Дмитрий Бушуев - На кого похож Арлекин

• Название: На кого похож Арлекин
• Автор: Дмитрий Бушуев
• Жанр: Современные любовные романы

Первый гей-роман, написанный в СССР. Гей-«Лолита». Пронзительный роман о любви, о русском поэте, о России, о жизни, о девяностых и… об Арлекинах… Удивительно поэтичен, противоречив и неоднозначен, как и его главный герой, — Андрей Найтов.

Классика гей-литературы.

---

Кто мне Россия? Мать? Жена? Сестра? Незнакомка? В детстве моем и отрочестве была матерью, потом стала женою, а теперь — как двоюродная сестра в Чердынцевской губернии: Живет как-то там, но даже письма не доходят. Сколько раз в пьяном припадке я порывался взять билет не на тот самолет. А теперь уж и не знаю, какая она, моя Россия. Совсем другая, неизвестная страна — приехать как домой уже не получится, а туристом не хочу. Да и не к кому мне приезжать — таких людей, ради которых это стоило бы делать, уже нет. Или почти нет. К тому же, лирический герой не всегда имеет власть изменить ход повествования:

Хватит, хватит, арлекины! Занавесьте луну черным, заканчивайте представление, гасите свечи, подайте мне бобровую шубу и сани. Сяду в сани, запахнусь в шубу, и пусть мчат меня кони. Зачем так ярко горят звезды? Зачем так ярко?

— А теперь выбирай дорогу, барин, — обернулся кучер с красным кушаком, — в Россию или к Денису?

— Гони к Денису, мужик, Денис дороже России.

* * *

Холодно моим арлекинам зимой — или русские морозы им непривычны, или одеты не по сезону? Зябнут, растирают покрасневшие уши, замерзли как Маугли. Ничего, ничего, сейчас я достану из кармана серебряную фляжку с коньяком — согреемся.

— Денис, хлебнешь?

Он молча берет флягу. Пригубил и закашлялся.

Мы едем в грязном вагоне пригородного поезда на дачу к Рафику, который пригласил нас провести несколько дней в его «поместье». У меня были другие планы, но Денис почему-то уцепился за это приглашение — видимо, такое отступление от нашей каникулярной программы казалось ему многообещающе-романтичным: старый дом среди зимнего леса, вечера у камина, зимняя замкнутость и одиночество вдвоем. Звонил вчера твоей маме в больницу — отчитывался, можно сказать, а заодно выпросил ненужное разрешение «провести несколько дней за Волгой, на даче у близких друзей: Да, это семейная пара: да, мальчик очень подружился с моим племянником, не беспокойтесь ни о чем:» Я пролепетал в трубку кучу ненужного мусора, а вдова растрогала меня своей патетической фразой: «Благословляю вас, Андрей Владимирович, на любые ратные подвиги! Денису с вами хорошо, и я спокойна. Спасибо вам, спасибо». Я пожелал ей скорейшего выздоровления, но в глубине моей души какой-то чужой человек желал ей скорейшей смерти. Не пора ли вызывать того самого таксиста? Мальчик будет принадлежать только тебе: Гроб уже обивают. Слышишь, как стучит молоток? Нет, это сердце мое стучит — бьется как рыба об лед. Парное, теплое мое сердце подадут Денису на золотом блюдце с укропом и сладким перцем, скажут: «Кушай, мальчик, пока не остыло:» Денис разрежет сердце и найдет в нем ржавый ключик от моей квартиры, стертую медную монету и жемчужину. Мой милый мальчик, у тебя кровь на губах, возьми салфетку. Ешь меня и пей меня.

Мой компьютер только еще вычислял комбинацию смерти вдовы, анализировал события, расположение звезд, побочные действия дигидролизованного кодеина (абстиненция, ночной пот, хронические запоры, интоксикация), февральские морозы и скорость перерождения печени в жировые клетки; еще стресс, климакс, безденежье, бездорожье, безоружность и безнадежность. Скудоумный пейзаж за окном поезда похож на тихое, протяжное безумие, а небо: небо точно наскоро заколотили досками, солнышко едва пробивается сквозь щели. Хорошо, что я взял с собой коньяк. Не надо больше гробов. Да я же молиться должен о ее здоровье, а то сразу же найдется какой-нибудь дядя в Киеве, тетка в Саратове, или добренький директор детского дома будет покупать моему мальчику трусы «Кальвин Клейн» и конфеты: Да не посадят ли меня в тюрьму? О, мой дневник развлечет моралистов из зала суда! Перепечатают и будут давать друзьям и знакомым, чтобы развлеклись и подивились: Не слушайте меня, я безумен, меня за содомский грех Господь разума лишил, поэтому мне больше позволено — какой с дурака спрос?

…Длинный, длинный поезд. Снег в копоти. Замерзшая моча на стенах тамбура. Все какие-то огни, станции, на всем печать запустения и признаки глубочайшей анестезии. Единственно живой человечек смотрит на меня зелеными глазами. Мой Денис. Румяный, доверчивый и дикий. Я люблю Дениса. А вокруг — сплошная ледяная равнина.

