Егор Исаев - И век и миг... [Стихотворения и поэмы]

• Название: И век и миг... [Стихотворения и поэмы]
• Автор: Егор Исаев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Поэзия
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-235-03203-3

Новая книга замечательного русского поэта, Героя Социалистического Труда, лауреата Ленинской премии, фронтовика Егора Исаева включает лучшие стихотворения из разных сборников автора 80-90-х годов прошлого века, маленькие поэмы и, конечно, новые стихи, написанные в начале этого века. Поэт по-прежнему в форме — это, значит, болеет душой за всё, что дарят человеку сама природа и разум и что человек порой легкомысленно и слепо разрушает в себе и вокруг себя. Поэтический язык мастера философичен и афористичен, выразителен и полон яркого оптимистического чувства. Со временем стихи поэта только приобрели глубину и высоту, а поэтическое слово стало снайперски точным и лаконичным.

---

Егор ИСАЕВ. И век и миг…

Дорожная притча

А началось всё с войны.

Все наши молодые мужики, а вслед за нами и немолодые, ушли на фронт. Туда же ушли и все справные лошади и новые трактора. Остались на подмену только мы, деревенские мальчишки. И как-то заважничали сразу. Как же — теперь, дескать, и мы сила. Дома и в колхозе.

Помню, получил я наряд от Маруськи-бригадирки в поле за кормами ехать. Что ж, ехать так ехать. Запряг старую кобылу и — трюх, трюх — по мартовскому сырому снегу за околицу.

А погодка была — ах! Солнце высокое, тёплое, ручейки в санных колеях переблёскивают. Красота! А тут ещё вчера вечером от отца с фронта письмо пришло: жив, здоров, врага бьёт. Ну, как тут, скажите, не возликовать, не преисполниться, а?

И я преисполнился.

— Н-но! старая! — кричу и кнутиком, кнутиком её эту старую для порядка пошевеливаю. Кричу, а про то и знать, молодец, не знаю, что её уже дважды до меня в оглобли ставили. Первый раз ещё ночью — мальчишку в больницу отвезти, второй раз утром — за жмыхом съездить.

И вот в третий раз.

Подъехал я к омёту, гляжу, а он как не омёт совсем, без овершья стоит. Эге, думаю, да тут кто-то ещё осенью задолго до меня сильно набезобразничал: не с боков, как полагается, брал, а сверху, как полегче, скидывал. Вот он за зиму после дождей и промёрз насквозь, омёт-то. Бронзовая на вид просяная солома теперь и по весу стала бронзовая. Но это меня, весёлого, не очень-то смутило. Вместо полувоза-накопылка я постарался и навалил аж целый воз. А потом и сам на возу уселся.

— Н-но, старая, трогай!

И старая тронула. Не сразу, правда, с трудом, но тронула, а когда тронула, пошла ровно-ровно, в полный натяг пошла, как бы боясь потерять эту ровность, на самом пределе пошла. Был бы тогда на моём месте отец, он бы сразу с воза — долой. А я — нет. А я, а я, как Будда какой, сидел на возу и не без удовольствия смотрел на горизонт, а, точнее, на самого себя с горизонта: чем я, дескать, не мужик! И до того, видать, загляделся на себя верховного, что напрочь позабыл самое наипростое правило извозного дела.

А смысл этого правила был такой: сидишь ли ты на возу, рядом ли с ним идёшь — гляди в оба. Вперёд, вдоль дороги, гляди и гляди вниз — под ноги. И постарайся не впадать в край. Ни в тот, ни в другой. Стрежень в голове держи.

И вдруг лошадь стала.

Как бы, повторяю, в таком случае поступил бы мой отец? А очень просто: слез бы на землю и снизу обследовал бы: в чём задержка? А я — нет. Я сразу же за кнут и давай, давай тем кнутом ото всего плеча охлёстывать лошадку. Да хорошо ещё, что кнут умнее меня был — сам на неловком ударе из руки выпал. А так бы я, нет, не слез. А когда всё-таки слез, то от великого удивления рот свой шире дядиных ворот раззявил: воз-то не на снегу, а на голой земле стоит. Это меня, конечно, огорчило, но не очень уж чтоб. Опять же я с рывка начал: то правой вожжей — дёрг, то левой. Правой — левой, левой — правой… И до того издёргал, видать, безотказную животину, что она, казалось, уже всякую чувствительность потеряла: убей — шагу больше не сделает. И только тогда я наконец образумился, взял кобылу под уздцы и попросил. Да-да, именно попросил:

— Ну, милая, трогай!

