Зиновий Фазин - Последний рубеж

• Название: Последний рубеж
• Автор: Зиновий Фазин
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1977
• ISBN: X-XXX-XXXXX-X

Повесть о разгроме белогвардейцев в Крыму в 1920 году.

---

— В тесноте, да не в обиде. Так ведь, а, братва?

— Сидай, сидай, чего философствуешь?

Саша, признаться, все еще не верила, что Ленин действительно сможет оторваться ради этого шумного «красного молодежа» от своих великих дел и придет на съезд. Теперь Саша понимала, что такое «штаб руководства», о котором ей говорил несколько месяцев назад здесь, в Москве, солдат-ходок из-под Калуги. Саше часто вспоминался тот пыльный июньский день, и все, что в тот день она впервые увидела и узнала, еще живо стояло перед глазами.

Она задумалась. И вдруг…

— Ленин, Ленин! — раздались радостные голоса, сразу потонувшие в громовом плеске рук.

Саша не раз слышала — он простой, Ленин, совсем простой с виду. Что же, подтвердилось это в глазах нашей героини? Увидела она его совсем близко — почти рядом прошел энергичным, быстрым шагом. Нет, не показалось Саше, что он очень простой, потому что и в улыбке его, и в прищуренных глазах сразу почувствовалось что-то необычное. И в то же время он, в самом деле, был удивительно прост.

Но вот потрясенный зал притих, и зазвучал проникновенный голос.

Речь Ленина на съезде известна, она потрясла гениальной прозорливостью не только тех, кто сидел в тот октябрьский субботний день в зале, — она прозвучала на всю страну призывом учиться, учиться и учиться, усваивать знания, накопленные человечеством за прошедшие века, чтобы строить коммунизм.

— Ты слушай, слушай! — проникали иногда в сознание Саши оброненные кем-то рядом слова.

Порой кто-то хватал ее за плечо и крепко дергал, восклицая:

— Здорово, а?

Наверно, и сама Саша в некоторые моменты тоже в сильном волнении что-то восклицала и дергала от избытка чувств чье-то плечо рядом с собой, — она не помнила, не замечала… Но вдруг, словно бы очнувшись, бросала взгляд в зал, и поражалась: сотни глаз горят, одни блестящие глаза светятся, и ничего больше, ничего другого нет. И казалось, только глазами и впитывают в себя скопившиеся тут люди все то, что звучит со сцены. Голос негромкий, слова веские; они в одно и то же время казались только что рожденными и как бы давно слышанными в собственной душе. Ну конечно же, надо учиться, овладевать знаниями, ведь это — в мечте у каждого, ведь иначе нельзя новый мир строить, иначе и само существование человека бессмысленно. Веками жили в темноте деды, прадеды, еще и сейчас отцы многих из сидящих здесь не знают грамоты. Так хватит же, другая пора пришла! Открывается путь в университеты, на рабфаки, на курсы, куда угодно, хоть в Академию наук, если добьешься, — так дерзай же, дерзай, ребята, это вас зовут в будущее!

Саша понимала, что и ей, дочери безграмотного рыбака-горемыки, Ленин говорит: «Коммунистом стать можно лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество». Вот твой долг, Саша!

И чем дальше она слушала речь, тем больше волновалась. В ином свете представала и собственная жизнь, и все, все, что до сих пор она видела, слышала и знала.

— Мы можем строить коммунизм только из той суммы знаний, организаций и учреждений, — говорил Владимир Ильич, — при том запасе человеческих сил и средств, которые остались нам от старого общества.

Это было ново для Саши, и она, замечая, как удивленно переглядываются другие, недоумевала: неужели это ново и для других? Ведь все тут, казалось, такие башковитые, все такие знающие, умные! И она не могла себе представить, что слова оратора — и для них открытие. Он призывал учиться коммунизму в борьбе, строить новое, обогащая свой ум знанием всех фактов, без которых не может быть современного образованного человека. В зал летели слова:

— У предыдущего поколения задача сводилась к свержению буржуазии… Перед новым поколением стоит задача более сложная… Вы должны построить коммунистическое общество… Перед вами задача строительства, и вы ее можете решить, только овладев всем современным знанием…

Нет, похоже, для многих это открытие, и теперь Саша уже начинала понимать, что и для нее, и для всех этих ребят будущее только что озарилось ясным светом ленинской мысли. Еще не все, по-видимому, полностью в ней разобрались, но весь зал из конца в конец восхищен и потрясен. И уже возникает временами среди делегатов оживленный гул, и уже летят записки к столу президиума, и все чаще в прищуре глаз оратора появляется хитроватая улыбка — уж он-то хорошо понимал настроение зала!

И потому снова и снова подчеркивал, как бы вдалбливал в горячие головы своих молодых слушателей: нелегкое дело вам предстоит, знайте, нелегкое, но великое, и потому — учитесь!

