Уильям Айриш - Убийца поневоле

• Название: Убийца поневоле
• Автор: Уильям Айриш
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Триллер
• Год: 1999
• ISBN: 5-227-00435-8

Авторский сборник рассказов.

---

Уильям Айриш Убийца поневоле Momentum

Эта книга посвящена Питеру Дж. Андерсону, эсквайру, из Санта-Моники, штат Калифорния, который подхватил эстафетную палочку, невольно уроненную Мэлом Ниммером, эсквайром (ввиду его безвременной кончины), моим первым адвокатом в нашумевшем деле об авторских правах, которое началось в 1983-м и завершилось в 1990 году в Верховном суде США с результатом шесть против трех в пользу Шелдона Эйбенда. Это решение послужило на пользу десяткам тысяч вдов и наследников во всем мире. Питер показал, что является вторым Давидом, потому что его противниками были «Эм-си-эй», самая крупная кинокомпания в мире, «Юниверсал студио», владение Алфреда Хичкока, Джимми Стюарт и прочие, многие студии, кроме компании Уолта Диснея, где, очевидно, думали иначе. Мы снимаем шляпы перед Ирвином Карпом, эсквайром, Хербертом Джакоби, эсквайром, Барбарой Ринджер, эсквайром, Ральфом Оменом, эсквайром, сотрудником агентства США по авторским правам, и перед гильдией поэтов и композиторов Америки, которые все представляли документы в поддержку позиции Шелдона Эйбенда в деле «Окно во двор», а также перед Робертом Оссанна и Жужей Молнар и ее покойной матерью Маргит Молнар.

Шелдон Эйбенд, известный также под именем Буффало Билл

Окно во двор

Я не знал, как их зовут. И никогда не слышал их голосов. Откровенно говоря, я не смог бы даже сказать, как они выглядят, потому что рассмотреть их лица на таком расстоянии было просто невозможно. Зато я отлично представлял себе их распорядок дня — когда они уходили и приходили, как проводили свободное время. Они были обитателями мира, открывавшегося мне из окна.

Конечно, это очень походило на подглядывание, и даже, пожалуй, было сродни безотрывному наблюдению радиолокатора. Но подглядывание не было моей самоцелью, и мне не за что себя винить. Все дело в том, что в то время мое передвижение было весьма ограниченным. Я мог передвигаться от окна к кровати и от кровати к окну, и только. Это окно в эркере, особенно в теплую погоду, было самым приятным местом моей спальни, потому что оно выходило во двор дома. Я его никогда не занавешивал и вынужден был сидеть, не зажигая огня, иначе все насекомые в округе слетелись бы ко мне. Я не мог спать, потому что должен был то и дело заниматься лечебной гимнастикой. У меня не было привычки читать, чтобы разогнать скуку, поэтому мне просто некуда было себя деть. Так что же мне оставалось делать — сидеть с зажмуренными глазами?

В доме напротив я почти наугад выбрал молодую семейную пару. Почти подростки, они, скорее всего, только что поженились. Каждый вечер молодожены куда-то уходили, и вечно в такой спешке, что, уходя, постоянно забывали выключить свет. Правда, потом вспоминали (я слышал, это называется замедленной реакцией). Он всегда возвращался минут через пять после ухода, наверное уже с улицы, и как сумасшедший метался по комнатам, нажимая выключатели. А потом, снова убегая, неизменно натыкался на что-то в темноте. Я не мог наблюдать это без смеха.

Окна дома, который находился чуть дальше, казались мне очень узкими. И в них огни тоже гасли каждую ночь. Мне было как-то печально смотреть на них. Там жила женщина с ребенком, как я полагаю, молодая вдова. Я видел, как она укладывала его в кроватку, как, нагнувшись, целовала. Потом завешивала лампу, садилась, чтобы подкрасить глаза и губы, и уходила. Она всегда возвращалась под утро. Как-то раз, когда я уже проснулся и по обыкновению сидел у окна, я увидел ее сидящей неподвижно, с поникшей головой. В этом было что-то навевающее грусть.

В третьем доме было трудно что-нибудь рассмотреть, потому что окна выглядели узкими, как бойницы в средневековом замке. А вот в следующем доме, что стоял рядом с третьим, снова можно было видеть на всю глубину комнат, потому что он стоял под прямым углом к остальным, так же, как и мой, замыкая квартал. Из моего окна в эркере спальни дом выглядел словно кукольный домик, в котором снята задняя стенка. И все происходящее там представлялось мне таким же кукольным.

