Николай Храпов - Счастье потерянной жизни - 3 том

• Название: Счастье потерянной жизни - 3 том
• Автор: Николай Храпов
• Издательство: Смирна
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004

Автобиографический роман Николая Храпова — бесспорно, ярчайшая страница истории евангельского движения в бывшем Советском Союзе. Жизнь автора уникальна, поскольку фактически лишь за написание этой книги 66-летнего старика приговорили к трем годам тюремного заключения. Незадолго до окончания последнего пятого по счету срока, он «освобождается», уже навсегда. Ничто не сломило этого героя веры в его уповании на Бога: ни трудности жизни, ни прелесть соблазнов, ни угрозы со стороны КГБ. Он был и остался победителем"

---

Как волна прибоя, решение к спасению людей подняло Павла на ноги. "Да, но тот план спасения создавшегося положения, какой созрел у тебя в голове, есть грех укрывательства, — как гром раздалось в его сознании угрызение совести. — Ведь ты объявил себя христианином, вступая на этот путь страданий, не сгибаясь, все эти мученические годы пронес знамя любви Христа, а теперь, раз за разом, не опускаешь ли ты его все ниже и ниже?"

Душевные мучения клещами сжимали горло Владыкина, колени согнулись, и он, опускаясь, сел на ступени крыльца. "Что же делать?" — едва не сорвалось с его уст. Но как волны прибоя после своего приступа возвращаются с берега в море так и бурные мысли отступили от сердца Павла.

— Ну, как дела, Владыкин, что надумал? Есть ли выход из нашего положения?… — выйдя из-за угла, подошел к крыльцу начальник прииска, в тревоге осыпая Павла вопросами.

— Да вот об этом сам думаю, всю ночь не спал, — ответил ему Владыкин, — выход есть, но потребуется минимум неделя.

— Э нет, дорогой, какая тут неделя, уже на Нижнем идет проверка, — возразил ему начальник.

— Ну, а тогда придется не спать ни днем ни ночью, тут уже не знаю, насколько хватит меня, — ответил ему Владыкин.

— Может быть, спиртик поможет, Павел?

— Ну что вы, гражданин начальник, спиртик помогает только скорее попасть в могилу да в тюрьму, да на мерзкие дела идти, — возразил ему Павел. С этими словами Владыкин поднялся, зашел в комнату и погрузился в работу. Занимался он неотрывно, упорно. Отвлекался только пообедать или перевести дух за кружкой чая. Перед обедом с каким-то узлом зашел к нему прораб:

— Как успехи твои, Павлуша? Мне начальник шепнул, что ты решился выручить нас из беды! Получается чего или нет? Я вот тут собрал тебе кое-что, вижу ты бедновато выглядишь! На-ка, погляди! — развязав большущий узел, он начал раскладывать на койке брюки, сорочку, пальто и другие вещи.

— Нет-нет, дружище! Бывает, что людские судьбы возами золота не окупишь. Я не продаюсь и не покупаюсь, — подойдя, резко возразил ему Владыкин. Единственное, что мне нужно от тебя, хоть теперь оставь меня в покое. С этими словами Павел, отвернувшись, продолжал работать.

— Ну, уж это ты напрасно, я от всей души пришел поделиться с тобой — ведь это же не ворованное, а свое, — обидчиво объяснил прораб.

— Откуда оно у тебя, свое? С плеч какого-нибудь профессора снял, за один-два дня отдыха от забоя, или за пайку хлеба у голодающего, — с гневом, поправил его Владыкин. — Ты подошел бы ко мне с одеждой, когда я в лохмотьях замерзал в забое, а ты, небось, с палкой подходил тогда, последнее дыхание выбить. Иди и подумай теперь о себе и своей судьбе, да о судьбе своих товарищей.

Слова, высказанные Павлом, настолько соответствовали действительности, что посетитель, немедленно собрав свои пожитки, поспешил выйти из комнаты. Так, вдвоем с сотрудником, Владыкин днем — без перерыва, а ночью — без сна распутывали техническую документацию.

Только начальник прииска с тревогой наведывался и справлялся о ходе работы и, видимо, в душе не надеялся на положительный исход. Наконец, рано утром, после двух бессонных ночей и предельно напряженных дней, Павел, окончив работу, вышел и направился к дому, где жил начальник прииска с семьей, чтобы обрадовать его благополучным разрешением образовавшейся неувязки. То ли и он не спал, наблюдая в окно, то ли случайно, но Владыкин увидел его, как он сам шел к нему навстречу и, с тревогой в голосе, спросил:

— Что случилось, Павел, ты ко мне?

— Да, к вам, успокоить вас — все закончено и приведено в полное соответствие, — еле выговаривая слова от переутомления, ответил Владыкин.

