Кальман Миксат - ИСТОРИЯ НОСТИ-МЛАДШЕГО И МАРИИ TOOT

• Название: ИСТОРИЯ НОСТИ-МЛАДШЕГО И МАРИИ TOOT
• Автор: Кальман Миксат
• Жанр: Классическая проза

---

СЕМНАДЦАТАЯ ГЛАВА Большое веселье у стариков в Дренке

Надо сказать, что труд сей, составленный при содействии госпожи Чашки, которая располагала ценными данными, был предназначен для самого губернатора, но вынутый из него Вогланьский уезд мог принести пользу и Ференцу Ности.

Полностью опираясь на эти сведения, с примерной покорностью начал Фери свою деятельность в уезде, прежде всего навестив в Дренке Иштвана Палойтаи. Старик жил в старом-престаром доме на краю деревни. Впрочем, вокруг него все было старинным. В саду древние деревья-гиганты тянулись к небу, в сараях стояли вышедшие из моды коляски и брички, каждая в превосходном состоянии, так как Палойтаи со всем обращался бережно и ничего никогда не менял. Даже одежду он шил всегда из одного и того же сукна. Почти все его слуги были старые развалины, а один батрак так даже сто две весны за плечами насчитывал (портрет его, думается, в «Воскресных новостях» был напечатан). Когда-то служил батрак этот в гусарском полку Шимони и хвастался всем носогрейкой, что стянул из знаменитых версальских трофеев в твердой уверенности, что трубка принадлежала какому-то французскому королю. («Вероятно, Людовику XIV», — подтрунивал Палойтаи над стариком.) Йошка Дару уже не работал, только покуривал трубочку (ту самую, пенковую) да летом сады сторожил, что было не очень-то обременительным занятием, ибо плодовые деревья тоже одряхлел и не то что фрукты приносить, даже цвести ленились. И в самом доме все было ветхим и славным — печки, мебель и даже хозяйка, которая была много старше мужа. После смерти своей первой супруги Палойтаи женился на ее матери, чтобы вместе оплакивать покойницу. Теща его — она уже приближалась к восьмидесяти — и теперь еще была живой и проворной, как перепелка. День-деньской она суетилась, хлопотала, ее чепец с оборками так и сверкал белизной. Накрахмаленные, отглаженные юбки весело шуршали, а приколотые к поясу ключи молодо позвякивали. Во всем комитате она была самой уважаемой матроной, чью репутацию лишь возвысила удивительная карьера, превратившая ее из тещи в жену. Злые языки болтали, будто визиты эрцгерцога Карла-Альберта (которые вызывали страшную зависть знатных семейств, мнивших себя вельможами) объясняются любопытством: его высочеству просто хотелось поглядеть на прогремевшую на весь мир тещу.

Палойтаи продолжал называть жену «мамой», и жили они в примерной любви и добром согласии. Владея двумя тысячами хольдов земли, они водили дружбу преимущественно с мелкими дворянами и образованными людьми свободных профессий, внимания не обращая на любителей табели о рангах, всех этих Ности, Раганьошей, Хомлоди, Хортов — отсюда и шла та огромная популярность, которой пользовались в комитате Палойтаи и мама Фрузина.

Первого февраля к вечеру, когда коляска Фери Ности свернула с бонтоварского тракта к Дренку, погода стояла студеная. Толстая снеговая шуба покрывала поля и дороги, только вороны чернели на сверкающей белизне да на околицах деревень темнели проталины после опаливания свиней. Хотя новая упряжка была полна недостатков, Фери весело погонял ее, а живая фантазия его рисовала русских рысаков на месте его скромных гнедых. Про себя он твердо решил на новой должности стать новым, серьезным человеком, но, как хронического алкоголика, завидевшего бутыль с палинкой, сразу одолевает старая хворь, так и его, едва ощутил он в руках вожжи, тотчас же начали раздувать чувства, столь характерные для джентри. Сновавшие по дороге взад и вперед звонкие коляски, то опережавшие его, то скользившие навстречу, пробудили в нем злого демона, и теперь его более всего занимала мысль, как раздобыть денег, чтобы купить шикарную четверку. Целью его поездки было приобретение друзей, так пожелал зять.

Прекрасно, но сам Фери дополнил основную мысль следующим образом: приобрести друзей, которые поручатся за него по векселю. Клятва, данная отцу в том, что он никогда больше не воспользуется векселем, потонула в звонком дребезжанье упряжки.

Палойтаи сидел в большой столовой и резал на столе самосад, а мама Фрузина проводила смотр банкам с вареньями и соленьями, когда лежавшая под столом легавая, по кличке Маолаш, заворчала и беспокойно навострила уши. Палойтаи и его супруга были глуховаты, поэтому легавая постоянно находилась при них, предупреждая, когда кто-либо подъезжал к дому.

— Гость приехал, — сказала мама Фрузина.

