Юли Цее - Темная материя

• Название: Темная материя
• Автор: Юли Цее
• Издательство: Азбука
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-389-02886-9

Юли Цее — молодая, но уже знаменитая немецкая писательница. Ее первый роман «Орлы и ангелы» был удостоен Немецкой книжной премии за лучший дебют 2001 года. Сейчас на счету Цее четыре успешных романа, ее произведения переведены на три десятка языков и получили множество престижных наград, в том числе премию Гёльдерлина. По отзывам критиков, второй роман Юли Цее «Темная материя» — это потрясающий философский триллер, магнетический роман идей, созданный неподражаемым талантом новой звезды европейской литературы, а ее комиссар Шильф мог бы по праву занять место в пантеоне знаменитых литературных сыщиков.

---

При генеральной репетиции, состоявшейся всего только три часа назад, Себастьян уже проделывал весь этот путь. Однако, несмотря на знание местности, последний отрезок преодолевается с трудом. Сухие сучья на каждом шагу торчат поперек пути, подставляясь под ноги, густой подлесок вынуждает петлять обходным путем, а на самых крутых участках склона приходится карабкаться на четвереньках. Одолев пятьсот метров, Себастьян весь взмок и опустился на пенек отдохнуть. Едва он снял кофту и повязал ее вокруг поясницы, как на голые руки накинулись комары — три штуки на правую, семь на левую. Только он прихлопнул первую эскадрилью, как налетели новые. Комары закружили над ним сотнями. Выбрав удобное местечко, они садятся и впиваются хоботками в его кожу. Кусаются только самки, сказал ему однажды Оскар на берегу Женевского озера. Наседают, жрут и кусаются только самки. Поэтому, мол, муравьи, осы, комары и относятся в немецком языке к женскому роду. Потирая ладони, Себастьян давит пойманных комаров, их тельца исходят человеческой кровью.

Если задрать голову, то с места, где он сидит, уже видна дорожная обочина. Издалека доносится глухое бормотание двух ветряков, мощные роторы которых вращаются над вырубленным склоном, откуда открывается вид на весь Фрейбург. По лесу, переговариваясь шепотом, бредет группа скаутов с котелками и складными лопатами на худеньких спинах. Скауты собираются на краю поляны в двухстах километрах от того места, где сидит Себастьян, который на таком расстоянии не может видеть эту сцену.

Зато его потревожило какое-то движение, которое он заметил краем глаза, когда приложил к губам бутылку, чтобы глотнуть из нее мертвой воды. В зарослях папоротника поднялся шорох. Приближается что-то большое. Напряженные нервы выдают ему образ бурого медведя, однако сигнала, как надлежит реагировать, за ним не последовало. Он смотрит, как над папоротниками вырастает некая фигура, однако ее масса не достигает грозных медвежьих размеров, а принимает компактный облик приземистого мужчины. По возрасту он, пожалуй, годится Себастьяну в отцы. Лицо скрыто тенью широкополой шляпы, из-под которой поблескивают беспокойно бегающие глазки. Себастьяну потребовалось некоторое время, для того чтобы в его сознании составилось целостное представление об этом явлении. Пришелец с головы до пят увешан разнообразными приспособлениями. Над правым плечом торчит рыболовный сачок, на левом висят две фотокамеры, у локтя на согнутой руке подвешена клетка в форме китайского фонарика, в руке зажат сачок для ловли бабочек. Человечек неустанно выпячивает и растягивает губы и при этом вертит головой, как бы приветствуя все, что видит глаз, воздушными поцелуями. Наконец он широко раскидывает руки, словно вспомнив, что собирался встретить здесь Себастьяна и должен приветствовать его с распростертыми объятиями.

— Сынок! — восклицает он, округлив губы. — Редкостная удача встретить здесь человека в столь ранний час. День добрый! Смотри-ка!

Широкие голенища резиновых сапог шлепают его по ногам, когда он, высоко задирая колени, как будто шагая по воде, направляется к Себастьяну.

— Самых лучших труднее всего застать. Они предпочитают уединенность, тень, несусветную рань. И являют свету маску, а вернее сказать — дубликат лица.

Сачок для бабочек летит наземь. Старичок сует Себастьяну в лицо китайский фонарик. Тот неловко принимает его обеими руками. Сквозь прозрачные стенки оттуда на него смотрит рожица с фантастической гримасой. Округленные глаза сверкают белками. Широкий нос, темноватые щечки и пасть с розовыми губами, намекающими на хищные клыки. Себастьян, не в силах произнести ни слова, даже если бы нашел что сказать, ощущает неприятное чувство, как будто бы эта рожа видит его насквозь.

— Из семейства бражников, — произносит ловец бабочек, хлопая себя по ляжкам не столько от радости, сколько из-за комарья. — Smerinthus ocellata. Великолепный экземпляр. Гляньте-ка на истинное личико этой дамы!

Повернув клетку, Себастьян видит миниатюрный противогазик: выпученные фасеточные глазки и хоботок. По сторонам торчат перистые усики, напоминающие крошечные листья папоротника. Бражник не дает себя долго разглядывать, он сразу же заползает в угол и складывает крылышки, моментально превращаясь в кусочек древесной коры. Себастьян отдает фонарик хозяину.

— Такова природа, — говорит ловец бабочек. — Лабиринт карикатурных и шутовских личин. Все водят друг друга за нос.

