Марк Гроссман - Камень-обманка

• Название: Камень-обманка
• Автор: Марк Гроссман
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1978

Роман повествует о бурных событиях, происходивших в годы гражданской войны на Урале и в Сибири. Печатается в сокращенном варианте.

---

В магазине остался один-единственный патрон, один патрон на всю горькую, долгую дорогу. Катя и он должны будут отправиться в путь без запасов пищи — и это почти катастрофа, почти смерть.

Взгляд бессознательно упал на планку карабина, и Андрей зло усмехнулся. На оружии стоял постоянный прицел. Сотник второпях забыл его передвинуть, и при выстрелах пули не долетали до цели.

Не зная, что сказать Кате, Россохатский побрел к озеру, вытащил из-под обрушенного скрада шинель и, спотыкаясь, отправился к пещере.

Кириллова встретила его продолжительным взглядом, и лицо ее сморщилось, точно от боли. Но она ничего не сказала.

Андрей сел рядом на лапник, сообщил, виновато усмехаясь:

— Без раны зверя не убьешь. Выругай, может, мне легче станет.

Катя погладила Андрея по мокрой гимнастерке, сказала, вздыхая:

— Чё ж ругать? Жить надо.

Они решили уходить завтра же утром.

Конец, дня потратили на сборы. Россохатский привязал к ремню золото, женщина завернула в траву и тряпку остатки хариусов, переложила в жестяную баночку соль, прокалила в огне горстку мелких кедровых орехов.

Как только развиднелось, Катя разбудила Андрея, и они, посидев в молчании перед дорогой, направились вдоль озера.

Тропа обогнула прибрежный хребет и устремилась на восток, к новым хребтам и седловинкам.

И опять были подъемы и спуски, заросли и болота, снова гремели над головой гро́зы, обильно падали дожди, и горели по ночам костры, отбрасывая тощие языки пламени на жалкую немощь ив и березок.

Рыба вскоре кончилась, и, хочешь-не хочешь, пришлось переходить на зелень и орехи.

Катя заметно слабела, коричневые пятна на ее похудевшем лице становились гуще и темнее, и то и дело приходилось делать привалы. Однако стоянки без мяса, обманная, пустая пища, лишь дразнившая желудки, не прибавляли сил.

Никто не вел счет суткам; казалось, они бредут в этой глуши целую вечность, и у дороги нет конца, как не было у нее и начала.

Как-то утром, после бессонной дождливой ночи, Андрей взглянул на Катю и весь сжался от предчувствия неизбежной беды. У нее, видно, начиналась лихорадка, лицо пылало нездоровой краснотой, а глаза помутнели. Россохатский пытался настоять, чтоб они позволили себе отдых на два-три дня, но женщина отозвалась раздраженно:

— Не все те мужики, кто в штанах ходять. Чё киселишься?

Будто извиняясь за грубость, слабо обняла Россохатского.

— Через день, а то и прежде — Иркут.

И они пошли снова.

Катя теперь часто останавливалась, случалось, падала и уже не возражала, когда Андрей клал ее руку себе на шею.

С одного из перевалов они увидели тонкую извилистую линию реки, и оба побледнели.

Кириллова стала, будто споткнулась, сказала хрипло:

— Это Иркут. Рукой достать.

Но прошли еще сутки, а измученные люди покрыли всего лишь три, а может, четыре версты, и были, сдается, так же далеки от реки, как и раньше.

В полдень добрели до узкого неглубокого ущелья, заросшего стлаником. Никто ничего не сказал, но и без слов было ясно, что надо устраивать привал, отоспаться, подкрепить себя.

Катя пыталась снять со спины понягу, но побледнела, ноги у нее подломились, и Россохатский едва успел подхватить женщину. Он положил Катю в тень под утесом, отвинтил колпачок фляги. Руки у него крупно дрожали, и вода текла мимо плотно сжатого рта Кирилловой.

Андрей стоял над Катей, будто оглушенный ударом, боялся дотронуться до нее, чтобы не ощутить расслабленность остывающего тела.

Но взял себя в руки, стащил с жены кофту, чтоб легче дышалось.

Открыв глаза, Кириллова несколько секунд молчала и через силу улыбнулась.

— Спеши в Монды… Придешь с людьми… Не бойсь, отлежусь…

— Не болтай глупости, прошу тебя.

— Уходи, — настаивала она. — Не то оба помрем. И чуты́шка наш не родится.

Россохатский расстроенно махнул рукой.

В расщелинах скал кое-где сохранился снежник. Андрей торопливо набил фляжку мокрым, посеревшим снегом и положил ее на лоб больной женщины.

Она долго не могла заснуть, что-то частила в бреду, потом стала невнятно и глухо петь.

Россохатский прислушался, и у него закололо в груди.

