Евгения Марлитт - Вересковая принцесса

• Название: Вересковая принцесса
• Автор: Евгения Марлитт
• Жанр: Исторические любовные романы

«Эти записки я начала спустя два года после свадьбы. Рядом с моим письменным столом разместилась плетёная колыбелька, в которой среди подушек посапывал мой прекрасный светловолосый первенец. Я хотела записать мои переживания для этого маленького чудесного создания, на которое я всё время смотрела с удивлённым восхищением…»

---

— Нет, Илзе, только не это! — в отчаянии перебил он её. — Я не могу заниматься денежными вопросами! Моя профессия отнимает всё моё время!

— Ах, об этом не надо тревожиться, господин доктор, найдём у кого спросить совета! — успокоила его Илзе; от меня не укрылось, что она вздохнула с облегчением. — Но что теперь? В этой огромной комнате мы вряд ли можем поселиться. Я не вижу тут ни шкафа, ни комода…

— Я вас сейчас же отведу вниз, в мою квартиру — только чуть-чуть подождите! Мне надо запереть мою рукопись в стол. — Он подошёл к столу и стал сосредоточенно копаться в бумагах. Затем, проведя рукой по лбу и погладив редкую, почти уже седую бородку, он медленно опустился в кресло, схватил перо и начал лихорадочно писать. Илзе тем временем прошла в соседний зал, а я поплелась за ней. …Сейчас я понимаю, какими чужеродными были наши две фигуры в этом античном кабинете. Я помню, как я во все глаза смотрела на предметы искусства, не имея никакого понятия об их названиях. Они стояли и лежали вповалку, явно ожидая хозяйской руки, которая навела бы тут порядок. В устланных сеном и соломой ящиках мерцал мрамор; на столах расположилась помпейская бронза, а на полу античный терракот — полуразвалившиеся фрагменты тронного орнамента со следами краски; я едва удостоила их взглядом. Вообще здесь хватало побитого и поломанного: на одном ящике, например, лежала фигура женщины без руки и ног — что я знала тогда о торсах!

— Неужели такое возможно? — возмущённо, почти злобно пробормотала Илзе. — В этот каменный мусор вложена почти половина якобсоновского состояния!

Мне это тоже было непонятно. Но вдруг я замерла: меня охватило предчувствие чуда, смутное ощущение всепобеждающей силы искусства. На полу, положив голову на пень, спал мальчик. Его поднятая левая рука обвивала сломанную ветку, тело было расслаблено. Я глядела, не отрываясь, на его прекрасное лицо; через полуоткрытые губы струилось дыхание, полуприкрытые веки вздрагивали в борьбе с дремотой, а на тыльной стороне поднятой правой ладони вздулись вены под желтоватой кожей. В нём словно трепетала жизнь — и я отшатнулась.

— Не надо бояться, дитя! — сказала Илзе. — Но вообще тут всё довольно жуткое. … Ты только посмотри на своего отца! По-моему, он о нас забыл…

В этот момент в дверь постучали. Отец не слышал, он продолжал писать. На следующий стук Илзе энергично отозвалась «Войдите!». Отец вскинулся и непонимающе уставился на слугу в богатой ливрее, почтительно приближающегося к его столу.

— Его высочество господин герцог посылают сердечные приветы и просят господина фон Зассена прибыть сегодня к пяти часам в жёлтый кабинет для беседы, — сказал слуга, глубоко поклонившись.

— Ах так, так! В любой момент к услугам его светлости! — отозвался отец, запустив обе руки в шевелюру.

Слуга беззвучно удалился.

— Мы всё ещё здесь, господин доктор! — объявила Илзе, увидев, что он снова собирается усесться за стол.

Это было ужасно смешно, но я вдруг почувствовала, что у меня отлегло от сердца: я начала понимать своего отца. Он забыл свою мать и меня не из бессердечия и чёрствости — он просто жил в другом мире. Я уверена, он любил бы меня, не находись мы так далеко друг от друга… Сейчас надо было прежде всего преодолеть свою вечную робость и перестать пугаться звуков собственного голоса.

— Отец, — по-илзиному храбро сказала я, указывая на спящего ребёнка, когда отец, в смущении потирая руки, приблизился к нам. — Ты только не смейся надо мной. Я думаю, этот ребёнок должен проснуться либо убрать руку с ветки — у него там застой крови!

— Смеяться над тобой, моя маленькая Лорхен, когда ты сразу же обнаружила мою жемчужину, моё сокровище? — вскричал он, заметно обрадованный. Он погладил желтоватый мрамор ласковее, чем перед тем мою щёку. — Да, посмотри на него хорошенько, дитя! Это прекрасное произведение, оно приближается к мастерству самого господа Бога!.. Оно одно такое в мире, только здесь, здесь! Что за находка!.. Бог его знает, как она попала к этому лавочнику!.. Здесь собраны огромные сокровища, и где я их нашёл? Где я раскопал эту бесценную скульптуру, как раз позавчера? В подвале, в тёмном пыльном углу, в котором она простояла минимум сорок лет, запертая в ящик и всеми забытая — непростительный грабёж науки! О, эти лавочные души!..

Конечно, он говорил всё это не мне — ребёнку пустоши, бросившему лишь один взгляд на сокровища искусства и науки; но его речь была мне более понятна, чем иностранные слова профессора на холме; и неожиданная находка в «подвале лавочника» вдруг исполнилась для меня такого же очарования, как и тайна могильного кургана.

Илзе искоса поглядела на меня, словно собираясь сказать: «Вот, и эта туда же», но удержалась от какого-либо комментария, продолжая — как всегда решительно — гнуть свою линию. Она показала на свою запыленную обувь.

