Григорий Терещенко - За любовь не судят

• Название: За любовь не судят
• Автор: Григорий Терещенко
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1977

Первую свою книгу на родном языке кременчугский инженер Григорий Терещенко опубликовал в 1968 году. Молодой автор писал о людях, работающих на новостройках, на монтаже высоковольтных линий, о бурильщиках, о тех, кто добывает гранит, о каменотесах.

В дилогию «Гранит» входят романы «За любовь не судят» и «Счастье само не приходит». В ней писатель остается верен теме рабочего класса. Он показывает жизнь большого предприятия, его людей, полностью отдающих себя любимому делу.

За дилогию “Гранит”, как за лучшее произведение о рабочем классе, в 1978 году получил республиканскую премию.

---

— Кто укладывал? — стал допытываться Белошапка.

И на этот раз ответа не последовало. Тогда Остап натянул резиновые сапоги и прошелся по бетону, оставляя на нем глубокие следы. Рабочие с тревогой следили за Белошапкой. Теперь придется все переделывать заново. Особенно вибраторщикам.

— Мы Григоренко будем жаловаться! — раздался чей-то голос.

Остап как ни в чем не бывало сбросил сапоги, надел ботинки и медленно пошел на главный объект.

Возле котлована под корпус первичного дробления он снова столкнулся с Комашко. С ним был Соловушкин.

— Вы кто? — спросил его, подойдя вплотную, Соловушкин.

Остап хотел было ответить, но Комашко опередил:

— Это и есть Белошапка. Тот самый, о котором я вам говорил. Он временно исполняет обязанности прораба. Временно, Марк Сидорович.

Соловушкин критическим взглядом смерил высокую фигуру Остапа и произнес:

— С временных не много возьмешь. Однако дела у вас, молодой человек, идут совсем скверно. — Он подождал, не скажет ли чего Белошапка. — Вот, к примеру, как вы будете здесь строить? Котлован залит водой. Почему перед началом работ не разведали грунт?

— Видите ли, начинали не при мне, не мне и отвечать на этот вопрос. Пусть главный инженер скажет. Он тогда руководил непосредственно.

Комашко бросил злой взгляд на Остапа и ответил:

— Нами все уже решено, Марк Сидорович. Придется под фундаменты делать шахты-колодцы. Думаю, это — выход.

— Выход, выход. Можно было бы и другое место найти для корпуса и не вкатывать в него сверхплановые средства. — Взглянув на Белошапку, Соловушкин сказал: — Вы можете идти.

Но Остап и с места не двинулся. Он задумался о колодцах, про которые только что сказал Комашко. Почему же главный инженер ничего не говорил о них раньше? Копать их наверняка придется. А это намного увеличит объем работ. Обязательства взяли, а рытье колодцев не учли.

Комашко и Соловушкин были уже возле машины, когда подбежал Самохвал. Он размахивал руками, что-то кричал, указывая на Белошапку, явно на него жаловался. Что отвечал ему главный инженер, слышно не было.

Машина уехала, а Самохвал все стоял и растерянно смотрел ей вслед.

«Ну что, выкусил, — подумал Остап, — загладишь, утрамбуешь, завибрируешь — никуда не денешься. Будешь теперь знать, как халтурить, не выполнять распоряжения прораба».

3

Буфет Максима Капли кто-то назвал «телевизором». Почему его так назвали — неизвестно. Но пристало это название крепко.

В тот вечер в «телевизор» никто из посторонних зайти не решался — гуляла «братва» комбината. Все, кого уволили, получили полный расчет. По этому поводу они и устроили себе праздник.

За одним из столиков шум громче всего — здесь пьют «лисяковцы».

— Что-то твое сухое вино не берет, — выкрикнул Роман Сажа. — Дай-ка нам чего покрепче!

— Коньячку? — улыбнулся Капля.

— Сам пей, — ответил Сажа. — Нам бы чего такого. ..

— Сбегай к Галине Марковне. У нее свой коньяк. Горит!

Самохвал, выпивающий с «лисяковцами» впервые, протянул Саже пятерку.

Прошло немного времени, и Сажа принес несколько бутылок.

— Вот это наша!

— Наливай!

Капля выждал, пока опустеют бутылки, и поставил на стол коньяк.

— Это — в кредит. Но прямо скажу: я вами, мальчики, недоволен.

Все смолкли, уставились на буфетчика.

— Это почему же? — спросил Сажа.

— Сами знаете, — уклонился от прямого ответа Капля и пошел за прилавок.

— А-а, это он про двигатель, — сообразил Лисяк.— Ну, что ж, мы тут и вправду маху дали... Прошляпили!

— Знаете что, ребята... — начал Самохвал.

— Тише! — приказал Лисяк. — Новенький говорить будет.

— Я вам скажу все по-честному. Не вы маху дали. Двигатель нашел дед Шевченко. Я сам видел, как он ходил к директору... Он и выдал. Точно!

— Ух, гад! — выдавил сквозь зубы Лисяк.

Капля склонился над прилавком и тихо бросил:

— Из-за него вы все погорите! Свидетель!.. — и многозначительно кивнул куда-то в сторону.