— Да что ты? Неужели?… Павел! Наверное, есть Бог… Да ты понимаешь… — тискал он огромными ручищами щуплую фигуру юноши, обмякшую от изнеможения. — Ведь и жена моя, бедная, не спала все эти дни. Ты же понимаешь, я и не подозревал о том подвохе, какой подготовило мне прорабство, да и не попадал я никогда в такой переплет. Меня просто это не касалось: я же механик, ну, а сюда перевели вот — начальством. Ведь ты понимаешь, сколько бы за эту туфту присудили, а, может быть, даже расстреляли; за расхождение в замере больше 4–5% — суд, сыше 7 % — расстрел. Вон, на соседнем прииске, пять человек отдали под суд. А ведь меня (только что) предупредили по селектору, что комиссия сегодня едет к нам, ну я к тебе… а ты сам идешь навстречу. Правда, Павел, есть Бог! — взволнованно, топчась на месте, проговорил начальник.

— Да, начальник, Бог есть всегда, да мы вспоминаем Его, когда грянет беда, — ответил понурив голову Владыкин.

— Это верно, парень… Ну ладно, идем ко мне, жена сейчас покормит тебя, да ты, наверное, ляжешь спать, ведь мерить будут без тебя…

Завтрак был действительно "генеральский", на столе было и то, что Павел видел только на картинках, но утомление было настолько велико, что Владыкин, едва проглотив попавшееся под руку и запив горячим чаем, отказался совсем бодрствовать. Пошатываясь, он еле добрел до своей койки и, упав на нее, немедленно заснул крепким сном. Перед обедом его разбудили…

Незнакомец, отрекомендовавший себя инспектором, предварительно частично осмотрев документацию, вежливо попросил Владыкина пройти с ним на место выработки с инструментом. По задаваемым им вопросам, Павел определил в нем опытного мастера своего дела.

В котловане инспектор осмотрел рейки и сам прибор, предложил Владыкину встать за инструмент, от чего Павел в смущении пытался отказаться, но инспектор, настояв на своем, взял рейку и, вместо рабочего, сам прошел по местности. Честность в работе Владыкина, его быстрота ему очень понравились. Вычислив отметки, он сличил их по каталогу и, не обнаружив расхождений, поручил Павлу докончить замер до конца и представить данные в управление. Затем, высказав несколько лестных комплиментов в адрес Владыкина, пожал ему руку и также вежливо распрощался. Переданные результаты замера оказались в норме, о чем в этот же вечер объявил начальник прииска, но все это — Павла нисколько не обрадовало. В душе что-то опускалось все ниже и ниже. Он знал: раз он сделал эту уступку — впереди где-то, его будет ожидать печальный конец. "Не устою!" — таким выводом закончил он свои мысли. "Уже не устоял!" — ответило что-то в его душе.

* * *

Шел 1940 год. Огненный солнечный сегмент над сопками, обдавая багрянцем свинцовое полярное небо, извещал о том, что полярная ночь кончилась, и на дворе стоит февраль.

— Павел Петрович Владыкин? — однажды, вопросительно улыбаясь, обратился к нему вошедший начальник УРЧ (учетно-распределительная часть) в лагере. Я пришел поздравить тебя с окончанием срока, завтра тебя вызывают в управление, на освобождение.

Первый раз, на двадцать шестом году жизни, Владыкин услышал, как назвали его Павлом Петровичем, даже хотелось в это время посмотреть на себя. Он удивился, что объявление не произвело на него никакого впечатления, и, когда начальник вышел, Павел высказал свое удивление, сидящему рядом, товарищу:

— Вот, интересно, где и когда это бывало, чтобы арестант, услышав об освобождении, не радовался?

— Так-то это так, Павел, и это потому, что ты знаешь, что тебя домой не пустят, но подумай, а если бы тебе сейчас объявили, что тебе срок продляется лет на десять, что бы ты на это сказал?

— Да ну, что ты говоришь, это же нестерпимое горе, убийство, — ответил Павел.

— Да, это ужасно, но ты знаешь сколько людей, подобных тебе, вместо освобождения испытали такое нестерпимое горе? Так вот, иди и благодари Бога, хоть за такую свободу: лучше плохая свобода, чем прекрасная тюрьма, — сказал ему сотрудник.

На следующий день, после обеда, Владыкина вызвал к себе начальник управления местными лагерями:

— Как фамилия? — сухо спросил он Павла и, когда тот ответил ему полностью установочные данные, начальник внимательно просмотрел каждую бумажку в деле.

— Да, парень, много ты пережил всего, а больше горького; счастливый ты, уцелел просто чудом, видно, мать усердно за тебя Богу молилась, — с иронией сказал он. — Ну что ж, из Москвы пришло на тебя постановление… освободить по отбытии срока, поздравляю!

Как ни был Павел равнодушен к этому вчера, сегодня, при объявлении, сердце его дрогнуло, и он смог через пересохшее горло ответить тихо-тихо, протянув взаимно руку, — "спасибо".

— Я прошу вас, отправьте меня домой, ведь я пять лет не видел матери, да и теперь не знаю, жива ли? — попросил Павел.

— А вот этого я сделать не могу, не в моей власти. Оформляйся через контору прииска и спецчасть на любую работу, но, до особого распоряжения, будешь оставаться пока на прииске и работать, как работал.

— Но ведь я же…

— Владыкин! Разговоры наши бесполезны, да и времени у меня нет. Иди в спецчасть, там тебе все расскажут, — прервал его начальник и позвонил, для приема следующего.