Николай Сергиевский - На заре царства

• Название: На заре царства
• Автор: Николай Сергиевский
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1995
• ISBN: 5-7632-0042-х

Исторический роман Н. Сергиевского рассказывает о  последнем периоде Смутного времени (1610–1612), когда после свержения группой бояр Василия IV Шуйского было создано боярское правительство во главе с Ф. И. Мстиславским — Семибоярщина.

---

При виде Аленина Паук блеснул глазами и замер, потупив их: присутствие Аленина не предвещало ничего хорошего. Паук вспомнил о покушении на него в декабре 1610 года и сообразил, что его позвали, очевидно, с малоприятной для него целью.

Тревожный взгляд его в сторону Аленина не укрылся от воеводы, которому тот только что рассказал о декабрьском покушении.

— Что, признал знакомца? — ухмыльнулся Ляпунов. — Да уж, приятель, готовься давать ответ. Взыщем мы с тебя нынче разом за всю твою вину и проделки.

Он помолчал. Паук тяжело дышал.

— А вина твоя тяжкая, — продолжал Ляпунов. — Вспоминать не стану, сам ты лучше знаешь. Человечек ты вредный, подлый, хуже зверя. Живешь ты на земле ради одного зла. Так чтобы землю от липшего зверя избавить, одно наказание годится для тебя: казни предать.

Паук повалился в ноги воеводе и взвыл, целуя его сапоги и судорожно хватаясь за них.

— Оставь, — брезгливо поморщился Ляпунов, оттолкнув его ногой, — встань и слушай. Ты вот на жизнь сего молодца замышлял, а он тебя от смерти спасти хочет.

Паук с загоревшейся в глазах радостью, но недоуменно покосился на Аленина.

— Так вот, — продолжал Ляпунов, — так и быть, дарю тебе жизнь, коли заслужишь того.

— Милостивец! — взвыл Паук. — Отслужу, вот те крест — отслужу. Век служить буду да добром поминать!

— Жизнь тебе дарую да в придачу и деньгами еще награжу, — продолжал Ляпунов. — А служба спросится с тебя легкая.

И он коротко изложил суть того, что требовалось от Паука: проникнуть к боярину Цыплятеву и в течение двух дней известить о судьбе, постигшей боярышню; за исполнение этого первого поручения он получал двадцать пять дукатов; затем устроить побег Наташи; при благополучном осуществлении была награда в сто двадцать пять дукатов; теперь же в виде задатка выдавалось двадцать пять дукатов. Кроме того, Пауку прощались все прежние провинности и он получал полную свободу.

Горбун ошалел от радости. В сущности поручение было для него пустяковым, а благодеяний ожидала тьма. Он снова упал в ноги и Ляпунову, и Аленину.

— Так, стало быть, берешься нам боярышню добыть? — спросил воевода.

— Берусь, кормилец, берусь! — радостно отозвался Паук, едва ли не впервые плача от радости и утирая кулаком глаза.

— Гоже! Ну-ка, Дмитрий Ипатыч, — обратился воевода к Аленину, — раскошеливайся.

Аленин торопливо взялся за кошель, отсчитал двадцать пять золотых монет, в числе которых были и угорские и голландские червонцы, и польские дукаты, и флорины, и корабленники[105], и положил их стопкой на стол перед воеводой. При этом он несколько смутился: ему пришло в голову, что вряд ли благоразумно оказывать Пауку такое большое доверие, ибо ничто, казалось, не обеспечивало исполнения им обязательства. Паук, алчно покосившись в сторону грудки золотых монет, подумал, что дело складывается для него что-то уж слишком благоприятно. Воевода же, подметив недоумение и того и другого, незаметно ухмыльнулся в широкую бороду лопатой, что-то подумав.

— Так, — сказал он, когда Аленин отсчитал червонцы, — вот и задаток готов. А теперь присядь-ка, милый человек, — обратился он к Пауку, — да грамоту задаточную отпиши. Оно вернее будет…

«Вот она где, закавыка!» — подумал Паук, примащиваясь к столу, и не ошибся.

— Сего… проставь там месяц, число, год, — начал воевода, — я, нижепоминаемый… Званьем-то как тебя величать?

— Торговый мужик, — согнувшись в три погибели над столом, прохрипел своим жирным голосом Паук.

— Ну, так и пиши, — продолжал Ляпунов, — сего, значит, числа, месяца и года я, торговый мужик Кифа, прозвищем Паук, нарядился извести убийством польского воеводу… ну-ка, пиши, пиши… воеводу, Александра Корвина-Гонсевского…

— Ась? — не вытерпел наконец Паук и удивленно уставился на Прокопия Петровича.

— Пиши! — коротко и внушительно-строго приказал Ляпунов. — Там видно будет.

Паук покорно опустил голову.

— …Гонсевского, — повторил он, дописывая.

— …сроком от сего числа в одну неделю, — продолжал Ляпунов. — А за то убийство, если я его в срок сделаю, договорился я, Кифа Паук, получить от рязанского воеводы Прокопия Петровича Ляпунова двести золотых. Сего же числа в тот счет двадцать пять золотых вперед взял.

