Юрий Трубецкой - «Под этим небом черной неизбежности…»

• Название: «Под этим небом черной неизбежности…»
• Автор: Юрий Трубецкой
• Издательство: Рифма
• Жанр: Поэзия
• Год: 1962

Юрий Павлович Трубецкой (наст фам. Меншиков, псевд. до эмиграции Нольден; 1898(?)- 1974, Западная Германия) — поэт, прозаик, литератор «второй волны» эмиграции. Публиковался в периодике русского зарубежья в журналах «Современник» (Торонто), «Новый журнал» и др., а также в антологиях зарубежья. Выпустил 3 поэтических сборника. В постсоветской России стихи печатались лишь в лишь антологиях.

Вел переписку почти с очень многими "знаковыми" фигурами русской эмиграции того времени: с Иваном Буниным, Георгием Ивановым, Б. Зайцевым, И.Одоевцевой, Г. Адамовичем, В. Сумбатовым, Ю. Терапиано и др.

Вот что писал Ю.Трубецкому Иван Бунин — «…главное у Вас несомненно есть: поэтическое чувство. И не пишите “скупо”, пишите побольше, не сушите себя».

Юрий Терапиано писал: «по общей своей настроенности, по фактуре стиха и стилистическим приемам Ю. Трубецкой принадлежал к Петербургской линии».

Как пишет французский славист, профессор, Ренэ Гера (лично знавший поэта): «Это был незаурядный поэт…в его поэзии тема России тесно связана с темой ностальгии. Отсюда и другая тема: чужбины и одиночества…».

В данное электронное собрание стихотворений вошли полностью два сборника поэта: «Двойник» (Париж, 1954) и «Терновник» (Париж, 1962) благодаря кропотливым разысканиям Андрея Никитина-Перенского (библиотека «Вторая литература»), публикация «Терновника» (http://www.vtoraya-literatura.com/publ_519.html), а также стихотворения разных лет.

Думается, для большинства читателей, это имя станет еще одним открытием в необъятном «океане» забытых литературных островов русского зарубежья.

---

Юрий Трубецкой. «Под этим небом черной неизбежности…»: Собрание стихотворений

Юрий Трубецкой. Двойник (Париж: Рифма, 1954)

Знаком этот образ печальный,
И где-то я видел его…
Быть может, себя самого
Я встретил на глади зеркальной.

Александр Блок

Двойник

Под дождем брожу нелепо,
Скучный, длинный и немой,
И фарфоровое небо
Точит слезы надо мной.

Вечер нудный, вечер длинный,
Я — к бродяжеству привык,
А в витрине магазина
Зло смеется мой двойник.

Он стоит в нарядном фраке,
Разутюжен и побрит.
Обратит вниманье всякий
И похвалит этот вид.

Он не пишет и не курит,
В середине — пустота,
Под бровями свет лазури
И как розаны уста.

Смотрит он как праздный, тощий
Под окном торчит. И пусть!
И струит осенний дождик
Элегическую грусть.

1952

«Давно с тобою мы простились…»

Давно с тобою мы простились —
Нева и ледяной дворец.
Лишь звездные лучи струились,
Как бы предчувствуя конец.

И музыка звучала тихо
И замирала где-то там.
Беда — голодная волчиха —
Ходила, воя, по следам.

И острова, и часовые,
И обожженные мосты,
И панихидная Россия,
И вопли ветра. И кресты.

1922

«Тихий шорох берез отталых…»

Тихий шорох берез отталых
И весенний снег под горой.
На пристани лязг причала,
Дым костра и туман над водой.

Как впервые вижу. Приемлю
Благословенье Твое —
Сирую взрытую землю,
Каждый вздох и трепет ее.

И — чтоб мог я чувствовать бремя
Легчайшее, бремя любви
Человеческой — злое время
Надо мною останови!

1923

Разговор («Летели дни, крутясь проклятым роем»…)

«Летели дни, крутясь проклятым роем»…
Я на скамье сидел в саду. Слегка
Накрапывал нечастый теплый дождик,
В разрыве туч вечерняя горела
Звезда. А рядом, воротник подняв,
Сидел высокий, стройный незнакомец.
Ему, как мне, по-видимому был
Знаком весенний сплин, непостоянство
Большой звезды между сплетенных веток.
Молчали мы. Потом он вдруг сказал:
«И этот вечер канет без следа,
И что тогда останется в сознаньи?
Пожар зари?» Он замолчал. И я
Узнал его — лицо и тихий голос,
Глаза прозрачные под мягкой шляпой
И свет — «оттуда ринулись лучи»…
Я веки опустил. Прошло мгновенье,
И рядом — никого. А там, вверху,
Звезда, сиявшая алмазным блеском,
Вдруг облаком седым заволоклась.
Вокруг опять — обычно, повседневно.
Весна и ночь. Вдали мятется город.
Но перелетный ветер запевал
«О доблестях, о подвигах, о славе…».

