Борис Иванов - Диаспора

• Название: Диаспора
• Автор: Борис Иванов
• Издательство: Армада/Альфа-книга
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2000
• ISBN: 5-93556-040-2

Странные, тревожные события разворачиваются на далекой Инферне, населенной дьяволоподобными ранарари и попавшими им в услужение землянами... Кому предназначены партии наркотика, «уходящие» на Инферну, какова судьба диаспоры землян на ней? Разобраться в сложном сплетении событий предстоит федеральному следователю Каю Санди, знакомому читателям по предыдщим произведениям из серии «Хроники Тридцати Трех Миров».

---

Вся долина будто превратилась в море бесконечно яркого, белого пламени. Только мигом позже различимы стали острые, словно из закопченной жести вырезанные тени скал. Они судорожно поползли по плоскогорью, вытянулись, затрепетали... Исчезли. Мрак опустился на Аш-Ларданар.

А потом — грохнуло. И земля рванулась из-под ног. Ушла в сторону.

Кирилл с удивлением понял, что лежит ничком, подобравшись и приняв классическую позу десантника, подвернувшегося под артобстрел. На эти пару мгновений он даже «выключил» боль — совсем так, как научился делать это на второй год службы в Космодесанте. Но теперь она — боль — вернулась и взяла свое, заставив его раздавленным червяком корчиться на камнях. Собравшись с силами, он поднялся на ноги и, опершись о скалу, уставился туда же, куда смотрели — полуослепшими еще глазами — его спутники: на с грохотом уходящий в ставшее вдруг низким и грозным небо Аш-Ларданара огненный столб, встающий там — на Путаной земле...

— Конец Ловушке... — глухо бросил Фальк. — Наверное, теперь и с промыслом Камней будут проблемы... Он повернулся к Кириллу и озабоченно спросил:

— Так вы все еще хотите остаться на Ларданаре?

— Да, — выдавил из себя тот и снова опустился к подножию каменного обломка. — Мне просто некуда больше идти...

— Пожалуй, ты прав, парень.

Господин Верховный Посвященный, как простой смертный, устало опустился на землю рядом с Кириллом и сочувственно посмотрел на него.

— Я поговорю, где надо, о виде на пребывание для тебя. А пока — побудешь при Доме. Поправишься немного. Заодно и дождешься, когда Торговцы вернутся с Аррики. Но сначала поваляешься в нашем лазарете — тебе здорово досталось...

Он отвернулся и стал смотреть на далекие отроги Ларданара. Оттуда шли глайдеры — сразу четыре. И рев их двигателей уже перекрывал стихающее эхо взрыва, бродившее вдалеке.

* * *

Кириллу действительно досталось: только он это понял не сразу. Сначала он отнес навалившиеся на него слабость и апатию к обычной нервной реакции на выполненное опасное задание и на ранения — хоть и не совсем уж пустяковые, но не самые страшные из тех, что пришлось ему повидать в своей — относительно короткой еще — жизни.

Казалось, такое ощущение у него бывало всегда — после боя или после возвращения с задания. Не радость выжившего в сражении и не упоение победой, а какое-то тяжкое ощущение потери чего-то в себе.

Теперь все обернулось куда как хуже.

На редкость медленно и болезненно сходили на нет его «царапины». На редкость долго не отпускала его странная, «нездешняя» слабость — точнее, неумение найти в себе силы, мобилизоваться, собраться для выполнения даже какого-то совсем простенького дела. На редкость сильно по ночам душила странная тоска о чем-то, так в жизни и не случившемся.

То, что Фальк, временами наведывавшийся в Дом и всякий раз приглашавший Кирилла на чашку чая, объяснял теперешнее его состояние последействием примитивно организованной телепортации, мало его утешало, как мало утешает наркомана сознание того, что происходящее с ним — всего лишь результат действия сравнительно простого по составу препарата. Фальк это понимал и серьезной работой Кирилла нагружать не спешил. Молча и снисходительно улыбался благоглупостям, которые тот временами, кажется, говорил — вроде вопроса о том, почему в Домах не прерывают страдания безнадежных пациентов («Ну, не ядом, так просто „Калашниковым“, — сорвалось у него как-то. — Тысяча второй модификации... Ведь мучаются же...» — «Ну, как ты скоро поймешь, — уклончиво ответил Фальк, — „Калашников“ здесь излишен»).

За три с лишним недели, проведенные в стенах Серого монастыря, Кирилл успел дослужиться от помощника садовника (сукку, кстати сказать) до ассистента старшего медбрата.

