Иммануил Валлерстайн - Анализ мировых систем и ситуация в современном мире

• Название: Анализ мировых систем и ситуация в современном мире
• Автор: Иммануил Валлерстайн
• Издательство: Издатальство «Университетская книга»
• Жанр: Философия
• Год: 2001
• ISBN: ISBN 5-94483-042-5

---

Еще сильнее была эрозия слева. Она приняла наиболее выразительную форму в распаде либерально-социалистических режимов. Как в периферийных, так и в полупериферийных зонах даже самые «прогрессивные» и воинственные в своей риторике из этих режимов были явно неспособны добиться национального развития в сколько-нибудь значимых масштабах; как реакция на это, один режим за другим, при всем своем славном прошлом национально-освободительной борьбы, терял народную поддержку. Кульминацией этого процесса был так называемый крах коммунизма — приход Горбачева в СССР, «особые экономические зоны» в Китайской Народной Республике, падение однопартийных коммунистических систем во всех странах Восточной Европы.

В 1968 г. те, кто был разочарован либеральным консенсусом, выступил против либерально-социалистической идеологии во имя анархизма и/или маоизма. В 1989 г. те, кто был разочарован либеральным консенсусом, повернулся против наиболее ярких выразителей либерал-социалистической идеологии, режимов советского типа, во имя свободного рынка. Альтернатива 1968 г. очень быстро продемонстрировала свою бессмысленность, и альтернатива 1989 г. движется к тому же. Но между 1968 и 1989 гг. либеральный консенсус и надежда, предлагавшаяся им, на постепенное улучшение положения большинства мировых трудящихся классов были фатально подорваны. Но если они были подорваны, то тогда не получается и приручения этих трудящихся классов.

Подлинный смысл краха коммунизма — в окончательном крахе либерализма как идеологии-гегемона. Без некоторой веры в ее обещания у капиталистической миросистемы не может быть устойчивой легитимности. Последними, кто серьезно верил в обещания либерализма, были коммунистические партии старого стиля в бывшем коммунистическом блоке. Без продолжения их участия в обсуждении этих обещаний господствующие слои мира потеряли любые возможности контроля над мировыми трудящимися классами иначе, чем силовыми методами. Согласие ушло, и ушло оно потому, что перестал осуществляться подкуп. Но одна только сила, как мы знаем со времен по крайней мере Макиавелли, не может обеспечить политическим структурам очень длительного выживания.

И вот мы подходим к смыслу кризиса Персидского залива, началу новой эпохи. В эту эпоху единственным эффективным оружием господствующих сил становится насилие. Война в Персидском заливе, в отличие от других случаев конфронтации Север-Юг в XX в., была в чистом виде осуществлением «Realpolitik»[195]. Саддам Хусейн начал ее в своем стиле, а США и созданная ими коалиция отвечала ему тем же.

В предшествовавших конфликтах «Realpolitik», разумеется, тоже присутствовала. Ею был наполнен Съезд 1921 г. в Баку, так же как и вступление войск коммунистической партии Китая в Шанхай в 1949 г. Она была частью Бандунгской декларации 1955 г., вьетнамской войны и конфронтации вокруг Кубы в 1962 г. Она всегда была составной частью стратегии антисистемных движений — вспомним хотя бы максиму Мао «власть исходит из дула винтовки», — но сила всегда была лишь придатком к центральным организующим мотивам антисистемной идеологии. Юг; периферийные зоны, трудящиеся классы мира вели свои битвы под знаменем идеологии преобразований и надежды, идеологии, содержавшей ясный призыв к власти народа.

Мы доказывали, что формы, которые принимала эта идеологическая борьба мировых антисистемных движений, были менее воинствующими, чем они казались или провозглашались. Мы сказали, что антисистемные силы мира на самом деле стремились, большей частью невольно, к либеральным идеологическим целям гомогенизирующей интеграции в систему. Но, делая так, они по крайней мере предлагали надежду, даже преувеличенную надежду, и основывали приверженность своему делу на этих надеждах и обещаниях. Когда в конце концов было понято, что обещания не выполняются, последовали сначала серьезное восстание (1968 г.), а затем гнев разочарования (1989 г.). Восстание и разочарование были направлены в большей мере против предполагавшихся антисистемными либерал-социалистов, чем против классических либералов. Но это не имеет значения, поскольку либерализм добился своих целей через либерал-социалистов (и, несомненно, либерал- консерваторов тоже) и никогда не мог быть эффективным в одиночку.

Саддам Хусейн извлек уроки из этого краха идеологической оболочки.

