Федор Синицын - ЗА РУССКИЙ НАРОД! НАЦИОНАЛЬНЫЙ ВОПРОС В ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ

• Название: ЗА РУССКИЙ НАРОД! НАЦИОНАЛЬНЫЙ ВОПРОС В ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ
• Автор: Федор Синицын
• Жанр: Публицистика
• Год: 2010
• ISBN: ISBN 978–5-699–41314–0

---

Борьба с «низкопоклонством», которая получила развитие в послевоенное время, может быть связана с противодействием т. н. «плану Даллеса» — датированной 1945 годом разработке американских спецслужб по морально — политическому разложению советского народа в послевоенные годы. Однако сам этот документ, в существовании которого убеждены многие пишушие о нем авторы, до сих не представлен95.

Итак, на заключительном этапе войны произошло выравнивание возникшего ранее идеологического крена в сторону усиления русского национального фактора. Снижение накала пропаганды русской национальной гордости, величия и патриотизма было очевидным. Руководство страны беспокоил возможный всплеск национализма среди народов СССР, поэтому оно стало опасаться, что «дальнейшая пропаганда идей русского великодер- жавия вызовет обратную реакцию других народов и создаст угрозу целостности большевистской империи»96.

Национальная политика в СССР претерпела ревизию в пользу укрепления базовых принципов «советского патриотизма», якобы в одинаковой мере свойственного всем народам СССР. Русский народ теперь использовался в основном не как нечто самоценное, а как «цементирующий», государствообразующий фактор. Следует согласиться с мнением, что интернациональные основания коммунистической власти в СССР остались незыблемыми. Советское руководство идентифицировало себя «с великодержавной империей, а не с русской идеей в ее бердяевском понимании», т. к. руководители государства «ясно отдавали себе отчет в том, что одного лишь русского национализма

Плакат, подчеркивавший историческую связь между красноармейцами и Русской армией

мало для того, чтобы удержать вместе народы советской империи»97. Национальная политика стала склоняться к использованию концепции «советского народа как новой исторической общности», впервые отчетливо выраженной в выступлении профессора М. В. Нечкиной на совещании историков в ЦК ВКП(б) летом 1944 г.: «Советский народ— это не нация, а какая‑то более высокая, принципиально новая, недавно возникшая в истории человечества прочнейшая общность людей. Она объединена единством территории, принципиально новой общей хозяйственной системой, советским строем, какой‑то единой новой культурой несмотря на многочисленность языков. Однако это не нация, а нечто новое и более высокое».

Глава II НАРОД И НАЦИОНАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА«БОЛЬШЕВИКИ ВЗЯЛИСЬ ЗА УМ»

Восприятие советским народом нового курса национальной политики

Перемены в национальной политике советского руководства нашли поддержку у населения страны. В частности, во многих произведениях русского фольклора военного времени была выражена гордость боевой славой предков и горячее стремление оказаться достойными наследниками лучших традиций национальной истории98. У людей появилась надежда, что позитивные достижения советской власти сохранятся, а темные стороны сталинизма канут в прошлое. Казалось, что за такую социалистическую родину стоит сражаться99. Среди части населения усилились «демократические» тенденции и появились надежды на конкретные изменения советского строя в результате войны. Распространялись слухи о том, что «будет введена свобода различных политических партий», «свобода частной торговли», «будет выбран новый царь». Некоторые люди считали, что пришло время распустить колхозы100.

Положительная реакция на изменения в национальной политике была отмечена на оккупированной территории СССР. По воспоминаниям очевидцев, во время оккупации Киева в город приходили «слухи с востока один обнадеживающее другого:

Сталин изменил политику, советская власть уже другая: религию признали, открывают церкви, в армии ввели погоны, офицерские чины, и страну уже называют не СССР, а как до революции — Россия». Люди говорили: «Теперь большевики взялись за ум»101.

Многих людей пересмотреть свое отношение к советской власти к лучшему заставила гитлеровская оккупация. В справке о настроениях интеллигенции в Харьковской области, датированной 10 ноября 1943 г., приведены слова людей, переживших оккупацию: «В результате гитлеровского хозяйничанья каждый почувствовал, что такое советская власть»; «То, что не удалось сделать товарищу Сталину за 24 года (заставить людей полюбить советскую власть. — Ф. С.), удалось сделать Гитлеру за один год»; «Я никогда не был горячим патриотом, но не переживши оккупации, нельзя по — настоящему оценить советскую власть»102. Жители Воронежской области, пережившие оккупацию, говорили: «Жизнь при оккупантах заставила сильнее полюбить советскую власть, Родину»; «Теперь, испытав власть этих гадов, мы убедились, как мила советская власть»103. Изменение курса советской политики было отмечено и в среде русской эмиграции, где появились такие, кто поверил в эволюцию советского режима в лучшую сторону, стал с пониманием относиться к «батюшке Сталину»104.

