Дитер Нолль - Приключения Вернера Хольта

• Название: Приключения Вернера Хольта
• Автор: Дитер Нолль
• Издательство: Издательство иностранной литературы
• Жанр: О войне
• Год: 1962

Популярный роман писателя из ГДР о том, как молодой 17-летний немец в 1943 году заканчивает школу и призывается в зенитные части. Всё это на фоне капитуляции Италии, краха немецкого наступления под Курском, ужасных бомбардировок Германии. Дальше хуже. Во второй части показана послевоенная жизнь. Книга интересна, помимо того, что занимательна сюжетом, тем, что знакомит со множеством бытовых деталей. Чувствуется связь с прозой Ремарка.

---

— А обо мне ты подумал?

— Нет. Но и мне без тебя было бы трудно!

— Глупый, негодный мальчишка! — шептала она.

— А ты лжешь, лжешь каждым своим движением, — сказал он, все еще злясь на нее.

— Зато сейчас я не лгу, — прошептала она и прильнула к нему всем телом.

Их спугнул вой сирен.

«Предварительная тревога!» Пока Хольт надевал мундир, она включила радио в гостиной. «Крупные силы авиации противника над Гельголландской бухтой!» Судя по всему, самолеты держали курс в другую сторону.

— Зря мы так спешили, — сказал Хольт.

Она накрыла чайный столик в гостиной, они сидели в темноте с настежь открытыми окнами. Незадолго до полуночи сирены провыли воздушную тревогу.

— Надо было мне одеться, — сказала фрау Цише, она все еще была в кимоно.

— Они уже улетают, — успокоил он ее.

В течение двадцати минут по небу проходили возвращающиеся бомбардировщики. Где-то севернее грохотали зенитки. Они стояли у окна. «Отбой!». Она предложила:

— Хочешь, я позвоню на батарею и справлюсь о тебе.

— Что это ты вздумала, глубокой ночью! Спроси только в том случае, если подойдет Готтескнехт, он, верно, все еще сидит на БКП.

Хольт приложил ухо к самому ее лицу, чтобы слушать вместе с ней. К телефону подошел Готтескнехт.

— Хольта? А кто его спрашивает? Ах, вот как! Нет, Хольт сегодня уволился в город. Позвоните ему завтра утром. Здесь его ждут приятные известия.

Фрау Цише сказала:

— Это всегда отрадно слышать!

Хольт со вздохом облегчения опустился в кресло. Утром она сунула ему под мышку увесистый журнал, свернутый трубкой.

— Прогляди это, узнаешь, за кого ты вздумал заступаться. Он сунул его за ремень и поправил пилотку, а она привстала на цыпочки и прошептала, прильнув губами к его уху:

— Приходи поскорей!

В трамвае он просмотрел журнал. С титульного листа глядела на него чудовищная образина. Под ней большими выцветшими буквами значилось: «Недочеловеки, Информационный бюллетень, специальный выпуск». По всем страницам ухмылялись какие-то страшные рожи, кривлялись средневековые маски чертей и ведьм с оскаленными зубами кровожадных хищников. Лишь кое-где были разбросаны краткие, но впечатляющие надписи: «Рейх в опасности!» или: «Обличие Иуды, алчущего немецкой крови».

На батарее строились новые бараки. Готтескнехт знаком подозвал Хольта.

— Вольцов вернулся.

Они направились вместе на огневую.

— Так я и думал: все это сплошное недоразумение.

— Я бесконечно вам обязан… — начал было Хольт.

— Подите вы к черту! — выругался Готаескнехт. В бараке сидел Вольцов и завтракал.

— Мы сдали Минск! — сообщил он. — Я оказался прав! — Хольта он встретил как ни в чем не бывало. — А, это ты? Вернулся в родные края? — Он убрал в шкафчик колбасу и хлеб. — Зепп, Вернер, пошли проверять линию!

Они расположились у орудия, Вольцов стал рассказывать. Его отвезли на машине в какое-то учреждение и там представили пред очи человека в форме обергруппенфюрера. Вольцов без всяких признался, что непочтительно говорил с эсэсовцем, несшим караульную службу, и даже грозился его вздуть, но начисто отрицал, что заступился за русского пленного. Он утверждал, что ссора у них вышла «на личной почве»; и стоял на своем и тогда, когда ему пригрозили дознаться правды силой. Его заперли в подвал, но уже через два часа за ним пришли и снова отвели к обергруппенфюреру. Тем временем, должно быть, уже позвонили из Берлина, потому что говорили с ним на этот раз куда милостивее. Пусть скажет правду, за что он грозился избить конвоира, и его отпустят на все четыре стороны. Вольцов вспомнил, что накануне он слышал в столовой похабные разговоры эсэсовцев, их шутки и сальности по адресу знакомых девушек. Он и сослался на это как на причину своего проступка. Столь оскорбительное отношение эсэсовцев к немецким девушкам вывело его из себя, и он решил задать кое-кому из них головомойку; однако в то утро пришлось ограничиться этим часовым. Показание Вольцова занесли в протокол, а также его заявление, что оговор эсэсовца был сделан «по личной злобе».

— С тем меня и отпустили, — заключил Вольцов свой рассказ. — Обергруппенфюрер еще наорал на меня и посоветовал унять свой боевой задор, пока не попаду на фронт.