1927

«Два желтых огня на самом краю…»

Два желтых огня на самом краю
Дороги. Там, верно, мост.
Сегодня свой голос не узнаю,
Он тих, уверен и прост.

У балок шумит высокий бурьян
И песня слышна в саду.
Вином горьковатым разлуки пьян,
Покачиваясь иду.

Легко без любви. Будто мир иной
Глядится из быстрины.
Осенней травой, пересохшей травой
Ладони обожжены.

1927

«Я прочту вполголоса…»

Я прочту вполголоса
Давние стихи.
Лягут света полосы
Сквозь листву ольхи.
Знаешь, сладко грезится,
И печаль легка
Под сияньем месяца
В дымных облаках…
Ходит осень по полю,
Желтый сад шумит.
На верхушке тополя
Старый грач сидит.
Белый снег расстелется,
С крыш повиснет лед,
Загудит метелица,
Окна занесет.
Все слова припомнятся,
Что звучат еще…
В тихой, теплой комнате
Запоет сверчок.
Сохрани же нежности
Синий огонек,
В снеговой безбрежности
Путь далек, далек…

1939

Сонет («От леса веет грустью безначальной…»)

От леса веет грустью безначальной.
Проходит стадо. Мелкий дождь сечет.
И следом за коровами бредет
И чист и звоном голосок хрустальный.

Дик. Очевидно, из деревни дальней
Сюда подал. Кривится детский рот.
Сейчас заплачет. Но нельзя. Поет.
Пастух-мальчишка. Русый и печальный.

Пора домой. Коровы побрели
Тропинками исхоженной земли,
Сквозь пестрые намокшие деревья.

А там вдали — широкая река.
Грачи на пашнях. Ветер и тоска.
Да серых туч осенние кочевья.

1940

В парке («Словам опять томиться нерожденным…»)

Словам опять томиться нерожденным…
Вон мальчуган играет на песке,
И летний луч огнем темно-зеленым
Скользит по смугло-розовой щеке.

Но потянуло с запада прохладой
И сумрачно вздохнули тополя.
И отвечает бормотанью сада
Таинственным молчанием земля.

1943

«Небо выше, светлее…»

Небо выше, светлее,
Нежней косые лучи.
В ясеневой аллее
Тревожно кричат грачи.

Тени легли, густые,
Темна под мостом вода.
Это было давно, в России,
А может быть — никогда.

1944

Старик («Сидит, на солнце согревая кости…»)

Сидит, на солнце согревая кости,
И смотрит сквозь очки на облака.
В глазах уже ни доброты, ни злости,
А просто беспредельная тоска.

И чувствует: она уже близка,
Придет на днях таинственная гостья, —
И желтая, иссохшая рука
Сжимает цепко рукоятку трости.

Еще пожить. Хотя бы только год,
А то лежать во тьме тысячелетья!
И тяжко охнув, со скамьи встает…

А небо меркнет в предвечернем свете
И, провожая вновь солнцеворот,
Сплетает время призрачные сети.

1945

«Жарок день под маревом тонким…»

Жарок день под маревом тонким.
Хвоя. Поросли бурой травы.
Католическая иконка
И небо стальной синевы.

По камням взбираются козы,
Колокольчиками звенят.
Пожелтели уже березы
И румянее виноград.

Сено звонкое на покосе.
Обмелела река, шумит.
Предвещая близкую осень,
Белый пух по ветру летит.

1946

Весна («Бледно светят Плеяды…»)

Игорю Чиннову

Бледно светят Плеяды
Наклонясь над равниной,
За оградою сада,
Где свежо и пустынно.

Лай собак на рассвете,
Дальний крик паровоза,
И последние эти
Украшенья мороза.

По привычке закуришь…
Так близки почему-то —
Острый холод лазури
И дремотное утро.

1950

«Блоковское, цыганское…»

Блоковское, цыганское,
Больное и чуть живое.
Раскольничье, окаянское
С окровавленной головою.

Трижды прокляты, бездомны
Нищи, — в дождь, в метель,
Поле, поезд, небо огромное.
Беженская постель.

1951

«Стоит старик на перекрестке…»