У части советского населения изменения в национальной политике вызвали сдержанную реакцию. Особенно это касалось роспуска Коминтерна. В народе было много высказываний о том, что это «вынужденная уступка», «результат нажима капиталистов Америки и Англии», «цена Второго фронта». Задавались вопросы: «Снимется ли лозунг борьбы за мировую пролетарскую революцию?»105. Писатель Константин Тренев говорил: «Ответы Сталина (по поводу роспуска КИ. — Ф. С.) написаны страшно путано, нелогично, непоследовательно. Под нажимом Англии и США, наконец, разогнали дармоедов»106. Много вопросов вызывала политика сближения с Церковью[4]. В Курской области население задавало партработникам такие вопросы: «Почему разрешено открывать церкви? Почему советское правительство уделяло не такое внимание церкви до войны?». Со стремлением советского руководства «вовлечь религиозно — настроенные массы в единый фронт борьбы против фашизма» связывался и роспуск Коминтерна107.

Отторжение у части населения вызывали перехлесты в советской пропаганде. Писатель Константин Федин говорил о том, что статья Леонида Леонова «Святая ненависть» «вызывает чувство гадливости и отвращения», потому что «нельзя кричать без конца: «Родина, моя Родина!» — с надрывом, манерно, как это делает Леонов»108. Некоторые, как, например, известный в будущем публицист и диссидент Лев Копелев, понимали тактическую необходимость «националистической пропаганды» и «апелляции к чувствам патриотизма и героизма», но рассматривали это как временное явление109.

Присутствовало и резко отрицательное отношение к переменам. Литературовед Б. С. Вальве заявлял, что «повышение национального самосознания» — это уступка Гитлеру110. Часть населения рассматривала роспуск Коминтерна как явное «недоразумение». Многих людей это решение ошеломило. Высказывалось мнение, что это «нарушение ленинских заветов». Роспуск Коминтерна связывался в одну цепь с другими изменениями в политике, также вызвавшими отрицательную реакцию: «Сначала погоны, потом попы, а теперь и Коминтерн»111.

К концу войны в настроениях среди населения СССР в тылу бытовало ожидание послевоенных перемен. Люди считали, что руководство страны само убедилось в бесперспективности дальнейшего существования государственного устройства в довоенном виде. Одни рассчитывали на «прозорливость» Сталина, другие — на содействие Запада. Распространялись слухи о том, что США и Великобритания якобы способны «заставить Сталина отказаться от большевизма». Ожиданию перемен способствовало то, что в Западной Европе советский солдат увидел, насколько богаче и лучше люди жили при капиталистической системе, и убедился, что об этих странах и капитализме советская пропаганда говорила неправду112.

Продолжался рост религиозности населения. В частности, в ночь с 15 на 16 апреля 1944 г. на пасхальных службах в Москве присутствовало 250 тыс. чел. (в 1943 г. — 83 тыс.), в Московской области — 200 тыс. чел. (в 1943 г. — 160 тыс.). Поворот советского руководства в религиозной политике и улучшение отношений с Русской православной церковью население оценивало в основном положительно. Однако были и отрицательные оценки происходящего. В частности, высказывались мнения, что правительство пошло навстречу Церкви «под давлением Англии и США», что совершается ошибка, так как Церковь теперь могла «сама начать влиять на государство». Часть населения совершенно не понимала, почему произошло изменение политики. Некоторые люди высказывали надежду, что союз государства с Церковью продлится только до конца войны113.

Среди отрицательных тенденций в национальных отношениях на завершающем этапе войны следует отметить рост бытового национализма. Например, в Марийской АССР отмечались высказывания плана «у нас нет больше родины», «пока русские будут хозяйничать — толку у нас не будет». Косвенным образом местный национализм и сепаратизм проявлялись и в таких фактах, как недоуменное восприятие бойцами Литовской дивизии РККА переброски в Латвию: изгнание гитлеровцев за пределы Литвы — «малой родины» — они отождествляли для себя с окончанием войны114.