Раз попросил, два попросил… И ещё раз, и ещё… И — представьте себе — тронула, пошла, милая. И не влево пошла и не вправо, а так, как спина и копыто ей подсказали — прямо. Вот ведь, оказывается, сила какая в слове. Так и в писательстве. А писательство, как я понимаю, это тоже своего рода извоз: дорога к слову, в слове, и дальше слова — к читателю. Дорога из жизни в жизнь. А раз так, то тут тоже, милок, гляди да гляди. В корень слова гляди: что везёшь и зачем? И в даль слова гляди: откуда везёшь и куда? И при этом не впадай в край ни в тот, ни в другой. А главное, стрежень в голове держи и нос почём зря высоко не задирай. Так-то.

Жизнь

А всему причиной — мама
И всему основой — Русь.
Я родился в поле прямо,
Там возрос и тем горжусь.
Потому за всё радею:
Сеять жизнь — моя идея.
И не надо мне иную —
Продолжаю посевную.

Стихотворения

I

«Жизнь моя — поэзия…»

Жизнь моя — поэзия!
Ты, как боль — по лезвию,
Ты — водой и посуху,
На крылах и с посохом,
Ты и днём и полночью
К людям скорой помощью…
От любви нетрезвая,
Торжествуй, поэзия!

«Не по своей лишь только воле…»

Не по своей лишь только воле.
Я к вам от памяти, от боли,
От вдовьих слёз и материнских,
От молчаливых обелисков,
От куполов у небосклона…
Я к вам по праву почтальона
Из этой бесконечной дали,
Из этой необъятной шири.
Они своё мне слово дали
И передать вам разрешили.

«Есть дно у кружки, у стакана…»

Есть дно у кружки, у стакана,
Есть дно у моря-океана.
По дну течёт, бежит река…
А есть ли дно у родника?
Идут года, проходят дни.
Родник, он вечности сродни.

«„Пространство“. Не люблю я это слово…»

«Пространство». Не люблю я это слово,
В нём нет лица, нет отзыва от зова,
В нём сердца нет ни в радости, ни в боли.
Пустой простор. Другое дело — поле.
Дорога в лес, тропинка с огорода…
Люблю, когда на вырост вся природа,
В живых чертах и в родниковой силе
По имени и отчеству — Россия.

РОДИНЕ

От Балтийска до Курил
Будто кто мне дверь открыл
И сказал всерьёз при этом:
«В долг даю — оставишь детям,
Будут внуки — им оставишь.
Не сплошай, смотри, товарищ».

РОДНОЙ ЯЗЫК

От неба над страной
И до тетрадки школьной
Он весь берестяной.
И великоглагольный.
Смысл без него немой.
И безымянны вещи…
Он с детства твой и мой
И всенародно вещий.

«Язык наш — разумник: любые узлы…»

Язык наш — разумник: любые узлы
Развяжет умно и толково изложит.
Вот гений при случае может быть злым,
А разум при случае злым быть не может.
Таков он по складу, по смыслу таков.
Не зря ж он в почёте у всех языков.

«С детства один у них сад-огород…»

С детства один у них сад-огород,
Разница только в простом распорядке:
Мысль без оглядки — вперёд и вперёд,
Разум — вперёд, но с учётом оглядки.
Дерзость приветствую, скорость люблю…
Тормоз, он тоже товарищ рулю.

«То, что доступно сердцу и уму…»

То, что доступно сердцу и уму,
Всё от Него и всё Ему, Ему,
Всевышнему. И звон колоколов,
И горький смысл исповедальных слов…
И лишь один вопрос от простоты:
А почему мы с Господом на ты?
И где ответ? Ответа нет пока.
Он где-то там, в глубинах языка.

«„В начале было Слово“. Было, да…»

«В начале было Слово». Было, да!
Оно сильней и мимики, и жеста,
Насущное, как хлеб и как вода,
И яркое, как тот петух с насеста.
Люблю слова, в которых смысл и вес,
В которых чисто, но отнюдь не голо.
Я сам словесник, но боюсь словес.
Да здравствует пришествие глагола.

«Всему свой ход, всему своя молва…»

Всему свой ход, всему своя молва,
Всему свой слог в словесном обиходе.
Да, ты права: я не ищу слова,
Уж если что, они меня находят.
Уж если что, они одним рывком
Срывают с нерва заспанную полночь
И в чём душа по снегу босиком
За слогом слог бегут весне на помощь,
За слогом слог, как благодатный ток.
И день рожденья празднует цветок.

«Всего себя безумно возлюбя…»

Всего себя безумно возлюбя,
Учти, цветок цветёт не для себя,
Не для себя красуется, живёт,
А как весна — пчелу к себе зовёт:
Сюда, сюда, любимая, сюда!
И погружаясь в глубину плода,
Весной опять встречает нас с куста.
Да воцарится в мире красота.

КРАСОТА