Это был невзрачный дом. В отличие от всех других, он таким и был построен, то есть не для того, чтобы устраивать там меблированные комнаты. С тыльной стороны дома снизу вверх шли пожарные лестницы, что лишь подтверждало мое предположение. Этот старый дом уже не приносил дохода, поэтому сейчас его перестраивали. Вместо того чтобы переселить всех жильцов на время ремонта, владельцы дома предпочли ремонтировать по одной квартире, чтобы таким образом не терять доходы. Из шести квартир части дома отремонтирована была только одна, но пока оставалась незаселенной. Теперь работы велись на пятом этаже; грохот молотков и визг пил нарушал покой всех обитателей округи.

Мне было жаль пару, жившую этажом ниже. Я удивлялся, как они выдерживают этот бедлам. К тому же хозяйка квартиры постоянно хворала. Я мог судить об этом по тому, как вяло она передвигалась и часто оставалась весь день в банном халате, не переодеваясь. Иногда я видел ее сидящей у окна с поникшей головой. Я часто задавался вопросом, почему не пригласят к ней доктора, но, возможно, семья не могла себе этого позволить. Похоже, муж был без работы. Часто у них допоздна горел свет, и, судя по теням на занавеске, ей было нехорошо, и он все время находился при ней. Однажды он просидел возле нее до самого рассвета. И это не значило, что я наблюдал за ними все это время. Но свет горел там до трех утра, когда я наконец решил лечь в постель, чтобы хоть немного поспать. Мне не удалось заснуть, и я снова встал перед самым рассветом, а свет по-прежнему пробивался сквозь коричневые занавески.

Немного спустя, с первыми лучами дня, когда свет в окнах погас, занавеска в одном из окон поднялась, и я увидел мужа, он стоял и смотрел наружу.

У него в руке была сигарета. Я не мог разглядеть ее, но догадался об этом по нервным движениям руки, которую он то и дело подносил ко рту, и по струйке дыма, поднимавшейся вверх. Я подумал, что он беспокоится о жене. Я не осуждал его за это. Всякий муж поступил бы так же. Похоже, она обессилела от болей и заснула. А через час или два у них над головами снова раздался визг пил и стук поднимаемых бадей. Конечно, это не мое дело, но мне казалось, что ему лучше было бы увезти ее отсюда. Вот если бы у меня была больная жена…

Он чуть высунулся наружу, может быть всего на дюйм за раму окна, и стал внимательно рассматривать окна домов, обращенные во двор. Всегда, даже на расстоянии, можно безошибочно определить, когда человек пристально смотрит на что-то. Он при этом как-то по-особому держит голову. И его испытующий взгляд не был прикован к какой-то одной точке, он медленно перемещался вдоль соседних домов, начиная с самого дальнего от меня. Я понимал, что вскоре он неизбежно обнаружит меня. Чтобы избежать этого, я отодвинулся в глубь комнаты на несколько ярдов, где еще не рассеялся голубоватый сумрак ночи.

Когда через несколько мгновений я вернулся на прежнее место, его уже не было. Он раздвинул занавески на двух окнах, не тронув ту, что была в спальне. Меня несколько удивил этот странный взгляд, которым он обводил окна обращенных к нему домов. В столь ранний час в этих окнах никого не было. Это, конечно, не так уж важно, но его поведение показалось мне немного странным, потому что в нем не ощущалось беспокойства о жене. Когда человек внутренне напряжен или взволнован, у него чаще всего отсутствующий взгляд. Но когда он внимательно оглядывает вереницу окон, это выдает его обеспокоенность внешними обстоятельствами. В данном случае одно противоречило другому. И такая, казалось бы, незначительная деталь придавала серьезность происходящему. И только человек, подобно мне томящийся в полном бездействии, мог заметить это.

После этого, насколько можно было судить по окнам, в квартире воцарилась мертвая тишина. Он либо ушел, либо сам лег спать. Вскоре явился Сэм, мой дневной слуга, он принес мне завтрак и утреннюю газету, и я на некоторое время отвлекся от созерцания чужих окон.

Косые лучи утреннего солнца освещали одну сторону двора, постепенно перемещаясь на другую. Незаметно день начал клониться к закату, наступал вечер. А это значило, что минул еще один день.

В четырехугольном дворе начали зажигаться окна. От стен отражались звуки пущенного на полную мощность радио. Если прислушаться, то можно было различить донесшийся откуда-то тихий звон убираемых тарелок. Цепочка маленьких привычек, из которых и состоит сама жизнь. Люди были связаны ими куда крепче, чем самой суровой смирительной рубашкой, которую мог бы придумать какой-нибудь тюремный надзиратель, хотя все они считали себя свободными. Вот молодожены, каждый вечер забывая погасить свет, мчались куда-то к безудержному веселью, а устав, возвращались домой, выключали огни, и у них было темно до самого утра. А та женщина укладывала дитя спать, печально склонялась над ним и с потерянным видом садилась подкрашивать губы.