Александр Гольденвейзер - Вблизи Толстого. (Записки за пятнадцать лет)

• Название: Вблизи Толстого. (Записки за пятнадцать лет)
• Автор: Александр Гольденвейзер
• Издательство: Захаров
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-8159-0273-X

Александр Борисович Гольденвейзер (1875–1961), народный артист СССР, доктор искусствоведения, пианист и композитор, более 50 лет (с 1906) профессор Московской консерватории.

В 1896 году счастливый случай привел еще студента А. Б. Гольденвейзера в дом Л. H.Толстого. Толстой относился к даровитому пианисту с большим доверием и нередко открывал душу, делился своими мыслями, чувствами, переживаниями, подчас интимного свойства. Он знал, что Гольденвейзер любит его искренней, горячей любовью, что на него можно положиться как на преданного друга.

Уникальная по продолжительности создания книга поражает — как и сам Толстой — своим разнообразием и даже пестротой: значительные суждения Толстого по острейшим социальным, литературным и философским вопросам соседствуют со смешными мелочами быта, яркими характеристиками самых разных посетителей Ясной Поляны и дикими перепалками жены Софьи Андреевны с дочерью Александрой Львовной.

«Записывал я главным образом слова Льва Николаевича, а частью и события его личной жизни, стараясь избежать отбора только того, что казалось мне с той или иной точки зрения значительным или интересным, и не заботясь о ка- ком‑либо плане или даже связности отдельных записей между собою».

Текст печатается полностью по первому изданию в двух томах Комитета имени Л. Н. Толстого по оказанию помощи голодающим:

Москва, «Кооперативное издательство» и издательство «Голос Толстого», 1922, с включением прямо в текст (в скобках) пояснений автора из его замечаний к этому изданию; часть купюр издания 1922 года восстановлена по однотомному изданию «Худлита» 1959 года (кроме записей за 1910 год, так как они не были тогда переизданы)

---

— Там еще был очень даровитый художник Никитин. Он удивительно рисовал карандашом. Я помню, у него был альбом, и он в этом альбоме нарисовал портрет Волконского. И мой портрет тоже тогда нарисовал. Не знаю, куда девался этот альбом. Вот бы его теперь какому‑нибудь гробокопателю!

Тогда же за обедом Л. Н. рассказал два анекдота из своей жизни. Первый, как он ел дождевых червей, Л. Н. вспомнил по поводу рыбной ловли (ездили Александра Львовна, дети Ильи Львовича и др.). Л. Н. рассказал, как он нес в одной руке червей, а в другой краюшку черного хлеба; хлеб он съел и потом, задумавшись, положил червей в рот и стал жевать и не мог понять несколько времени, что это за гадость.

Л. Н. сказал:

— Я как сейчас помню их вкус.

Жена моя спросила его, очень ли противно было.

— Вкус землистый; впрочем, я вам не советую пробовать.

Кто‑то чихнул, и Л. Н. по этому поводу рассказал другой случай:

— Я очень сильно чихаю; и вот раз как‑то ночью я просыпаюсь и чувствую, что сейчас чихну, а Софья Андреевна была в положении, и я боялся ее испугать. Я спросонок крикнул громко: «Соня, я сейчас чихну!» Софья Андреевна, разумеется, проснулась и испугалась, а я заснул сейчас же и так и не чихнул.

Тогда же Л. Н. говорил о воспоминаниях Белоголового (врача), который казался Л. Н. ограниченным человеком.

Л.H., говоря об ужасном впечатлении, которое оставляет в его записках описание болезней и смертей Некрасова, Тургенева, Салтыкова, сказал:

— Как они боялись смерти! И эти ужасные, отвратительные подробности болезни, особенно Некрасова.

А вот это очень давно, зимой, было: тоже мы с женой были, уезжать собирались, а Л. Н. с П. А. Буланже у себя сидел. Мы зашли проститься, а они, очевидно, говорили о семейных делах Буланже.

Мы с женой вошли на следующих словах Л.H.:

— …если бы почаще говорили себе: «помнишь?» Надо бы уговориться; когда кто‑нибудь что не так скажет или сделает в пылу спора, или когда один сердится, — уговориться, чтобы другой ему сказал только: «помнишь»?

Л. Н. заметил меня с женой и сказал:

— Вот вы, молодые супруги, вам бы так! Никто не может быть таким другом, как жена, настоящим другом. В браке может быть или рай, или настоящий ад, а чистилище не может быть.

Буланже возразил, что, кажется, именно чистилище чаще всего и бывает. Л. Н. подумал, вздохнул и сказал.

— Да, может быть, к сожалению…

— В тот же вечер, глядя на игравшую на полу маленькую дочь Андрея Львовича, Сонечку, Л. Н. сказал:

— Вот Фауст говорит о том недостижимом моменте, которому можно сказать: «Verweile doch, du bist so schon!» («Продлись — ты так прекрасен»). А вот он, этот момент! — Л. Н. указал на девочку. — Это возраст истинно счастливый, и чистый, и невинный.

20 июня. Как‑то давно, еще в мае, Л. Н. сказал:

— Религии основываются обыкновенно на одном из трех начал: на пафосе, разуме или на обмане. Как образец религии разума можно привести стоиков, как религию обмана — мормонов, религия же пафоса — магометанство. Я получаю последнее время много писем от магометан. Мне писал из Каира представитель бабистской секты — образец религии пафоса; из Индии — близкий к типу религий, основанных на обмане, и в самое последнее время муфтий из Каира — если не ошибаюсь — это удивительный, истинно религиозный человек. Он мне пишет, что истинное магометанство представляет из себя совсем не то, что обыкновенно думают. Действительно, я знал истинно — религиозных людей магометан. А как трогательно просто и возвышенно их богослужение!

