Григорий Терещенко - Счастье само не приходит

• Название: Счастье само не приходит
• Автор: Григорий Терещенко
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1977

Первую свою книгу на родном языке кременчугский инженер Григорий Терещенко опубликовал в 1968 году. Молодой автор писал о людях, работающих на новостройках, на монтаже высоковольтных линий, о бурильщиках, о тех, кто добывает гранит, о каменотесах.

В дилогию «Гранит» входят романы «За любовь не судят» и «Счастье само не приходит». В ней писатель остается верен теме рабочего класса. Он показывает жизнь большого предприятия, его людей, полностью отдающих себя любимому делу.

За дилогию “Гранит”, как за лучшее произведение о рабочем классе, в 1978 году получил республиканскую премию.

---

Ничего этого Бегма, конечно, знать не мог. Он стоял растерянный перед Григоренко и не знал, что делать.

— Вы у нас своего рода командир взвода, — продолжал отчитывать его Сергей Сергеевич. — Отвечаете не только за боевую подготовку, но и за дисциплину. А что у вас получается? Нет дисциплины, нет плана. Вам на все это наплевать. Участок пополнили новыми людьми, а толку...

— Да пришли тут разные... — начал было оправдываться Бегма.

— Что значит — разные?

— Ну, вот Лисяк, например...

— А что Лисяк?

— Драку на днях затеял.

— Прораб знает?

— Знает.

— Вызовите прораба.

Бегма вышел из бытовки и крикнул:

— Прораба сюда, к директору!

Остап Белошапка пришел сразу же.

— Что тут с Лисяком произошло? — встретил его вопросом Григоренко. — Вы разбирались? Почему мне не доложили?

— Разбирался, Сергей Сергеевич. Каменщик Конопля принес в обеденный перерыв бутылку водки. Лисяк разбил ее. Ну, и началось... Едва разняли.

Григоренко молча выслушал прораба и, словно в раздумье, произнес:

— Что же получается, товарищ Бегма? Лисяк хотел порядок навести, выступил против пьяницы, а вы говорите, что нарушил дисциплину, драку затеял.

— Мне рабочие так сказали, что Лисяк начал первый...

Но Григоренко, будто и не слышал этих слов Бегмы, продолжал рассуждать вслух:

— Значит, Лисяк нарушил «порядок», установившийся в бригаде, и кому-то не угодил. А мастер покрывает пьяниц и разгильдяев! Подчиненные скоро на нем воду возить будут. Мастер забыл, какими качествами должен обладать руководитель.

— Почему? Знаю, — хмуро отозвался Бегма.

— Знаете?.. Так вот, не наведете порядок — отстраню!

На другой день, после работы, на участке состоялось профсоюзное собрание. На него пришла и секретарь комсомольской организации Люба Зинченко. Она сидела в уголочке, листала книгу и, казалось, вовсе не слушала, что говорят выступающие.

А выступления были горячими.

Сначала мастер Бегма рассказал об итогах работы участка за прошедший месяц, отметил, что в последнее время «наблюдается тенденция к невыполнению производственных заданий», потом слегка пожурил пьяниц.

Все сидели притихшие, словно ожидали грозы. Но Бегма говорил, не называя фамилий, говорил вообще. Однако гроза разразилась. И совсем не оттуда, откуда ее ждали. После Бегмы слово взял Македон.

— Критикуя положение сегодняшних дел, — сказал он, — я критикую и себя. Я тоже работаю на этом участке...

Говорил Македон о «шабашниках», о левых заработках, о том, что некоторые «сачкуют», ругаются. О мастере тоже сказал без прикрас.

Македона слушали внимательно, молча. Только Конопля и Верхогляд иногда выкрикивали: «Неправда!», «Брешет он!»

Бегма сосредоточенно что-то искал в складках своих широких ладоней. Да-а, не видать ему теперь квартальной премии. Он часто кивал головой или хватался вдруг рукою за лоб, щурился. В душе мастер все же радовался — Григоренко на собрание не пришел.

Были и такие строители, которые безразлично улыбались или смеялись, будто Македон рассказывал анекдоты. Их, видимо, ничуть не волновало то, что творится на участке.

Лисяк смотрел в окно. Губы его были плотно сжаты. Лишь изредка на них появлялось подобие улыбки. Этой улыбкой он как бы подбадривал Македона.

Не обошел Бегму и председатель завкома Коваленко.

Крепких слов наслушался мастер и от прораба.

«Да, взялись за меня, — стал нервничать Бегма.— Похоже, что Комашко прав, меня хотят выставить. А на мое место поставить Сабита».

— Я не хочу вас, хлопцы, запугивать, — сказал в заключение Бегма, — вы взрослые, кажется, — и усмехнулся при этом. — Но мы должны свои мозги «развернуть» на сто восемьдесят градусов.

Оставшись один, Бегма почувствовал, как все дрожит в нем от злости. Критиковали его вроде бы и за дело, но все равно обидно. Да, кое-кому он припомнит это собрание!

6

Зоя встретила Остапа у порога. Он посмотрел ей в глаза, нежно провел рукой по ее волосам.

— Что случилось, родная? Говорят, ты меня повсюду разыскивала по телефону?