Катя пела:

Баюшки-баю,
Живеть мужик на краю.
Он не беден, не богат
Полна горница ребят.
Все по лавочкам сидять,
Кашу с масличком едять,
На окошечке студять…
Бай-бай,
Поди, бука, под сарай,
Ребятишков не пугай!..

Вдруг она засмеялась, и Андрею стало так страшно от этого больного и бессмысленного смеха, что он вскочил, как мог быстро, и, помогая себе карабином, точно палкой, заковылял в сторону. Он даже не сообразил, что ружье заряжено и может выстрелить.

Еще не совсем стемнело, когда в небе появилась круглая луна, и всё вокруг окрасилось в уныло-блёклые тона. Россохатский сел на камень и замер.

Минул час или два. Над головой и плоской скалой висело черное, изъязвленное звездами небо. Луна заливала утес, возле которого беспокойно спала Катя, призрачными лучами, и он, отражая поток, мерцал острыми холодными искрами.

Иногда женщина выкрикивала рваные слова, и Андрею казалось: просит есть.

Было уже близко к заре, когда Андрей, взглянув на скалу, темнеющую рядом, увидел черную фигуру животного с короткими толстыми рогами. Бык стоял в лунном свете не шевелясь, и Андрею мерещилось, что слышит дыхание животного, спокойное и размеренное, как плеск равнинной реки.

Чувствуя во всем теле страшную усталость, не испытывая почему-то ни волнения, ни тревоги, Россохатский поднял карабин, навел ствол на грудь оленя — и спустил курок.

Медленно, почти равнодушно приблизился к упавшему со скалы изюбрю, погладил его по теплой шее и направился к Кате.

Она по-прежнему что-то бормотала во сне, всхлипывала и вздыхала.

Ему жалко было будить женщину, и Андрей вернулся к убитому быку. Подтащил тушу к лежанке, лег рядом, обнял одной рукой жену, другой оленя — и точно провалился в яму без дна.

В полдень, еще не проснувшись как следует, ощутил, что весь переполнен огромной радостью и, недоумевая, с чего бы это, открыл глаза.

Увидев изюбря, мгновенно вскочил на ноги.

С трудом разбудив Катю, кивнул на оленя, попытался втолковать:

— Теперь не умрешь… Видишь — мясо…

Кириллова пошевелила губами.

— Закопти быка… Спеши в Монды… Иди…

Кое-как убедив себя, что Катя права, Андрей занялся разделкой туши. Теперь он с удивлением думал о ночном выстреле, об этой сказочной удаче, которая случается только в снах… нет, даже в снах этого не бывает.

Он срубил и острогал вешала и принялся нарезать мясо, стараясь не глядеть на него пристально, чтоб тотчас не вонзить зубы.

Уже запалив коптильню, сообразил, что оленина сготовится нескоро. Ругая себя за оплошку, спустил в котелок часть грудинки и поставил суп на огонь.

Взглянув мимолетно на Катю, Андрей вздрогнул: она сверлила голодными прищуренными глазами куски мяса, сочившиеся в дыму, и судорожно глотала слюну.

Россохатский, стоявший перед котелком на коленях, вскбчил, вытащил из сумы топор и стал обухом разбивать оленью кость. Когда показался мозг, сотник осторожно вытряхнул его в кружку и снова полез в поняжку. Он долго и осторожно раскрывал жестяную баночку с солью.

Приподняв голову женщины, стал, точно ребенка, кормить ее с ложечки.

Кириллова ела, будто бредила.

— Ах, вкусно! — повторяла она, закрывая глаза и улыбаясь смущенной улыбкой больного и вынужденного пользоваться чужими услугами человека.

Поев, мгновенно заснула и опять пела какие-то песенки во сне. Слова были бесформенные, точно Катя внезапно лишилась зубов, и все фразы получались расплывчатые, как бормотание дождя.

Очнувшись, попросила есть, и Андрей покормил ее бульоном из котелка.

Вскоре убедился, что женщина спит, поел сам и стал собирать новое топливо для коптильни.

Он поддерживал огонь под вешалами трое суток. Надо было сильно продымить мясо, чтобы июльское тепло не погубило его.

Андрей надеялся, что Катя окрепнет и почувствует себя лучше за эти дни покоя и сытости, но ее продолжало лихорадить.

«Боже мой! — внезапно додумал Россохатский, разглядывая густые коричневые пятна на лбу женщины. — А вдруг ей пришло время рожать! Здесь, в глуши, без сил, без помощи! Что же мне делать?!»

Катя, словно услышав его мысли, слабо покачала головой.

— Не скоро… можеть, месяц… Ты иди… Иди без страха… Я тя во всю мочь ждать стану…

— Да… да… я пойду… непременно пойду…

Кириллова покосилась на Россохатского, нахмурилась.

— Когда нечё сказать, так и «да» за разговор сойдеть. Иди.

— Как же оставлю одну?

К исходу пятых суток, которые они провели у скалы, где был убит олень, Кириллова потребовала, чтобы Андрей немедля отправлялся в Монды.