Йоргос Сеферис - Шесть ночей на Акрополе

• Название: Шесть ночей на Акрополе
• Автор: Йоргос Сеферис
• Издательство: Алетейя
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-89329-458-0

Йоргос Сеферис (1900–1971) — великий греческий поэт, одна из наиболее интересных фигур в мировой литературе XX века, лауреат Нобелевской премии 1963 года в области литературы.

«Шесть ночей на Акрополе» — единственное завершенное произведение художественной прозы Й. Сефериса, опубликованное после его смерти, в 1974 году.

«Сегодня, в день праздника Богородицы я закончил „Акрополь“. Я работал над ним с начала года, словно безумный — и во сне, и наяву. Насколько помню, со мной редко случалось нечто подобное… Невероятный порыв. Я спал по четыре часа в сутки, но усталости не чувствовал…». (15 августа 1954 года.)

---

— Стало быть, Сфинга вообразила, что эти бумаги могут помочь моей исповеди?

— Да, — тихо сказала Лала. — Однако, думаю, наши отношения достаточно сильны, чтобы ты могла говорить со мной обо всем откровенно и напрямик. Как я с тобой.

Она говорила, блуждая взглядом своих больших глаз по лицу подруги — оно было замкнуто.

— Обо всем, — повторила Лала. — После нашей поездки я думала, что между нами не осталось больше никаких тайн. Я чувствовала себя так легко…

Ответ Саломеи прозвучал словно издалека:

— Не осталось больше никаких тайн… Однако змея, обвившаяся вокруг наших сердец, как бы это сказать…

— Ничего, — снова настойчиво сказала Лала. — Поэтому я и взяла эти дурацкие бумаги.

При свете свечи скользящая улыбка блуждала на лице статуи. Теперь глаза статуи напоминали растерянный взгляд Саломеи. Она погасила сигарету, кашлянула.

— Это правда, — сказала Саломея. — Когда мне не хватает всего, я чувствую утешение в твоем теле.

— Так, как думает Сфинга?

— Может быть… Не знаю…

Ее руки стремительно поднялись к шее и снова опустились на простыню.

— Почему ты ждала до сих пор, чтобы сказать мне это?

— Ты еще ребенок, Лала… Почему?.. Потому что я не была уверена. Не уверена… в себе… в тебе… ни в ком…

Последние слова она произнесла с хриплой безнадежностью. Лала встала перед ней на колени и опустила голову ей на грудь. Стратис попытался вспомнить, где он видел это рельефное выражение нежности у высокой груди.

— Знаешь, — медленно сказала Лала. — Иногда мне кажется, что мое тело больше не принадлежит мне.

Золотые отблески перекатывались по ее голове, которую гладила Саломея. Затем Саломея спросила:

— Кому же оно принадлежит?

— Тому человеку, которому принадлежит и твое тело, — сказала Лала, словно в бреду.

Рука Саломеи судорожно дернулась:

— Хочу понять это.

— У меня нет никого ближе, чем ты, Саломея, — тем же голосом сказала Лала. — Иногда я чувствую, что моя судьба — это и твоя судьба. Мне больно, когда тебе больно, и радостно, когда тебе радостно…

— Лала!..

Саломея взяла покоившуюся у нее на груди голову и повернула ее лицо к своему:

— Куда ты, Лала?

— Туда же, куда и ты.

Руки Саломеи безвольно упали вниз.

— Все мне в тягость, я иду ко дну, — сказала она со вздохом.

Лала поднялась и спросила:

— Хочешь персик?

Она взяла с подноса персик и протянула Саломее. Ладонь Саломеи изогнулась отрешенно поверх плода. Она улыбнулась:

— Наступит его черед, не спеши. Подожди немного.

Прошло неизмеримо много времени. Вдруг Саломея резко встрепенулась, взметнулась вверх, и руки ее опустились на грудь Лале. Персик покатился на пол. «Нижинский», — подумал Стратис.

— Так вот крадут яблоки дети, — сказала порывисто Саломея.

— Ты ничего не крадешь, — ответила Лала.

— Я думала о ком-то другом. Для него это было бы тяжело.

— Да, тяжело, — словно эхо, отозвалась Лала.

— Откуда ты знаешь? — вдруг резко спросила Саломея.

— Вчера, во сне, я видела тебя с ним…

Саломея отдернула руку, словно от терний.

— Может быть, это была и не ты. Может быть, я видела только саму себя… — испуганно, заикаясь, сказала Лала.

— Хочу пить![121] — вскрикнула Саломея.

Стратису показалось, что голос ее взлетел высоко до самых звезд и пупал сверху прямо на него. Саломея наполнила стакан, осушила его одним духом и сказала:

— Давай почитаем бумаги, которые помогают исповедям.

Она взяла свечу со стола. Статуя исчезла во тьме. Саломея поставила свечу рядом с другой, на красной скатерти, снова уселась на диване, взяла бумаги и развернула их.

— Иди ко мне, — сказала она, принимаясь за чтение.

Лала уселась рядом, ближе к окну.

— Ближе. Будешь читать вместе со мной.

— Жарко, — нехотя сказала Лала.

— Еще согреешься!