Вы замечали, что разговоры в пути, в поезде особенно сокровенны? Это потому, что в пути мы находимся вне времени, на другой шкале теории относительности; все математические задачи о некоем субъекте, движущемся из пункта А в пункт Б не предусматривают вопроса о том, чем занимал себя субъект — возможно, что в это же время он был где-нибудь еще. Кроме того, не обладая способностью телепортации, вполне возможно находиться в пункте А и пункте Б одновременно. Мне же было абсолютно все равно, в каком пункте находиться — лишь бы с Денисом; если мы и разделены в географическом пространстве, то расстояние между мной и Денисом это и есть Денис.

Я люблю быть в пути — может быть, это неосознанные поиски утраченного времени и попытка бегства от самого себя. Если за вас некому молиться, смело отправляйтесь в дальнюю дорогу, а православные всем миром помолятся «о плавающих и путешествующих»:

— Я люблю поезд, — сказал Денис, оторвавшись от окна.

— А пароход?

— Ни разу не плавал на пароходе — наверное, тоже интересно. Но когда я был маленьким, я мечтал склеить огромный воздушный шар и полететь в дальние страны. Мне хотелось приключений и опасностей, я хотел быть героем: Скажу тебе смешное. Представляешь, я до сих пор не могу представить Землю шаром, а могу представить только плоскость, только огромный остров на спинах трех китов — или на спинах трех слонов, стоящих на ките — как рисовали в старинных книжках.

— Денис:

— Что?

— Денис, я люблю тебя.

— А?

— Я люблю тебя.

— Ага: — Денис шмыгнул носом и улыбнулся. — Я твоего мишку всегда с собой ношу, — бельчонок вытащил из кармана медвежонка и положил его на столик.

В тамбурах красные огни горят как лампадки, и даже ангел-хранитель не знает, на какой станции мне когда-нибудь придется сойти; когда-нибудь придется возвратить творцу свой прокомпостированный билет и помахать шляпой остающимся пассажирам. Счастливо оставаться, господа!

Полушутя-полусерьезно, но что-то вы далеко заехали, Андрей Владимирович — уж месяц за окном летит, места какие-то глухие: За пять минут до прибытия Денис уже стучит ногами от нетерпения, и мне почему-то приятно смотреть на его обшарпанные коричневые ботинки — старые несуразные ботинки со швом посередине.

На вечернем перроне холодно и пустынно. Снежинки плавают в рыбьем жире фонарей, а здание деревянного вокзала столь же призрачно, как и этот городок, забытый Богом, грязненький и спивающийся. Орангутанг в ушанке матерится в телефонной будке, на башне часы со светящемся циферблатом отстают на два часа и девять минут. Сначала показалось, что это луна, а не часы. Горящий циферблат жутко мерцал над заснеженной местностью. Денис взял меня за руку, точно боялся потеряться в снежной мгле.

Рафик обитал за рекой. Он должен был встретить нас на снегоходе у дебаркадера. Денис не знал про звероподобный «Буран», это должно было быть для него сюрпризом. Недоумевающий таксист подвез нас до безлюдной набережной, мы спустились к берегу по крутой деревянной лестнице с шаткими перилами — ступени обледенели, и спускаться пришлось с большой осторожностью. Бельчонок думал, что на другой берег нам предстоит переход по льду, и как будто испугался приближающегося издалека рева со снежным вихрем и горящей фарой. В этом белом облаке я увидел Рафика в валенках и дубленке. В горнолыжных очках и в шерстяной спортивной шапочке Раф был похож на авиатора первых фанерных аэропланов. Снегоход ревет как раненый зверь, Рафик уже издалека машет нам рукой — так торжественно, по-правительственному, как великий пилот Чкалов с облаков. Денис до сих пор ничего не понимает, но испуганное его удивление постепенно, по мере приближения товарища Чкалова на деревенском звездолете, переходит в экспрессию робкого детского восхищения: Выпендриваясь, Рафик столь лихо и круто развернулся, что едва не кувырнулся, чудом удержав равновесие: Я не мог удержаться от смеха и крикнул:

— Привет! Нельзя доверять такую технику эскимосам, уж лучше бы ты встретил нас с упряжкой собак:- Здорово, Найтов и маленький принц, — орет Рафик, стараясь перекричать мотор. — А ты опять издеваешься, поэт непризнанный? Представляешь, забыл о горючем — в самый последний момент у местных аборигенов выменял на два пузыря: Хорошо, что у меня еще старые запасы в подполье: Ну садитесь, что ли? Поехали!

Раф был заметно выпивши, мне не нравилась его клоунская бравада, с которой он старался выписывать на льду иероглифы, но Денис хохотал в искрящемся вихре, его цветной шарф развевался на ветру, «Буран» подпрыгивал на неровностях и скользил по льду.