Сердце у Саши сильно билось и порою на глазах навертывались слезы. Украдкой она смахивала их рукавом шинели, было неловко, в самом деле, к чему тут слезы лить. Вот донеслись слова: «Это нужно заработать, выстрадать, создать. Это создается в ходе борьбы», — и снова непрошеная влага туманом застелила глаза.

Саша замечала: некоторые делегаты торопливо записывают речь Ленина в свои тетрадки и блокноты. Неподалеку от Саши сидел, как многие, прямо на полу сцены комсомольский поэт Александр Безыменский. Он с особым старанием орудовал карандашом, и Саша видела — свои записи поэт еще и подчеркивал где одной, а где и двумя чертами. «Ну, значит, об этом обо всем напишут после, — думалось Саше. — Будут статьи, стихи…»

Так получилось, что в душе своей Саша все сохранила, все навсегда запомнила, а в дневнике не найти ни строчки: ни о ее поездке в Москву, ни о съезде; не записала Саша потому, что решила: другие это лучше сделают.

…Вечерами в общежитии делегаты обсуждали речь Ленина, вникая в ее смысл. Большинство пока что не собиралось в рабфаки. Это потом, после фронта, там поглядим. Тянуло и Сашу обратно в Таврию. По примеру других, Саша тоже набивала свои карманы газетами и таскалась с ними. Днем не успеешь прочесть — ждешь вечера. А вечером — споры, песни, хождение по ночной Москве.

Но вот, усевшись в общежитии где-нибудь в уголке в очень поздний час, тесный кружок парней и девчат берется за газеты. Интересные сообщения прочитываются вслух. Саша присаживается, слушает.

Однажды так была прочитана заметка о положении в Крыму. Сначала взялся читать газету дюжий русый парень с сабельной раной на бритом затылке:

— «Недавно в Крыму…» Эх, попасть бы туда, поглядеть бы!.. «…возле Керчи были взорваны Беш… Бешуй…ские копи, откуда черный барон…» Да, ребята, а почему «черный»? Ну, идем дальше. «Это новый факт, подтверждающий что…» Ох, и пишут же! «Подтверждающий»!.. Слова-то, а? С пуд весу!

Газету у этого пария скоро забрали, и читать стал другой, худенький, в больших очках, с черной гривой давно не чесанных волос. Он тоже запинался, но читал глаже.

— Ну, цыть, братва! Сейчас мое слово! — начал он с комичной ужимкой. — Итак, мы имеем, пишет неизвестный автор из Крыма, «факт, подтверждающий, что в тылу Врангеля ширится партизанское движение. Сами власти в Крыму не скрывают, что копи взорваны партизанами, получившими откуда-то взрывчатку».

В заметке далее сообщалось о большой дороговизне в Крыму. Точно перечислялись цены: скромный обед стоит до 10 тысяч рублей, фунт сахару — 14 тысяч, стакан чаю — 500 рублей. Пара сапог до 800 тысяч рублей, костюм — около миллиона. Чтобы кое-как прожить месяц в Севастополе, нужно не меньше миллиона. Особенно в ходу английские фунты и старые царские деньги.

Сообщалось в заметке и о том, что иностранные корабли увозят из Крыма зерно, табак, шерсть. Недавно из Севастополя увез во Францию полные трюмы отборного ячменя пароход «Мирабелла».

— Долой Антанту! — выдохнули разом парни и девушки, окружавшие чтеца, и кто-то забасил из Маяковского: «Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй!» Другой подхватил: «Вильсон, мол, Вудро! Хочешь крови моей ведро!» И тотчас, к удивлению Саши, затеялась хоровая декламация стихов. Поражало, что знают наизусть эти стихи многие.

До сих нор Саше казалось, что стихи — это удел избранных. Вот, к примеру, много стихов знала Катя. Так ведь она особенная, а тут, гляди, самые с виду простые девчата и парни шпарят и шпарят стихи как ни в чем не бывало.

Весело было Саше все это слушать, и только об одном жалела она, что Катеньки нет рядом. Вот бы с Катей все обсудить, всем поделиться! Угрюмая по натуре, Саша была однолюбом: кого полюбила, с кем подружилась, то уж на всю жизнь. И больше ей никто не нужен. Изредка, правда, вспомнится ей и матрос Прохоров.

Но сама тут же говорила себе:

«Да ну его… Чудак…»

Иногда вдруг во время заседания вспоминалась мать, и тут же почему-то вставала перед глазами голубая люстра. Вся она светится, люстра эта, неземным сказочным светом, а мать сидит на сундуке и любуется. И ноги у нее, у Евдокии, уже не черные и не босые, а в башмаках со шнурочками, и бормочет она — странно! — почти те же слова, которые говорил Ленин: «Учись, доченька, учись. Все знай!»