закрыв глаза, вновь принялся погружаться в состояние блаженной дремы.

 Кое-как стряхнув с себя сонное оцепенение, он посмотрел на себя в зеркало. И остался недоволен увиденным. Почти до самого утра он читал какой-то новомодный роман об интернет-деятелях через ридер, и теперь глаза «спасибо» ему за это издевательство не говорили. На белках проглядывала капиллярная сетка, и в целом, лицо выглядело помятым. Дитрих закатил глаза. Почему-то всем его сверстникам в этом плане везло, а он был козлом отпущения. Многие могли сутки напролет сидеть в сети, посасывая из горлышка бутылки пиво. А утром прийти на занятие бодрыми и свежими. Дитриху нужно было строго соблюдать режим, иначе внешность начинала выкидывать фортели. Под глазами появлялась синева, и сам он походил на привидение, а не на нормального старшеклассника.

 Потратив определенное количество времени на создание относительно нормальной прически и залив лаком творение рук своих, Дитрих спустился вниз. Отец читал газету и на происходящее вокруг не обращал никакого внимания, мать нарезала бутерброды и подпевала песне, звучавшей у нее в наушниках.

 – Ты опять читал до утра? – спросила, не оборачиваясь.

 Видимо, привыкла к тому, что сын по ночам бодрствует, а утром выглядит, как зомби. Дитрих вытащил из конфетницы шоколадный батончик, закинул в сумку. Носить с собой завтраки, приготовленные собственноручно, ему казалось занятием унизительным, а покупать в столовке, выстаивая длинные очереди просто не хотелось. Наверняка, это столпотворение будет действовать на него угнетающе, а, значит, велика вероятность, что он, не дождавшись своей очереди, вручит поднос первой попавшейся нерасторопной соседке или соседу, а сам уйдет из очереди. В итоге останется голодным.

 Помимо батончика в сумке лежала свернутая бейсболка с огромным козырьком, за которым при желании можно было спрятать лицо; смятый галстук, который никак не желал завязываться красиво. Идти в школу с удавкой на шее казалось не лучшей идеей, в итоге Дитрих просто положил капризный предмет гардероба в сумку и благополучно о нем забыл.

 – Да. Довольно забавная книга попалась, – равнодушно ответил, рассматривая без особого восторга поставленную перед ним тарелку с бутербродами.

 Они были одним из коронных блюд Лоты. Помимо бутербродов она еще жарила яичницу или варила овсянку на воде. Все вышеперечисленное особого восхищения у Дитриха не вызывало, он вообще не любил готовку матери, а питаться полуфабрикатами не позволяла излишняя сосредоточенность на собственной внешности. Ему хотелось быть идеальным. Раз уж лицо после бессонных ночей оставляло желать лучшего, нужно было хотя бы фигуру в порядке держать, что Дитриху успешно удавалось.

 В настоящее время его рост составлял метр и восемьдесят два сантиметра. Неплохо, особенно по современным меркам, когда высоких мужчин на улицах встретить проблематично. Однако Ланц был недоволен. Ему хотелось стать выше, хотя бы на пару-тройку сантиметров. Как всегда, давала о себе знать человеческая природа. Всегда хочется больше, чем есть на самом деле. Быть выше, красивее, стройнее, талантливее. Неизменное сравнение с кем-то из близкого окружения приводит обычно к двум результатам. Человек либо начинает самосовершенствоваться, либо взращивает в себе комплексы и стесняется того, чем, в принципе, можно безоговорочно гордиться.

 Дитриха многие считали, если не красивым, то симпатичным однозначно. Если бы не его отвратительный характер, он еще во время проживания в Берлине мог щелкнуть пальцами, и к нему тот час же сбежалась бы стайка поклонниц. Одни восхищались его осанкой, другие грациозностью. Сам Ланц особой грациозности в себе не замечал, а, может, просто привычка выработалась. Одно время он занимался фигурным катанием, подумывал о превращении хобби в профессию, а потом любимое занятие детства потеряло привлекательность, и коньки были заброшены в дальний угол, забыты навсегда.