— У меня горят ноги, — сказала она, — и я была бы рада получить стакан холодной воды, господин доктор.

Он улыбнулся, запер свой письменный стол и повёл нас вниз, на первый этаж. В одной из комнат, мимо которых мы проходили, стояла хорошенькая горничная в передничке и протирала мебель.

— Фройляйн Флиднер открыла две комнаты для милостивой фройляйн фон Зассен, — почтительно сказала она отцу; я рассмеялась — милостивая фройляйн фон Зассен ещё вчера утром бегала босиком по пустоши… — Господин уехал в долину Доротеи, и фройляйн Флиднер не знает, как он пожелает распорядиться по возвращении, но она пока что позволила себе позаботиться о самом необходимом. Мне надо поставить на стол ещё два прибора, и я как раз принесла из отеля две дополнительные порции еды.

Отец поблагодарил её и открыл нам свою элегантную гостиную. Должна ли я рассказать, как в буйном, одичавшем ребёнке вдруг в одночасье расцвёл женский инстинкт? Когда девушка вдруг осознаёт свои милые дочерние обязанности, в её душе, словно искры, вспыхивают тысячи чувств! За обедом мои руки, так часто называвшиеся «ужасно неловкими», боязливо и осторожно очищали картофелины и клали их на тарелку отца; когда солнечный луч назойливо упал ему на глаза, я вскочила и закрыла жалюзи на окне, а когда он через час вновь отправился в свою любимую библиотеку, я крикнула ему вослед, что он должен к пяти часам пойти к герцогу, и спросила, не надо ли мне подняться к нему и напомнить ему об этом.

В дверях он с сияющими глазами обернулся к нам.

— Я благодарен вам, Илзе, — воскликнул он. — Вместе с моим ребёнком вы вернули мне то счастливое время, когда со мной была моя жена …Лорхен, ровно к пяти часам поднимись наверх! Иногда я немного рассеян и фатальным образом забываю о приглашениях…

Он вышел.

— Дела идут, — сказала Илзе, в высшей степени довольная, и одёрнула рукава своего платья.

11

Рядом с квартирой моего отца находилась комната, которую фройляйн Флиднер пока что предназначила для меня. К комнате примыкала небольшая спальня. Два её окна, обрамлённые тяжёлыми, слегка поблекшими желтыми шторами, выходили на юго-запад. В спальне стояла кровать с жёлтым стёганым одеялом и подушками в свежих льняных наволочках. Рядом располагался элегантный туалетный столик, также задрапированный жёлтым, а у дальней стены стоял узкий шкаф на вычурных ножках, щедро украшенный разноцветной деревянной инкрустацией.

— Постельное бельё негодное, — заявила Илзе, сильным движением перетащив мешок с периной через порог. — Постель у нас есть и у самих, да ещё какая! — и она стянула с кровати тонкое бельё, с неодобрительной миной взвешивая его на руках. — Но кто это додумался? — вдруг воскликнула она, уперев руки в бока и обводя взглядом помещение. — Кровать поставлена так, что ты будешь лежать наполовину на сквозняке, а возле прекрасной, защищённой стены стоит этот глупый шкаф. Давай, дитя, берись — его надо отодвинуть!

Мы сдвинули шкаф в сторону. Илзе схватилась за голову.

— Бог мой, на окнах шёлк, а под шкафами паутина толщиной в палец и пыль, сквозь которую не видно пола — и это называется вести хозяйство!

Я подумала о ящике, который сорок лет простоял в темноте подвала; наверное, столько же времени никто не тревожил многочисленное племя пауков, разбегающееся сейчас в разные стороны. Помимо почерневших от времени клубов пыли и долгоногих паучьих чудовищ за шкафом обнаружилось потайная дверь, скрытая обоями. Илзе без колебаний распахнула её; за дверцей открылось узкое пространство с ведущей наверх крутой лестницей.

— Вот почему сюда поставили шкаф, — заметила Илзе, запирая дверцу. — Надо вернуть его на место.

Она вышла, чтобы поискать веник и совок.

Я тихонько открыла дверцу… Кто живёт там наверху? Может быть, прекрасная Шарлотта? …Я не хотела подсматривать или подслушивать, боже упаси — Илзе это было «до смерти противно». Но не успела я оглянуться, как мои ноги уже стояли на нижней ступеньке лестницы; я вытянула голову и приподнялась на цыпочки, вглядываясь в ведущую наверх темноту. Оттуда не доносилось ни звука… Ах, мои ноги буквально приплясывали от нетерпения, горя желанием пробраться дальше! Илзе ужасно удивилась бы моему сорочьему любопытству… Конечно, здесь было темно, и я боялась призраков; но сзади проникал отрадный дневной свет, и я начала подниматься по ступенькам, полностью уверенная, что наверху живёт Шарлотта — обитать возле крепкой, весёлой молодой дамы не осмелится ни один призрак… Внезапно справа, на уровне моих глаз, появилась тусклая полоска света — щель между порогом и дверью. Может быть, Шарлотта сидит там сейчас у окна, и я могу незаметно взглянуть на красивое лицо и роскошно уложенные волосы. Я постаралась беззвучно открыть дверцу — и тут, о ужас, раздался страшный хруст и треск, несчастная дверь скрипела так, как будто её годами не смазывали! Моя рука соскользнула с дверной ручки, и я чуть не свалилась с лестницы. Дверь медленно отворилась. В комнате никого не было, лишь на потревоженной двери, шурша и шелестя, висел чёрный шёлковый дамский плащ.