Николай Скабаланович - Византийское государство и Церковь в XI в.: От смерти Василия II Болгаробойцы до воцарения Алексея I Комнина: В 2–х кн.

• Название: Византийское государство и Церковь в XI в.: От смерти Василия II Болгаробойцы до воцарения Алексея I Комнина: В 2–х кн.
• Автор: Николай Скабаланович
• Издательство: «Издательство Олега Абышко»
• Жанр: Религия
• Год: 2004
• ISBN: ISBN 5–89740–107–4

Николай Афанасьевич Скабаланович (1848–1918) — профессор общей и церковной истории Санкт–Петербургской Духовной академии, доктор богословия, один из самых талантливых русских церковных историков. Его основополагающая работа «Византийское государство и Церковь…» — это настоящая энциклопедия по Византии, непревзойденный во многих отношениях даже по настоящее время научный труд, в том числе и по своим литературным достоинствам. В приложении даются статьи «Византийская наука и школы в XI в.», «О нравах византийского общества в Средние века», «Разделение Церквей при патриархе Михаиле Керулларии» и другие, позволяющие с большей полнотой и вниманием остановиться на конкретных вопросах как внутренней истории Византийской империи в целом, так и истории Византийско–Вос–точной церкви в частности.

Для всех интересующихся историей Церкви и историческими судьбами Православия.

---

Так как движение, кончившееся низвержением Стратиотика и возведением на престол Комнина, имело чисто военный характер, то в столице опасались, что наступит военный режим и мирные граждане будут отданы на жертву солдатам. Это, может быть, и случилось бы, если бы не Комнин был избран военной партией в императоры, а человек более одностороннего направления. Но Исаак Комнин, хотя солдат по натуре, понимал значение гражданского элемента в государстве и сознавал необходимость поддерживать равновесие между этим элементом и военным. Он, завладев столицей, немедленно же, во избежание возможных беспорядков и насилий, распустил войско по домам, наградив его по заслугам и обещая опять созвать, как скоро встретится надобность для борьбы с внешними врагами.[768] Политический горизонт после того прояснился, настроение граждан просветлело. Деятельность Комнина по внутреннему управлению, согласно с самым существом переворота, должна была получить направление, противоположное тому, какого держались его предшественники, покровительствовавшие гражданской партии и расточавшие сокровища в пользу ее выходцев. Она, действительно, и направилась в эту сторону, но опять–таки не односторонне, а с рассуждением. Между политическими деятелями прежнего времени, принадлежавшими к гражданской партии, были люди способные и достойные, приобретшие известную опытность, и так как Комнин понимал, что гражданская часть в механизме государственного управления должна занимать свое место, то он не нашел ничего лучше, как вверить заведование им именно этим людям, стоявшим выше его по политическому образованию. В своем заведовании он оставил главным образом войско, ту сферу, в которой авторитетность его была неоспорима. Исаак Комнин сделал своим первым министром Константина Лихуда,[769] занимавшего эту должность в начале царствования Мономаха. Он приблизил к себе многостороннего ученого Михаила Пселла, тоже пользовавшегося значением при Мономахе, часто с ним беседовал, спрашивал у него мнений о делах,[770] отправляясь в поход, поручал ему, вместе с другими, иметь наблюдение за государственным управлением, доносить ему о ходе событий, и сам на имя Пселла адресовал письма с известиями о своих военных успехах.[771] И к другим достойным людям, даже из приверженцев Михаила Стратиотика, до последней минуты остававшимся верными низвергнутому императору, он относился с уважением, отдавал должную дань их достоинствам, самую их стойкость и верность прежнему императору относил к числу заслуг.[772] Но вместе с тем Комнин стал безжалостно гнать все, по его мнению, недостойное, не колеблясь принялся отсекать все болезненные, на его взгляд, наросты, которые назрели на государственном организме в прежнее время. Центральной артерией византийского государственного организма была фискальная система, и на нее направил взоры император — он задался целью возвратить казне все, что она потеряла. Приближенные Стратиотика, позднее других попользовавшиеся за счет казны, впечатление от деяний которых было самое свежее, прежде всего пострадали: имущество их было отнято в казну и они лишены почестей. Не ограничиваясь царствованием Стратиотика, Комнин перешел к более древнему времени, и кто еще процветал из деятелей того времени, доедая лакомые куски, полученные от государства, теперь лишился благосостояния. Не остались даже незатронутыми интересы многих представителей военного сословия, которым удалось в былое время захватить на свою долю кусок при дележе. Комнин не постеснялся наконец простереть руку на церкви и монастыри, разбогатевшие за счет государственной благостыни: все направилось к своему первоисточнику. Государственные субсидии были прекращены, содержание должностных лиц уменьшено.[773]

Понятно, что такой политикой Комнин нажил себе массу врагов: территориальная аристократия, лишенная земель; чиновная аристократия, ограниченная в жаловании; духовенство, потерявшее имущество, — все должны были перейти и действительно перешли в лагерь недовольных. Недовольство легко могло пробиться наружу и, по обычаям византийского государства, выразиться во враждебных правительству действиях. Первые признаки такого настроения обнаружились в протесте Константинопольского патриарха Михаила Керуллария, выступившего на защиту церковных интересов. Но Комнин сломил оппозицию, принеся патриарха в жертву своему гневу. Поступок с патриархом не укротил однако же недовольных. Между ними началось какое–то подозрительное брожение. Когда Комнин находился в походе против печенегов, в сентябре 1059 г., до него дошел слух, что в Малой Азии поднялось восстание, и это заставило его поспешить в столицу. Слух оказался ложным.[774] Тем не менее сама возможность его появления указывала на то, что в воздухе носилось что–то недоброе, что если восстание не сформировалось, то все–таки готов был материал, из которого оно могло сформироваться и, может быть, делались какие–нибудь попытки в этом смысле. Недолго, вероятно, пришлосс бы ожидать времени, когда горючие вещества, накопившиеся у подножия трона, вспыхнули бы ярким пламенем, если бы случай не подоспел на помощь и не помог поколебать трон прежде, чем начался пожар.

