Герман Смирнов - МЕНДЕЛЕЕВ

• Название: МЕНДЕЛЕЕВ
• Автор: Герман Смирнов
• Издательство: Издательство ЦК ВЛКСМ "Молодая гвардия"
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1974

Книга рассказывает о жизни и деятельности Дмитрия Ивановича Менделеева. В представлении большинства людей он в первую очередь химик, создавший периодическую систему элементов. Но, оказывается, собственно химии посвящено менее одной десятой части менделеевских трудов. И с гораздо большим основанием Менделеева можно было бы считать физикохимиком, технологом, экономистом, геофизиком, метрологом.

Менделеев называл себя «ратником русской науки». О нем можно говорить и как о «ратнике русской культуры», ибо самобытная фигура его всегда находилась в центре не только научной, но и общественной и культурной жизни России.

---

Четверть века спустя, комментирую одну из своих статей о температуре верхних слоев атмосферы, он писал: «Вопрос этот очень меня занимал. Он связан с моими работами над разреженными газами, и они направлялись к вопросу о природе светового эфира… Тогда-то я стал заниматься воздухоплаванием. Отсюда — сопротивлением среды. Все находится в генетической связи». Но работы по сопротивлению жидкостей Дмитрий Иванович смог начать лишь через пять с лишним лет, ибо в 1876 году другие темы, другие проблемы, другие события властно приковали к себе его внимание.

«ВИДНО, ЧТО ТОГДА Я, МНОГО ДУМАВ, НАПИСАЛ» (1876–1878)

«Лабрадор», пароход французской трансатлантической компании, отчалил от причала в Гавре 11 июня 1876 года в два часа утра. К удивлению Дмитрия Ивановича и его спутника В. Гемилиана, пассажиров, несмотря на сравнительно малую стоимость, оказалось немного — в первых классах всего 48 человек. И все это были люди, так или иначе связанные с Филадельфийской всемирной выставкой: экспоненты, комиссары, инженеры и другие специалисты, ехавшие в Америку для ознакомления со страной и ее промышленностью.

«Обычное плавание через океан 10 дней; нам пришлось употребить 11, потому что около Ньюфаундлендских мелей, которые всегда отличаются неровностями погоды, нас в течение нескольких дней провожал туман такой сильный, что на очень близком расстоянии ничего не было видно в море. Надо было бояться столкновения, и приходилось убавлять ход корабля. Обычный ход «Лабрадора» был 13 узлов… а было время, когда вследствие тумана убавляли ход почти наполовину. Особенно сильны и постоянны были туманы перед Ньюфаундлендскою мелью, в том месте океана, которое называется «чертовой пропастью»… Во все время от 14 до 20 июня мы были большую часть дня в тумане».

Дмитрий Иванович был в восторге: судно шло в Гольфстриме, морском течении, зарождающемся в Мексиканском заливе и вырывающемся затем в Атлантический океан. Законы жидкостей, паров, газов и растворов, изучением которых Дмитрий Иванович так много занимался в лабораториях, проявляются здесь в масштабах планеты. И Менделеев не уставал систематически измерять атмосферное давление, температуру воздуха и воды, соленость. Галантный капитан Санглие, следуя указанию администрации содействовать измерениям, производимым странным пассажиром, благодушно наблюдал за хлопотами Дмитрия Ивановича.

Многие спутники Дмитрия Ивановича не раз совершали плавание через океан. За время путешествия переговорили обо воем: об Алжире, об Индии, о Кубе, об Испании. Обсудили восточный вопрос. Много говорили о России, и Менделеев в своей книге о поездке в Америку с удивлением отмечал: «Чрезвычайно образованные люди не имеют никакого понятия о самых крупных чертах русской истории». Впрочем, во время своего заокеанского путешествия Дмитрию Ивановичу довелось, быть может, впервые столкнуться с весьма необычным типом «чрезвычайно образованного человека».

Им оказался некий господин Пьеррис, доктор из Калифорнии, опубликовавший в Париже сочинение о вреде табака. Румяный, веселый доктор доказывал, что Екатерина Медичи, нюхая табак, дошла до мысли о необходимости кровавой расправы с гугенотами. Что употребление табака ослабляет умственную деятельность, уменьшает способность к деторождению и увеличивает стремление к потреблению крепких напитков. Учитывая все это вместе взятое, доктор приходил к выводу: табак — это месть индейцев европейцам. Убедившись, что европейцев нельзя одолеть в открытом бою, индейцы-де решили извести их с помощью того самого зелья, которым они отравляли свои стрелы…

Тут Дмитрий Иванович понял, что Пьеррис не отличает никотина от яда кураре, и перестал воспринимать доктора всерьез. А когда тот, увлекшись, углядел некий символ в том, что в Америке в табачных лавках вместо вывески ставится деревянная фигура индейца, протягивающего руку с сигарой, Менделеев благодушно заметил, что рядом с ней следовало бы ставить фигуру европейца, протягивающего индейцу взамен табака бутылку виски. Это не помешало, однако, Пьеррису прочитать лекцию о вреде табака.