С довольным видом он снова вешает себе клетку на согнутую руку и подбирает с земли брошенный сачок. Уже собравшись уходить, он впервые заглядывает Себастьяну прямо в глаза:

— А вы?

Лишь тут Себастьян понял, кто стоит перед ним: тот самый свидетель, который, как ни старайся, непременно найдется после всякого убийства. Вместо паники на него вдруг нападает смех, который ему кое-как удается подавить. Убийство относится к числу тех немногих вещей, которых, как он считал, он ни в коем случае не совершит. Благодаря присутствию нейтрального наблюдателя ему вдруг в полной мере становится ясна вся абсурдность того, что он затевает, и тут до него доходит, что он еще совершенно не уяснил себе значения задуманного дела. Одного правила «Не убий» недостаточно для того, чтобы на скорую руку вынести определенное суждение, тем более что никто не позаботился присовокупить к этому правилу каталог исключений. Вдобавок у него слишком мало времени даже для ответа на куда более простой вопрос.

— Грибы, — произносит он, украдкой отирая руки о штанины, словно таким способом можно стереть, как грязь, отсутствие ножа и корзинки. Ловец бабочек насмешливо оглядывает его скудноватое снаряжение:

— Раненько что-то собрались нынче.

— Наверное, потому и не нашел ничего.

Человечек кивает, как бы довольный удачным ответом. Помахав на прощанье бражником в фонарике, он уносит ноги.

Себастьян закидывает за плечи рюкзак и принимается одолевать оставшуюся часть подъема. Вскоре он уже и сам не может сказать, была ли в действительности эта встреча с любителем бабочек. В утомленном мозге воспоминания о предшествующих сорока часах мешаются с мыслями о предстоящих минутах, одно наслаивается на другое. Закрывая глаза, он видит перед собой кошачью мордочку бражника. «Карикатурные и шутовские личины», — думает Себастьян.

Оглянувшись в ту сторону, куда ушел человечек, он видит: со всех сторон на ветках сидят птицы. Они сидят на земле, качаются на кустах. Чем дольше Себастьян глядит, тем больше вокруг становится птиц. Зяблики, вяхири, сойки, поползни, певчие дрозды… Себастьян спрашивает себя, откуда он знает, как они называются. Вдруг и они тоже знают, как зовут его?

4

Выбравшись на дорогу, он без труда отыскивает свои отметки. Даже если генеральная репетиция без исполнителя главной роли не вполне отвечала своему назначению, он отнесся к делу со всей серьезностью. Он добросовестно измерил шагами выбранный участок дороги, установил на глаз расстояния, проверил, откуда лучше обзор, определил угол наклона и приблизительную кривизну дороги на повороте. Он изучил стволы деревьев и в довершение всего прошелся по ближайшим окрестностям. Вырубку он помнил по велосипедной прогулке с Майкой и Даббелингом. В тот раз там перед захудалым ресторанчиком, сверкая сталью, выстроился целый отряд мотоциклов. Вереницы велосипедистов ползли в гору, другие, свистя колесами, скатывались вниз.

Он сразу же выбрал подходящее место. У верхнего края седловины дорога выходит из леса и, прежде чем снова скрыться в лесной чаще, перетекает в километровый изгиб серпантина на спуске. Качество покрытия позволяет развивать скорость не менее шестидесяти километров в час. Велосипедист, попадающий с яркого солнца под сень листвы, должно быть, первые несколько сот метров проезжает почти вслепую. Себастьян выбрал два дерева, расположенные друг против друга по обе стороны дороги, как столбы ворот, и, выбрав нужную высоту, сделал зарубки на их стволах. Сейчас он тревожно щупает пальцами эти метки.

На несколько метров выше по склону он находит место, откуда может скрытно следить за дорогой. Там он, сев на землю, вынимает из рюкзака принесенные с собой вещи, надевает пластиковые перчатки из автомобильной аптечки и раскладывает в удобном порядке набор инструментов. Вплоть до этой точки он действовал по плану, дальнейшее ему уже неподконтрольно. Даббелинг либо будет тренироваться во вторник утром, либо нет. Если нет, Себастьян будет снова приходить сюда в среду, в четверг и так далее до бесконечности. Точнее говоря, пока за ним не придут и не засадят в сумасшедший дом или в тюрьму.

Поднимающееся солнце осыпает его плечи трепещущими монетками. Застрявшие в зарослях остатки ночного воздуха овевают прохладой лоб и затылок. И все же под пластиковыми перчатками на кончиках пальцев скапливается влага, Себастьян не решается их снять. Быстрое биение сердца увеличивает вдвое продолжительность каждой секунды. Проходит полчаса, но ничего примечательного пока не происходит. Под ногами нарастает шевеление и копошение. Муравьи заняты разделкой гусеницы и уволакивают бледные куски к себе в муравейник. Себастьян, пользуясь случаем, может наблюдать кипучую жизнь целого государства, малому миру дела нет до забот большого. С муравьиной точки зрения непонятная возня Себастьяна должна представляться такой же далекой от окружающей действительности, как с человеческой — движение небесных тел. Себастьян с удовольствием подал бы в муравьиное государство заявление о предоставлении гражданства. Он согласился бы добросовестно выполнять свои обязанности и ничего не нарушать. Он вел бы себя не как непредсказуемый индивидуалист, а как средний обыватель — одно из колесиков в механизме системы.