Зоя прислонила голову к его груди, поймала руку, крепко сжала ладонями и сказала:

— Хотела скорее обрадовать тебя, милый. Я буду... матерью.

— А я?

Зоя улыбнулась:

— Глупенький, ты — отцом!

Остап подхватил ее на руки и закружился по комнате.

— Да пусти ты, уронишь!

— Я уроню? Я силен, как Геркулес. Сильней Геркулеса. Это ты меня сделала таким!

Остап стал целовать Зоины щеки, влажные полные губы. И снова закружился с нею по комнате.

— Я знаю свои силы, Зоенька. Знаю!.. — Его глаза были широко открыты и смотрели так, словно видели сквозь стены — все вокруг. — Людям дана короткая жизнь, и они сами иногда делают ее еще короче. Но надо жизнь сделать такой, чтобы она продолжалась после нас, во всем том, что живет вечно: в домах и садах, в хлебе и песнях, в детях и смехе детей. Мы будем слышать смех наших детей. Понимаешь Зоенька!

— Понимаю, понимаю, только пусти меня. Уже голова закружилась.

Остап бережно опустил Зою на диван и сам сел рядом. У него тоже закружилась голова. От счастья.

Да, это любовь! Ему нужна только Зоя, и больше никто, никакая другая женщина в мире, будь она в тысячу раз красивее. Да и есть ли кто красивее?! Ему захотелось именно сейчас сказать Зое все это. Сказать, что она — единственная на свете и он будет любить ее вечно.

— Ты хорошая! Ты самая хорошая в мире!.. — прошептал он.

Глава седьмая

1

Город начал погружаться в синие сумерки. Но звезд не видно. Их закрывают тучи, похожие на груды черной ваты. Они движутся навстречу друг другу. Те, что ближе к земле, — в одну сторону, а те, что повыше,— в другую, словно перестраивают свои боевые порядки перед грозой. Где-то далеко на западе, как огонек отсыревшей спички, изредка вспыхивают молнии, доносится глухое ворчание грома.

Первая весенняя гроза!.. Еще совсем недавно повсюду лежал снег. И вот гроза. Придет ли она сюда?

Весна!.. Как она прекрасна! Пора ожиданий, пора пробуждения всего живого. И дышится весною совсем иначе. Весной с особой силой чувствуешь всю полноту жизни.

Лисяк шел из города порядком нагруженный. Сетки у него не было, одни кульки и свертки. Кольцо копченой колбасы, полдесятка сырков, банка консервов, любимые конфеты, буханка хлеба... Одним словом — после получки.

Ростислав взглянул на небо — завтра должна быть чудесная погода. После грозы всегда так бывает.

Сзади послышались торопливые шаги. Не успел Лисяк оглянуться, как почувствовал сильный удар по голове. И сразу же перед его глазами поплыли, перекрывая друг друга, красные круги. В тот же миг — подножка и толчок. Упали, разлетелись в разные стороны его покупки.

«Наверное, перепутали меня с кем-то?» — подумал Ростислав.

На него навалились трое. В рот засунули кляп. Лисяк успел лишь заметить, как сверкнула молния. Больше ничего не видел. Голову закутали какой-то тряпкой.

«Здорово, сволочи, подготовились. Все предусмотрели».

Заурчал грузовик. Ростислав обрадовался; может, испугаются и бросят его. Но напрасно. Машина остановилась рядом. Значит, тот, кто привел грузовик, с ними.

— Бросай в кузов!

Это о нем. Это его будут бросать, как вещь, как мешок с грузом. Чей же это голос? Злой, хриповатый. Нет, не знакомый.

«Неужели конец? — пронеслось в голове. — Каюк. В двадцать пять лет...»

— Хочешь жить — лежи тихо!

Вот как. Жизнь обещают. Но зачем глаза завязали? И куда везут? За город, куда же еще.

Так и есть. Вот железнодорожный переезд. Остановились. Шлагбаум, наверное, закрыт. Ростислава душили стыд, злость, беспомощность. А рядом курили, непристойно шутили, смеялись.

Простучал мимо поезд. Лисяк помнил: за переездом справа лес. Так и есть, повернули направо... Вскоре грузовик остановился. Дальше ехать, видимо, боятся, можно забуксовать.

— Слезай! Приехали!

Лисяка столкнули. Как мешок с капустой. Хотя нет, мешок с капустой так не бросают. Его осторожно снимают, чтобы не повредить содержимое. А его сбросили.

Развязали ноги, размотали голову. Кляп Лисяк выплюнул сам. Перед Ростиславом стоял верзила. По сторонам от него — еще двое. Четвертый сидел в кабине. Он не показывался.

— Кайся, сука! — прошипел верзила.

— Не в чем мне каяться.

— Падай в ноги, землю грызи! Проси живым оставить.

— Я ни в чем не виноват!

— Бить будем. Убьем, как собаку.

— За что?

— За показания на суде. За то, что старых друзей продал!

— Каких друзей?

— Да у тебя что, память отшибло? Ничего, сейчас напомним.

«Бежать! — мелькнуло в голове Ростислава. — Улучить момент — и бежать!»

— Ну, чего молчишь?

— Нечего мне говорить! Ведь под Указ попадете...