— К тому же чужой, — заметил Палойтаи. — Все дворяне нашего комитата знают, что приезжать надо завтра.

Гм, а ведь это может быть и акцизный. Нужно спрятать табак[108]. Быстро набросив скатерть на стол, они поспешили в гостиную навстречу прибывшему, чтобы он не застал их тут; однако гость, красивый молодой человек с заиндевелыми усами, покрасневшими ушами и носом, опередил их, внезапно войдя в дверь.

— Я хотел засвидетельствовать свое уважение вам, дорогой дядюшка, и вам, милая тетушка, — сказал он, почтительно склонившись.

— Добро пожаловать, милый братец, — живо воскликнул хозяин. — Ты уж не обессудь, память у меня слабеть стала, не вспомню я, кто ты есть.

— Я Ференц Ности, новый исправник. Старик, казалось, был несколько озадачен.

— Э-э, ну и ну! Стало быть, из-за тебя, каналья, закон оплеуху получил?

Но тут вмешалась мама Фрузина и с шутливым гневом оттолкнула мужа от молодого человека.

— Иди, иди отсюда, палач! Не устал еще его, бедняжку, из-за пьяницы Каби корить? И она обняла Фери, наградив его звонким родственным поцелуем в щеку.

— Было время, поплясала я с твоим отцом, — сказала мама Фрузина, внимательно разглядывая пришельца. — Когда-то и он точь-в-точь таким был, как ты.

— Ну, братец, коли ты отца представляешь, — добродушно рассмеялся старый барин, словно предваряя пришедшую на ум остроту, — тогда уж и меня представляй, потому, хоть я за него и не голосовал, но сейчас твой отец, мой депутат, меня представляет. А ну, давай сюда свою физиономию, ведь она, по существу, моя физиономия, дай-ка я сам себя поцелую.

И он тоже расцеловал нового исправника. Однако и дальше продолжал делать вид, будто гневается, даже мотивы привел:

— Очень ты меня напугал, братец. Я, видишь ли, в столовой венгерский табак резал, а так как дело это запрещенное то я в такое время не терплю никаких властей. У меня просто сердце замерло, не бьется.

— По крайней мере, не износится раньше времени, — ответил Фери. — Впрочем, даю обет вечного молчанья.

— Такой обет ничего не стоит. Тут лишь одно средство поможет, — продолжал старик, — представитель власти должен войти в долго, соучастником стать, вместе со мной табак этот выкурить. Ну-с, ты согласен?

— Зависит от того, на сколько трубок вы табаку нарезали дорогой дядюшка.

— На несколько трубочек хватит.

— А все-таки на сколько?

— Трубок на двести.

— Ух ты? Да ведь тут и недели мало будет!

— От того зависит, какой ты курильщик.

— Я ведь на полчасика заехал, дядюшка, только представиться.

— Глупости! Фрузинка, посмотри, как там с ужином. Мне, брат, за полчасика нельзя представиться. Ты, видно, меня совсем никудышным человеком считаешь. Я о своем исправнике все знать хочу, и как он пьет, и как в карты играет, и как танцует.

— Ладно, так и быть! — согласился Ности и лихо бросился в кресло. — Давайте-ка, дядюшка, вашу трубку, закурю! Вечер лунный, могу и в полночь уехать, так что пожелания ваши во время ужина охотно исполню. Попробуем и выпить, и в картишки я не прочь сразиться.

— Да, дружок, воспитан ты хорошо, но смотри, не годится начинать службу с мошенничества, — танцы-то, вижу, хочешь зажулить!

— Я не медведь, дядюшка, чтоб меня плясать заставляли.

— Верно, ты не медведь, но кавалером быть, наверное, не откажешься, а тут завтра столько красивых девиц да молодиц понаедет, даже у хромого ноги сами в пляс пойдут. Завтра у мамы Фрузины день рожденья, а мы его всегда справляем как следует. Сколько ни есть в округе людей, что господскую одежду носят, все тут будут — разве только болезнь кого в постель уложит. Не станешь же ты старухе моей бесчестье наносить, не уедешь в такое время из моего дома!

— Конечно, не уеду!

— Вот это я люблю! Увидишь, как славно повеселишься, У нас и цыгане будут из Бонтовара. Я послал за ними две батрацкие телеги да дюжину тулупов, чтобы не зябли.

— Где же вы, дядюшка, столько тулупов взяли?

— Ради такого случая слуги смастерили на скорую руку из шкур павших овец.

Итак, Ности остался ночевать у Палойтаи и вовсю старался угодить старику, руководствуясь «полезными инструкциями»: бранил евреев, завел речь и о визите эрцгерцога, что было любимым коньком у Палойтаи.

Старик тотчас же стал словоохотливым. Рассказал, что эрцгерцог сидел у них за этим вот самым столом и как он попросил маму Фрузину приготовить ему обед по-венгерски; она подала ему перкельт, голубцы да лапшу с творогом.