Ранним утром 21 июня туманы, в которых почти целую неделю шел «Лабрадор», вдруг рассеялись, и на севере справа по борту открылась низменная отмель Лонг-Айленда, совершенно голая, без построек и растительности. И, как это ни смешно, все пассажиры смутно ощутили то состояние, которое испытали Колумб и его спутники, услышав крик: «Земля!» Пароход довольно долго шел вдоль берега Лонг-Айленда, пассажиры начали переодеваться и укладывать вещи. Матросы открепляли какие-то спасти и приводили в порядок лебедки. Вскоре стал виден берег и по левому борту. Еще через полчаса земля была уже кругом, и только небольшую часть горизонта на востоке занимал океан.

Войдя в нью-йоркскую бухту, «Лабрадор» остановился напротив карантинного здания и выстрелил из сигнальной пушки. От берега тут же отвалил маленький пароходик, и вскоре на борт поднялся доктор — сухощавый франт с розой в петлице. Пассажиры знали, что его обязанность — осмотреть всех и убедиться, что среди них нет инфекционных больных. Но доктор не спешил с осмотром. Он посидел в курительной комнате с судовым врачом, выпил с ним виски и благополучно удалился восвояси. Оказывается, пароходным компаниям было гораздо выгоднее платить карантинному врачу 50 долларов, чем ожидать, пока он осмотрит всех пассажиров: тут одного угля в топках за это время сгорит больше, чем на 50 долларов.

Затем в салоне появились шесть таможенных чиновников. Они строгим тоном задавали пассажирам вопросы, требовали принесения присяги в том, что те сказали все по истинной правде, одновременно всем своим видом и улыбками показывая: все это пустые формальности, не имеющие никакого серьезного значения. Прошло немало времени, прежде чем «Лабрадор» начал медленно подвигаться к Нью-Йорку. Берега сузились, стали видны здания Бруклина и строящиеся опоры знаменитого Бруклинского моста. Причалы французской компании находились прямо на Манхаттане — острове, на котором и расположен собственно Нью-Йорк.

«Среди мелких хлопот, сопряженных с высадкой на берег и досмотром багажа, прощаньем с товарищами путешествия, подыскиванием извозчика, носильщика и т. д., прошло немало времени, — так писал Менделеев в своей книге «Нефтяная промышленность в Пенсильвании и на Кавказе». — Когда мы вдвоем сели в карету… чтобы добраться до гостиницы… мы были поражены невзрачным видом улиц знаменитого города. Они не широки, вымощены булыжником и чрезвычайно плохо, хуже даже, чем на худших улицах Петербурга или Москвы. Дома кирпичные, некрашеные, неуклюжие и грязные; по самым улицам грязь. Магазины и лавки напоминают не Петербург, а уездные города России. Словом, первое впечатление въезда было не в пользу мирового города с миллионным населением».

Русский генеральный консул в Нью-Йорке В. Бодиско жил в отеле «Кларендон» — том самом, где остановились Менделеев и Гемилиан. Он обстоятельно расспросил спутников об их намерениях и сказал, что им следует прежде всего ехать в Вашингтон, ибо именно в правительственных учреждениях столицы собраны важнейшие статистические материалы по американской нефтяной промышленности.

В становлении и развитии нефтяного дела решающую роль сыграло изобретение, сделанное не только в другой отрасли промышленности, но в отрасли, которая долгое время конкурировала с нефтяной промышленностью. В 1830 году германский химик К. Райхенбах, задавшись целью утилизировать продукты сухой перегонки дерева, торфа и бурых углей, научился добывать из них жидкое осветительное масло — фотоген. Новый продукт стал успешно конкурировать с растительными маслами и сальными и восковыми свечами, которые в те годы были единственными искусственными источниками света. Спустя десять-пятнадцать лет фотогенное производство широко развилось как в Европе, так и в Америке. В Америке из каменного угля научились гнать осветительное масло, названное керосином. В Европе в ход пошли деготь, смолистый шифер, горючие сланцы.

В России пионером этого дела стал В. Кокорев. Зная, что на Апшеронском полуострове залегают мощные пласты так называемого кира — асфальта новейшего образования, похожего на то сырье, из которого в Германии получали фотоген, — он решил наладить производство осветительного масла, названного им фотонафтилем. В 1859 году Кокорев построил в Сураханах близ Баку завод. Спроектировал этот завод сам Либих, который прислал на Кавказ своего ассистента К. Энглера для производства работ и постановки всего дела. Завод был выстроен в непосредственной близости от древнего храма огнепоклонников, ибо предусмотрительный Кокорев решил воспользоваться для переработки кира даровыми горючими газами, выбивающимися из-под земли и бесцельно горевшими в храме в течение столетий. Однако очень скоро выяснилось, что кир содержит всего 15–20 процентов тяжелых масел и не годится для рентабельного производства фотонафтиля. Дело грозило вот-вот лопнуть, но тут Энглер вновь переоткрыл то, что за тридцать с лишним лет до него было открыто и практически реализовано братьями Дубиниными — крепостными крестьянами графини Папиной. Он надумал получить осветительное масло, перегоняя непосредственно нефть.