Старшим медбратом — командиром всех двух десятков людей и дюжины сукку, составлявших здешний парамедицинский персонал, — оказался мрачноватый и вечно озабоченный хозяйственными делами Готфрид Грабер. Этот персонаж пребывал в уверенности, что сам он всегда лучше выполнит то, что поручает своим подчиненным, что и стремился всякий раз продемонстрировать на практике. Понятно, что на нормальную, человеческую жизнь времени у него не оставалось, и пребывал он в состоянии постоянного недовольства и раздражения. В отношении Кирилла, впрочем, он проявлял некоторые признаки сдержанности. Николаев вроде ходил в любимчиках настоятеля, и дело явно шло к тому, что быть Кириллу рано или поздно Посвященным.

На то указывало многое. Например, если для всех остальных ассистентов неким профессиональным минимумом предполагалось всего лишь хорошее знание их прямых обязанностей, то для Кирилла Фальк устроил несколько своего рода экзаменов по основам биологии и медицинского обслуживания ранарари. Экзамены эти, принимавшиеся в присутствии медицинского корпуса Дома — четверых специалистов-землян из Посвященных, и полудюжины Хозяев, чинно и молчаливо восседавших на своих насестах, — порядком встряхнули Кирилла. У него проснулся некоторый интерес к происходящему вокруг. Правда, странный, замешанный на жалости и сострадании.

Здесь — в Доме Последнего Изменения — было кого жалеть и кому сострадать. На глазах Кирилла протекал мучительный процесс расставания Хозяев планеты с их обликом и разумом. Он мог видеть его словно в ускоренном показе — переходя из одной огромной палаты в другую. От неофитов Дома к покидающим его навеки «кулям».

В первые дни ранарари, прибывавшие сюда, ничем не напоминали больных. Единственное их отличие от вполне нормальных особей — от тех же «профессоров», как окрестил Кирилл про себя командующих жизнью Дома и ходом лечения пациентов «чертей», — состояло в том, что периодически сначала раз в два-три дня, а затем все чаще и чаще, вместе с их ежедневным рационом — чем-то желеобразным и высококалорийным в сочетании с прорвой разнообразных семян и орешков — подавали прозрачный как слеза раствор «пепла». Приготовление этого раствора было прерогативой «профессоров» и лишь временами к этому простому таинству допускались Посвященные.

Концентрация раствора плавно повышалась, а порции съестного так же плавно убывали. И орешков становилось все меньше, и еда подавалась уже не шесть раз в сутки, а четыре, три, два...

Пациенты становились все менее активны. В палатах неофитов царил постоянный шорох от взмахов крыльев ранарари, перелетающих с насеста на насест, беспрерывно слышалось их гортанное, каркающее чириканье. Неофиты кучковались в салонах отдыха перед окнами здешнего голографического «Ти-Ви», задумчиво бдели над какими-то своими играми-головоломками, даже, похоже, как-то по-птичьи ссорились между собой. Но становились все тише и тише.

В палатах, куда переводили пациентов второго-третьего месяца пребывания в Доме, уже почти не требовалось присутствия «профессоров», разнимавших шумные конфликты неофитов. Здесь царили покой и полумрак, прерываемые редким, апатичным обменом какими-то меланхоличными, судя по всему, репликами, и изредка шелестели листы писем. На этой стадии пациенты предпочитали писать письма.

Впрочем, вряд ли их правильно было называть пациентами. Кирилл уже давно понял, что здесь — в Доме Последнего Изменения — никого не лечат. Здесь провожают. Прощаются. «Сюда их свозят, чтобы, наверное, не натворили чего...» — вспомнил он слова Карин.

В палатах поздних стадий Изменения уже появлялись лежанки. Ранарари — ветераны «пепла» — сгорбленные и начинавшие уже линять, менять свой кожный покров, плохо удерживались на стальных жердочках-насестах, все чаще и чаще занимали место на странного вида, смахивающих на тюремные нары в три этажа ложах. У них начинали атрофироваться крылья.

Те из «чертей», кто провел в Доме с полгода, уже и вовсе не напоминали ранарари. С каким-то подобием ластов, заменяющими им крылья, лишившиеся той пары конечностей, что заменяли им руки — кривые, истонченные в кости их рудименты втягивались в нутро этой новой преображенной твари, — они были уже почти неподвижны. Совершенно лишались речи.

А затем — в начале второго полугодия своего Изменения — превращались в «кули». Плотная, кожистая оболочка погребала в себе все, что оставалось от усохшего и деградировавшего Хозяина. Исчезали остаточные признаки каких-либо внешних органов, затихали все жизненные процессы. Только странная, чем-то напоминающая дыхание пульсация сотрясала эти серые кожаные мешки. Все реже и реже. Потом и она затихала.

Тогда очередной «куль» сносили в прохладный подземный этаж Дома. Там их должно было накопиться много. Но когда Кирилл заглянул в это сумеречное помещение, то увидел, что оно почти пусто. Лишь десятка два «кулей» было разложено по вытянувшимся вдоль стен лавкам. Ну да... Он опять вспомнил слова Карин: «Их увозят. В Запретные рощи...»