Спустя некоторое время по возвращении из похода, когда Комнин успел успокоиться от взволновавшего его неверного слуха, он с целью развлечься и забыться от государственных забот отправился на охоту[775] за кабанами в окрестности Эфеса. Здесь он простудился, с ним сделался сильный лихорадочный припадок, через три дня припадок повторился, император переправился в столицу, во Влахернский дворец, переночевал в нем и на следующее утро, когда он, страдая от обнаружившегося плеврита, собирался переехать из Влахернского в Большой дворец, его окружили приближенные и, вместе с патриархом, стали убеждать отречься от престола и постричься в монахи. Увещания увенчались успехом: Исаак Комнин отрекся от престола в пользу Константина Дуки, постригся в монахи и отправился в Студийский монастырь, где провел остаток своей жизни (по свидетельству писателя XII в.,[776] один год) в монашеских подвигах.[777] Принимая во внимание наиболее надежное свидетельство, что Комнин царствовал два года и три месяца,[778] можно заключить, что отречение его от престола совершилось в начале декабря 1059 г.

Факт отречения Комнина от престола и пострижения в монашество чрезвычайно загадочен. Историки, сочинениями которых мы пользуемся как источниками, представляют это дело добровольным актом со стороны императора. Но для беспристрастного читателя кажется странным, каким образом храбрый и мужественный государь, только что возвратившийся с театра военных действий, в разгар совершенно не монашеской забавы, решается под влиянием какой–то лихорадки или плеврита, которые для его выносливой натуры не должны были казаться чем–нибудь безнадежным, на шаг бесповоротный, противоречивший его личным и фамильным интересам. Трудно найти этому факту полное объяснение, однако же по немногим имеющимся в нашем распоряжении данным можно догадьь ваться, что в деле отречения и пострижения Комнина нашла себе приложение злостная интрига, хорошо подготовленная и удачно разыгранная, главным руководителем которой был Михаил Пселл, жертвой — Комнин и его семья, человеком, пожавшим плоды, — Константин Дука.

Генеалогию Константина Дуки нет возможности установить. Минуя легендарные рассказы, возводящие его род ко временам Константина Великого,[779] невозможно даже провести филиацию между именами Дук, попадающимися в истории с первой половины IX в., а именно: Андроником, подвизавшимся вместе со Львом Аргиром при Михаиле III,[780] другим Андроником, процветавшим при Льве VI и умершим в изгнании,[781] Константином Дукой, выступившим претендентом на престол при Константине Багрянородном и погибшим вместе со своим родом, за исключением сына Николая, который был убит позже в сражении с болгарами,[782] третьим Андроником Дукой, по прозванию Лид, который вместе с сыновьями. Вардой и Христофором, стоял на стороне Склира, возмутившегося против Василия II.[783] Относительно их нельзя доказать, что Андроник Лид был сын Константина Дуки, или даже его внук через сына Николая, точно так же нельзя доказать, что второй Андроник был сын первого Андроника. Неизвестно, наконец, какое отношение существует между Константином Дукой, вступившим на престол в 1059 г., и сыновьями третьего Андроника. Словом, в этой области возможны только догадки.

С достоверностью можно сказать, что Константин Дука был родом из Пафлагонии,[784] в первый раз женился на дочери[785] Константина Далассина, знаменитого претендента на руку императрицы Зои, за сочувствие которому был заключен в тюрьму Иоанном Орфанотрофом. По смерти этой первой жены он женился на другой, Евдокии[786] Макремволитиссе, племяннице патриарха Михаила Керуллария, и от нее имел детей мужского и женского пола, рожденных до и после вступления на престол.[787] В восстании Комнина против Стратиотика Константин Дука вместе с братом Иоанном принимал деятельное участие, и при начале заговора ему, как и другим, предлагали стать во главе восстания, назвавшись императором, но он благоразумно отклонил от себя эту опасную честь.[788] Когда заговорщики провозгласили императором Исаака Комнина, Константин Дука был возведен этим последним в звание кесаря, но по вступлении Комнина на престол Дука сложил с себя звание — добровольно или против воли, неизвестно — и удалился от двора.[789] Судя по тому, что приверженный Дуке писатель[790] говорит о каких–то обещаниях, данных Комнином Дуке, которые не были исполнены, можно полагать, что сложение достоинства кесаря было результатом натянутых отношений между Комнином и Дукой. Принимая во внимание эту натянутость отношений, можно не без основания заключать, что Дука отправлен был из столицы на службу в провинцию, — таким образом получает значение свидетельство Матвея Эдес–ского,[791] что для занятия престола он был вызван из Эдессы, города, которым он управлял. Противоречивое, по–видимому, этому свидетельству показание греческого историка,[792] что Дука состоял в числе первых советников Комнина, который удостаивал его дружбы и чести (что, следовательно, он постоянно находился при особе Комнина), можно относить к тому времени, когда Комнин был еще претендентом, не вступил на престол; нитями, связывавшими тогда их дружбу, служили финансовые расчеты — Дука был богат, снабжал Комнина необходимыми для его предприятия деньгами, вообще был изобретателен насчет денег и тем оказывал большие услуги претенденту.[793]