Все, кто сидел за столиком, притихли и выжидательно посмотрели на Каплю. На что он намекает? Убрать старика? Нет, не каждый согласится пойти на «мокрое» дело. Ведь кое-кто из них освобожден из исправительных колоний условно: и за пустяк два срока дадут, если погоришь. А за такое!..

Один только Сажа стукнул кулаком по столу и пьяно икнул.

— Точно, погорим! Перо бы ему в бок или красного петуха!

Остальные промолчали.

4

Среди ночи завыла сирена. По утрам и среди дня ею оповещали всех в карьере о том, что будут рвать гранит. Но это — утром и днем. Сейчас же сирена оповещала о необычном: о пожаре.

Остап с Иваном и Сабитом выбежала из комнаты.

Раньше они посмеивались над Файбисовичем, который для всех установил твердый порядок поведения в случае пожара. Каждого заставил расписаться — кто с чем должен прибыть: с топором, лопатой, ведром или лестницей. Заставлял даже повторить, как урок. Тогда они смеялись, а сейчас, когда увидели зарево вблизи карьера, вспомнили, за что расписывались.

А Тимофей Иванович Шевченко спокойно спит. И снится ему приятный сон. Будто он, еще совсем молодой, лежит на пляже и загорает, подставив солнцу спину. Шаловливые, ласковые волны то и дело подбегают к ступням; пощекочут, пощекочут и откатываются назад.

Солнце припекает все сильнее.

— Тимоша, — говорит, стоя в воде, жена, — иди сюда, не то сгоришь!

Однако он продолжает греться.

Но вот сын, который погиб на войне, берет его на руки и шепчет:

— Батя, не нужно гореть. Не нужно. Вам еще жить да жить. А солнце вас спалит.

— Солнце человека не может спалить, — отвечает Шевченко и вдруг чувствует, что действительно горит. Вот и дым стал душить. Дышать уже совсем нечем.

— Андрей, сынок! Спаси отца! Спаси!..

Шевченко кажется, что его куда-то несут... Потом везут. До его слуха доносятся слова:

— Пусть Сабита и Белошапку благодарит. Вовремя прибежали. Легкими ожогами отделался дед.

— Пи-ить... пить... — шепчет Тимофей Иванович.

5

Чует материнское сердце — что-то неладное творится с сыном. Задумчивым, неразговорчивым стал. Начнет читать газету и вдруг уставится невидящим взглядом в одну точку и сидит неподвижно. А иногда ни с того ни с сего возьмет да и усмехнется какой-то своей мысли.

Вот и сейчас — поднес ложку с борщом ко рту, и вдруг застыла рука.

— Ешь, сынок, ешь... Да что это с тобой происходит?

— Что?..

Улыбнулась Елизавета Максимовна:

— Кушай, тебе говорю. Борщ остынет.

— Да, да, правда...

Григоренко растерянно кивнул головой и стал быстро есть. Потом накинул пиджак и помахал матери рукой.

— Тороплюсь. Посмотрите, чтобы Иринка уроки выучила.

— Опять что-нибудь? ..

— Несчастный случай. Автомашина в карьере перевернулась. Ну, я побежал.

«Снова неприятность. Только стали налаживаться дела с планом, так на тебе, машина разбилась, — думает Елизавета Максимовна. Через окно она видит, как сын торопливо обходит клумбу с цветами. — Даже с дочкой не попрощался, — огорчается мать, и на сердце ложится тревога. — Правда ли, что несчастный случай, или, может, предлог, чтобы поскорее уйти?»

Да, чувствует материнское сердце — влюбился сын. Появилась какая-то новая привязанность и заслонила собою и ее и дочку. Так всегда бывает. Интересно — какую невестку ждать ей в дом? Кто она?

Грустно стало матери. Будет ли ее новая невестка верной женой сыну, будет ли хорошей матерью для Иринки?..

Перед вечером вышла Елизавета Максимовна во двор и села в холодке отдохнуть. Подошла к ней соседка, пожилая женщина. «Как ее звать-то, — пыталась припомнить Елизавета Максимовна. — Муж ее, кажется, начальником склада работает».

— Ой, соседушка, чего только люди не болтают! — заговорила женщина. — Я, конечно, не верю, не из таких я, чтобы всем сплетням верить. Но болтают все. Уж и не знаю, говорить ли вам?

— Почему же не сказать? Если все говорят, то и я могу знать об этом?

— Про твоего сына говорят. Да такое... Будто загулял он, говорят, с Оксаной. В конторе экономистом работает. Красивая, другой такой и не сыскать. Только вертихвостка — не приведи господь. Со всеми уже крутила, а теперь на твоего сына зарится. И в Москву к нему ездила. Там, говорят, у них все и началось. От своего мужа ушла. Видишь ли, не нравится ей, что выпивает. Да какой муж при такой не запьет?! Чем оно все кончится? Кто знает?..

Вернулась Елизавета Максимовна в комнату, села у окна и просидела так, пока сын не пришел. Но спрашивать его ни о чем не стала. Может, сам все расскажет...

6

Усталым возвращался Остап Белошапка с работы. С тех пор как стал прорабом, последним, как правило, приходит в общежитие.