Он пришел к выводу, что «национальное развитие» —всего

лишь приманка и оно невозможно даже для таких богатых нефтью

стран, как Ирак. Он решил, что единственный способ изменить

мировую иерархию власти —создать великие военные державы на

Юге. Он видел в себе Бисмарка вожделенного панарабского государства.

Вторжение в Кувейт должно было быть первым шагом в

этом процессе, а в качестве побочного выигрыша мгновенно разрешало

проблему задолженности Ирака (устранение главного кредитора

плюс удачно награбленный капитал).

Если это было упражнение в чистой «Realpolitik», мы должны

рассмотреть, в чем состояли расчеты. Каким образом Саддам Хусейн

мог оценить свои риски и, соответственно, шансы на успех? Я

не думаю, что он просчитался. Скорее я полагаю, что он рассуждал

следующим образом: Ирак имеет 50-процентные шансы на краткосрочный

выигрыш (если США будут колебаться с ответными действиями),

но если Ирак сделает ход, США окажутся в ситуации, где

невозможно победить, где они будут иметь 100-процентную вероятность

поражения в среднесрочной перспективе. Для игрока «Realpolitik

« это неплохой расклад.

Саддам Хусейн проиграл свою краткосрочную азартную, с шансами пятьдесят на пятьдесят, игру. США ответили с использованием максимальной военной силы, и победить их, разумеется, было невозможно. Ирак как страна вышел из войны сильно ослабленным, хотя и в меньшей степени, чем полагали США. Но политическая ситуация на Ближнем Востоке не изменилась коренным образом по сравнению с 1989 г., за исключением того, что политическая ответственность США сильно возросла без сколько-нибудь существенного возрастания их политических возможностей смягчать существующие напряжения. Каким бы ни было развитие событий в краткосрочном плане, продолжающаяся эрозия политической роли США в миросистеме в среднесрочном плане неостановима, принимая во внимание подрыв их конкурентных позиций на мировом рынке перед лицом Японии и Европейского Сообщества.

Вопрос, остающийся открытым на длительную перспективу, касается не того, что произойдет на Севере — это на самом деле как раз нетрудно предсказать. Когда начнется следующий длительный подъем мира-экономики, наиболее вероятно, будут существовать два полюса силы: ось Япония-США, к которому можно подключить и Китай, и панъевропейская ось, к которому подключится Россия. В ходе нового расширения и нового соперничества между державами сердцевины, когда каждый из полюсов сконцентрируется на развитии своей основной полупериферийной зоны (Китай в одном случае и Россия, или перестроенный СССР, в другом), Юг в целом еще сильнее маргинализируется за исключением разбросанных там и сям анклавов.

Политическим последствием этого нового периода экономической экспансии будет интенсивный конфликт Север-Юг. Но если Север потерял свое оружие идеологического контроля за ситуацией, не могут ли антисистемные силы — на Юге и те повсюду, кто поддерживает Юг (то есть, говоря старым языком, трудящиеся классы мира) — изобрести новое идеологическое измерение своей борьбы?

Поскольку идеологические темы прошлых лет, воплощенные в социалистических и антиимпериалистических учениях, выработали свой ресурс, появились три основных способа борьбы. Каждый создал гигантские непосредственные сложности для господствующих слоев миросистемы. Но ни один из них не кажется бросающим серьезный идеологический вызов. Первый — это то, что я назвал бы необисмаркианским вызовом, примером которого является напор Саддама Хусейна. Второй — фундаментальное отрицание просвещенческого мировоззрения; мы видели его в силах, ведомых аятоллой Хомейни. Третий — путь индивидуальных попыток социально- географической мобильности, главным выражением которого является массовая нелегальная все расширяющаяся миграция с Юга на Север.

Две вещи, относящиеся к этим формам борьбы, особенно важны. Во-первых, каждая из них, видимо, многократно возрастет в ближайшие 50 лет и привлечет наше коллективное политическое внимание. Во-вторых, левые интеллектуалы мира реагируют на каждую из этих форм борьбы чрезвычайно двусмысленным образом. В той мере, в какой они кажутся направленными против господствующих слоев миросистемы и причиняющими им неудобства, левые интеллектуалы хотели бы поддержать эти формы борьбы. В той мере, в какой каждая из них лишена идеологического содержания и потому является скорее потенциально реакционной, чем прогрессивной по своим среднесрочным последствиям, левые интеллектуалы дистанцируются, даже весьма заметно дистанцируются, от этих форм борьбы.