Голос Саломеи совершенно изменился. Слушая его, Стратис различал тот хрипловатый тон, который ранил его, когда он упрямился. Читали они, не шевелясь. На последней странице раздался голос Саломеи:

— «…И она искала, как можно глубже, в сущности своей тот язык, приличествующий испорченной девочке, которой она хотела стать…»

Она бросила бумаги на пол:

— Замечательная сводня Мариго! Сделала меня такой, какой я и должна была стать.

Стратису казалось, что Саломея упрямо позорила себя. Сидя рядом с Лалой, она протянула руку и обняла ее за плечо. Пальцы ее, извиваясь, медленно поползли к колену, примерились и раздвинули желтую ткань.

— Куда ты девала персик? — сказала она. — Думаю, пришел его черед.

Лала попробовала подняться, но руки Саломеи удержали ее. Она сухо засмеялась:

— Ну, давай, поцелуй меня! Чего ты ждешь? Все притворство уже исчерпано.

Лала покорно склонилась.

— Не так… Я — испорченная девочка, а ты — ее пара… Теперь никаких тайн между нами! Долой стыд! Этого ты хотела, Лала.

В голосе ее под конец стало слышно протяженное тяжелое дыхание. Она продолжала сухо:

— Вначале нужно немного воображения. Затем, когда чувства разыграются, они сами прекрасно сделают все, что нужно.

Тишина сдавила Стратису горло. Показалось медовое бедро Лалы. Как у всадницы-амазонки. Раздались всхлипывания. Где-то совсем далеко за городом продолжали звенеть сверчки. Саломея грубо бросила Лалу на постель и поднялась.

— До чего я дошла! Ты невыносима, — сказала Саломея. — Моя судьба — иметь дело с такими вот созданиями.

Она стала у распахнутого окна и вдохнула воздух полной грудью. На лице Саломеи было выражение, появлявшееся в недобрые ее минуты. Оно было так знакомо Стратису: весь май он боролся с ним и наяву, и во сне. Саломея сделала еще один глубокий вдох, а затем обеими руками сорвала с себя платье. Было слышно, как катятся оторванные пуговицы. Саломея отбросила платье и, тяжело дыша, опустилась на окно во всей своей наготе.

— Лала! — громко позвала она. — Лала!

Появилась Лала, вытирающая глаза.

— Если ты снова будешь вести себя, как младенец, я уйду.

— Ты голая, тебя могут увидеть, — сказала Лала и взяла Саломею за плечи, пытаясь увести ее.

— Пусть меня видят. И тебя пусть видят. Так будет лучше: разве не про то написано в ваших бумагах.

В том же безумном порыве, в котором она обнажила себя, она обнажила и Лалу и отступила на два шага. Казалось, ее бил какой-то невидимый ветер.

— Пусть тебя видят так…

Грудь Лалы обладала невообразимой мощью. Ее высокие плечи прочно соединялись с руками. Линия груди сочеталась с непропорционально узкой талией и роскошно расходилась затем в бедрах. Когда она застыла, словно пораженная громом, казалось, будто рука человеческая, двигаясь всюду, создавала ее.

Где-то по соседству тишину ночи разорвали звуки граммофона. Лала спряталась. Саломея тут же взяла свечу, поставила ее на деревянный подоконник и привлекла Лалу как можно ближе к неподвижному пламени.

— Я хочу, чтобы ты привыкла, — сказала Саломея. — Хочу, чтобы ты поняла, что ты — голая. Голая, без ничего. Ты знаешь, что это значит?

— Я знаю, что мне страшно, — ответила Лала.

— Все начинается со страха, — сказала Саломея. — Смотри, как это будоражит.

Она подошла к Лале, стиснула ее руками и стала продвигаться к самым началам бедер, медленно ощупывая сочленения. Затем она засмеялась все тем же саркастическим смехом:

— Силен мой мальчик. Совсем меня с ума сведет, если только захочет.

Лала молча позволяла все.

Саломея скользнула рукой вокруг талии и захватила ее, прижавшись грудью к груди. Изгибы ее тела выгнулись и исчезли в тени. В мощных впадинах Лалы изголодавшиеся волчата показали свои зубы.[122] Словно дикарь, которого оставили ночью одного в большом городе,[123] смотрел на это Стратис.

— Ты говоришь, что эта статуя похожа на мое тело — откуда ты знаешь, какое у меня тело, Лала?

Теперь голос ее казался одурманенным.

— Так мне пригрезилось, — прошептала Лала, словно стараясь не проснуться.

Медленным движением сновидения Саломея оставила ее, взяла свечу и поставила рядом со статуей.

— Смотри на меня. Смотри на меня руками: глаза не видят.

Руки Лалы задвигались.

— Разве грудь у меня такая, как эта? Разве живот у меня такой, как этот?

— Нет, не такой… Не такой… — шептала Лала, непроизвольно прикасаясь к частям тела, которые называла Саломея.

— У тебя все так, как я видела во сне…

Саломея встрепенулась.

— Во сне? — воскликнула она.

Саломея в недоумении посмотрела на свои руки и опустила их на Гермафродита. Пальцы ее вздрагивали, и это было заметно на гипсе.

— В твоем сне! — воскликнула она снова. — А это? К чему это в твоем сне? Это отвратительное пресмыкающееся.