— …взял, — дописал Паук.

— Ну, поставь подпись, и все! — приказал воевода. — Вычти-ка!

Паук вслух прочел написанное.

— Чай, понял? — ухмыляясь, спросил Ляпунов. — Для обережения это. Коли слукавишь да, двадцать пять червонцев вперед взяв, в Москву уйдешь, дела не сделаешь, а к полякам пристанешь, так покуда Москвы мы не взяли, грамотку эту я пану Гонсевскому дошлю. Как ни хоронись, он тебя сыщет, и расправа коротка будет. А коли дело в срок сделаешь, в тот же день золото тебе на руки, да и грамотку в придачу. Давай-ка ее сюда!

Ляпунов для верности перечитал расписку про себя и подвинул Пауку грудку золота.

— Бери, — кивнул он головой, — да живо делай дело!

Паук с алчно загоревшимися глазами быстро сгреб золото дрожавшими узловатыми пальцами.

Воевода хлопнул в ладоши, распорядился расковать ему ноги и отпустить на свободу.

— Спасибо тебе, Прокопий Петрович, — с чувством молвил Аленин после того, как Паук вышел. — Век услуги твоей не забуду!

— Рано благодарить, молодец, — ответил воевода. — После благодарить будешь, коль дело сделается. А думается мне. Паук не упустит случая разбогатеть. Завтра же весть нам принесет.

— Дай-то Бог!

Прокопий Петрович не ошибся: на следующий же день под вечер Паук вернулся и очень обрадовал воеводу сообщением, что Наташа жива и находится действительно в плену у боярина Цыплятева. Ляпунов тотчас послал за Алениным, который подробно условился с Пауком о времени и способе похищения Наташи.

Глава XXVII Пленница

Когда «отцы-молодцы» схватили Наташу, завернули в тюк и опрометью понесли в дом Цыплятева, девушка от испуга потеряла сознание. Пришла она в себя уже в нарядной опочивальне покойной жены Равулы Спиридоныча; окинув ее недоумевающим взглядом, робко спросила:

— Где я?

Над ней склонилось морщинистое, горбоносое, желтое лицо старой женщины, похожей на ведьму, приставленной боярином ухаживать за Наташей. То была его давняя знакомая, известная в Москве Ульяниха, славившаяся своими злыми делами. Нередко помогал Ульянихе в ее «подвигах» приятель Паук. Немало натворили они вместе темных дел, и один другого стоил: Ульяниха была таким же Пауком, как и он, готова была ради денег на всякую мерзость. Равула же Спиридоныч питал к ней, как и к Пауку, большое доверие.

Замыслив украсть Наташу, боярин Цыплятев в тот день с утра велел позвать к себе Ульяниху, посоветовался с нею о способах похищения, приказал ей прислуживать боярышне в первое время, завладеть расположением и доверием ее и постепенно уговорить девушку полюбить его.

После доставки Наташи «отцами-молодцами» Ульяниха раздела ее, уложила в постель и неотступно находилась при ней, приводила ее в чувство и напряженно следила за появлением первых признаков сознания, чтобы заранее придуманным ответом сразу успокоить ее.

— Где я? — повторила Наташа, окинув недоумевающим взглядом опочивальню и с испугом остановив его на склонившемся над нею незнакомом лице старухи, приторно-угодливо улыбавшейся.

— Не изволь тревожиться, боярышня, — сладким голосом запела Ульяниха. — Никто тебя не обидит. Злые негодные люди скрасть тебя захотели, да Бог не допустил: встретился им добрый человек, пожалел тебя, отбил, жизни едва не лишившись, и сюды укрыл.

— А где ж отец? — спросила Наташа, смутно припоминая случившееся. — С ним что?

— Жив, жив, красавица! Не изволь тревожиться. Бог даст, скоро оправишься, свидишься.

— Да где же я? Хоромы чьи эти? — пытливо и тревожно допрашивала Наташа.

— Сказывала я тебе, — продолжала сладко петь Ульяниха, — добрый человек от смерти спас, сюда укрыл. В гостях ты у него… у благодетеля того… у боярина Равулы Спиридоныча Цыплятева.

При упоминании этого ненавистного имени будто гром грянул над Наташей. Она вздрогнула, как ни была бледна — еще пуще мертвенно побледнела и закрыла глаза.

В это время, услыхав голоса, в опочивальню вошел сам Равула Спиридоныч.

— Здравствуй, красавица! — вкрадчиво сказал он. — Как здравствовать изволишь, боярышня? Видишь, злодеи мерзкое дело над тобой задумали, отбил я тебя, защитил. Никто тебя здесь не тронет, ветерку подуть не дам. Живи себе с Богом в холе да в воле, сил набирайся. Ишь, испугали как, лица на тебе до сих пор нет…

Равула Спиридоныч вплотную подошел к постели.

— Что ж словечка в ответ не молвишь? — вкрадчиво продолжал он. — Взгляни ясным солнышком!

— Уйди! — закрывая глаза, чтобы случайно не увидеть ненавистного лица, едва нашла силы выговорить Наташа.