Нынче на закате солнца мы шли вдоль сада, где овес. Говорили о Горьком и о его слабом «Человеке». Л. Н. рассказал, что нынче, гуляя, встретил на шоссе (он любит выйти на шоссе, сесть на камешке — стосаженный знак, — наблюдать и заговаривать с прохожими) прохожего, оказавшегося довольно развитым рабочим.

Л. Н. сказал:

— Его миросозерцание вполне совпадает с так называемым ницшеанством и культом личности Горького. Это, очевидно, такой дух времени. Ницше вовсе не сказал чего- либо нового — это теперь миросозерцание очень распространенное.

Потом Л. Н. сказал:

— Когда я был мировым посредником, в Крапивне жил купец Гурьев, который говорил про интеллигентную молодежь: «Да вот, погляжу я на ваших студентов — ученые они, все знают, а только «выдумки» у них нет». Это выражение, я помню, очень нравилось Тургеневу.

Недавно около Ясной на шоссе остановился цыганский табор. Цыгане часто кочуют в окрестностях Ясной Поляны. Табор обыкновенно останавливается дня на два — три, и по вечерам обитатели Ясной гурьбой отправляются туда слушать пенье и любоваться на пляску цыган.

Л.H., глядя на них, преображался и сам невольно начинал приплясывать и одобрительно вскрикивать.

— Экой удивительный народ! — говорил он.

Старики цыгане все знают его и всегда вступают с ним в разговор. Л. Н. смолоду любит и знает цыган и их своеобразную жизнь.

На этот раз Л. Н. также отправился со всеми. Между прочими были: Н. В.Давыдов, княгиня Ел. В.Оболенская и Андрей Львович, приехавший проститься перед отъездом на войну.

Когда мы вышли из дому, слегка накрапывал дождь. Скоро дождь припустил, и мы повернули обратно. Андрей Львович сказал:

— Вот мы домой придем, дождь перестанет.

И действительно, на полдороге дождь перестал, и мы пошли назад к цыганам. Л. Н. сказал:

— Да, это всегда так бывает: как повернешь домой, дождь пройдет. Вот, так же в Москве. Когда нужно кого‑нибудь разыскать в большом доме и звонишь к дворнику, его никогда не бывает. А стоит войти во двор, чтобы помочиться, и сейчас же выскочит дворник. Так что, я советую, если вам кого‑нибудь нужно разыскать, вы не звоните к дворнику, а прямо начинайте со второго.

По поводу назначения Андрея Львовича ординарцем Л. Н. сказал ему:

— Меня одно только утешает, что ты, наверное, не убьешь ни одного японца. Ординарец постоянно подвергается большой опасности, а сам в стрельбе редко участвует. Я бывал много в Севастополе на четвертом бастионе; в Дунайской армии был ординарцем, и, кажется, стрелять мне не пришлось ни разу. Я помню, раз на Дунае у Силистрии мы стояли на нашем берегу Дуная, а была батарея и на той стороне, и меня послали туда с каким‑то приказанием. Командир той батареи, Шубе, увидав меня, решил, что вот молодой графчик, я ж его проманежу! И повез меня по всей линии под выстрелами, и нарочно убийственно медленно. Я этот экзамен выдержал наружно хорошо, но ощущение было очень скверное. Помню также, как на бастион в Севастополе приехал один из высших начальников — Коцебу и кто- то, кажется Новосильцев, хотел его испытать и все стал показывать ему: «Да вы посмотрите, ваше превосходительство, вот там на их линию», — заставляя его высовываться из‑за укреплений. Он раз — другой выглянул, а потом, поняв в чем дело, стал, в свою очередь, посылать, как начальник, того, и уже промучив его долго, сказал: «В другой раз советую вам не сомневаться в храбрости вашего начальства».

Л. Н. вспомнил афоризм Лихтенберга, смысл которого тот, что человечество окончательно погибнет, когда не останется больше ни одного варвара.

Л. Н. прибавил:

— Я думал прежде об японцах, но они уже усвоили с успехом все отрицательные черты нашей культуры. Теперь вся надежда на кафров.

Л. Н. сказал:

— Я не помню при всех прежних войнах того удрученного, гнетущего настроения, которое чувствуется теперь в России. Я думаю, это хороший признак — указание на то, что сознание зла, ненужности, нелепости войны все более проникает в общественное сознание; так что, может быть, близко то время, когда войны станут невозможны — никто не станет воевать. Вот Лизанька (Е. В.Оболенская) рассказывает — она всегда подметит хорошее, — взяли мужика на войну, кажется дворника, и он, отправляясь, снял с себя крест. Вот истинно христианское отношение! Хотя он и не имеет силы противостоять общему движению и повинуется, но все‑таки ясно сознает, что это дело не Божье.

Л. Н. вспомнил с ужасом рассказ о священнике, который с крестом в руках шел впереди солдат.

25 июня. Недели три тому назад у Л. Н. были какие‑то барышни, кажется фельдшерицы, едущие на войну. Они были чрезвычайно воодушевлены мыслью о том, что едут помогать страждущим.

Л. Н. говорит, что ему было больно разочаровывать их, но все‑таки он им сказал:

— Разумеется, хорошее дело помогать тем, кто страдает, но зачем для этого ездить на Дальний Восток, когда здесь в народе так много страданья, о котором никто не говорит и на помощь которому никто не приходит? А там люди страдают, сойдясь убивать и мучить друг друга.

Только что девицы эти ушли, пришла какая‑то баба из ближней (не помню какой) деревни, больная, несчастная, — целое собрание всяких бед. Л. Н. побежал догонять фельдшериц и указал им на этот живой пример, иллюстрирующий его слова.