— Что ж, с тобой обошлись корректно! — заметил Гомулка.

— Да, если не считать парочки надзирателей в подвале. Это настоящее зверье, так и норовят двинуть в зубы.

— А я боялся, что ты меня выдашь, — признался Хольт.

— С этого дня, когда тебе взбредет в голову очередная блажь, поищи другого исполнителя, — оборвал его Вольпов. — Твоя сопливая гуманность у меня вот где сидит! Бери пример с Цише! Если хочешь знать, у него куда больше солдатской выдержки, чем у тебя!

Кутшера на другой день распек Вольцова перед всей батареей за его «архиканальскую драчливость». А несколько дней спустя пришло разносное письмо от дядюшки-генерала, в котором тот в самых несдержанных выражениях требовал, чтобы племянник и его друзья раз навсегда бросили свои скандальные штучки. Этим эпизод и был исчерпан.

Погожие и жаркие, обычной чередой тянулись июльские дни, а потом завернуло хмурое ненастье. Как-то в дождливый день батарею снова атаковали на бреющем полете. Целое звено истребителей-бомбардировщиков «мустанг» сбросило бомбы на «Дору» и «Цезаря». Потери в материальной части были на этот раз незначительны, но после налета на бывшем стадионе осталось лежать двое убитых и шестеро тяжелораненых.

— Погодите, то ли еще будет! — предрекал Гомулка.

12

Как-то Готтескнехт сказал Хольту:

— Вы этого правда, не заслужили, но вот вам добрый совет. Подайте сейчас же рапорт с ходатайством об отпуске — вы, Вольцов и Гомулка, — пока не поздно! Сами видите, как у нас обстоит дело с личным составом. Еще потери — и отпуска придется отменить.

Над Рурской областью нависла жара. Мгла застилала полуденное солнце. Двери и окна бараков были распахнуты настежь, но в душных каморках не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка.

— Нам приказано подать рапорт об отпуске, — сказал Хольт, едва перешагнув через порог.

— Тише! — остановил его Гомулка. Вольцов читал вслух газету:

— «…таким образом, война на Востоке все больше превращается в великое испытание боевой и моральной выдержки каждого солдата в отдельности. Наступательный порыв механизированных соединений советских войск местами наталкивается на сопротивление отдельных объединившихся групп, образующих самостоятельные очаги обороны…»

— А ты, оказывается, правильно оценил тогда положение, — вставил Гомулка.

Вольцов продолжал читать: «Хотя противник, наступая с юго-востока и северо-востока, и овладел Минском, юго-восточнее до самой Березины все еще сосредоточены немецкие войска, упорно пробивающиеся на запад».

— Одним словом, котел, — подытожил Гомулка, беря у Вольцова газету. — Кроме того, из всего этого явствует, что война на востоке превратилась в маневренную войну. «Противник пытается, — как здесь сказано, — сохранить маневренный характер операций».

Хольт краешком глаза посмотрел на Цише, но Цише спал или притворялся, что спит. — И мы все еще не принимаем никаких контрмер? — спросил он. — Прочти, пожалуйста, сводку!

Гомулка полистал газету.

— Контрмеры?.. — Что-то дрогнуло в его лице. — Минутку! «Фронт вторжения… На Центральном участке Восточного фронта наши войска в обстановке удушливой жары ведут бои, чреватые и для нас крупными потерями…»

— Там, видно, что-то не так! — встрепенулся Вольцов. Тут проснулся Цише и сонными глазами уставился на кучку друзей.

— Но ведь этого не было за всю войну, — волновался Гомулка. — Что ты так скептически поглядываешь, Цише? Просмотри все наши сводки, начиная с Польской кампании и до сегодня! Мы еще не разу не писали, что несем крупные потери. — Он продолжал читать: — «Героическая борьба Виленского гарнизона…»

— Виленского?.. — испуганно воскликнул Хольт.

— А ты и не знаешь? Вильну уже три дня как обошли, — сказал Гомулка. — «Противник, в обход Вильны, продолжает продвигаться на запад и юго-запад». Он отложил газету. — Какие уж тут контрмеры!

Хольт понуро сидел за столом. Всего пять минут назад он радовался предстоящему отпуску, а теперь всё было отравлено этими удручающими известиями. Он удивлялся товарищам, они так спокойно ко всему относятся. А может, они просто лучше, чем он, скрывают свои чувства? Феттер, во всяком случае, заорал со своей койки:

— К черту Вильну! Дайте человеку поспать, это в миллион раз важнее!

Вся тройка подала заявление об отпуске. Хольт снова задумался: куда же мне девать себя? Мама? Нет! Отец? Нет! Хольт с сочельника ничего о нем не слышал, и только две-три недели назад, после того как бомбежке подверглись промышленные города Центральной Германии, ему передали сообщение на стереотипном бланке, что такой-то жив. Оставалось приглашение Вольцова. Вольцов и Гомулка уговаривали его ехать вместе в их родной город. Покуда у человека есть друзья, жить можно! — размышлял Хольт. Друзья, с легкой неприязнью подумал Хольт. А разве между ним и Вольцовом не пробежала черная кошка? Но ему вспомнилась заброшенная вилла, летние дни на пляже… и Ута! Об Уте он думал со стесненной душой. И тут у него мелькнула мысль о фрау Цише.