В. ван Эмландт - Коварный лед

• Название: Коварный лед
• Автор: В. ван Эмландт
• Издательство: Ветеран МП
• Жанр: Полицейский детектив
• Год: 1993
• ISBN: 5-900328-01-5

Произведение ван Эмландта «Коварный лед» относится к жанру полицейского романа. И это не удивительно — автор прослужил долгие годы в полиции.

Неутомимый Ван Хаутем в «Коварном льде» — не частный детектив, не чудак и не сноб, занимающийся разгадкой уголовных «ребусов» из любопытства или ради развлечения, как герои Эдгара По или Конан Дойла, а скромный полицейский, изо дня в день сражающийся со злом за небольшую зарплату. Никаких чудес ловкости и проницательности Ван Хаутем не совершает, если не считать, конечно, чуда честной, систематической и неустанной работы по розыску преступников. Рассудительный, спокойный и уравновешенный Ван Хаутем — это, по замыслу автора, типичный голландец, носитель традиционных национальных качеств, таких, как спокойствие, трудолюбие, трезвость мышления, а также умение работать сообща.

---

— В ресторан зоологического сада, гордость амстердамцев. Короче, в «Артис». Зимой я провел тут несколько совещаний в узком кругу. В это время года там хоть из пушек пали — все равно не увидишь никого, кроме заспанного кельнера, флиртующего с буфетчицей. Так что доверьтесь мне!

Опытный Арман, который, очевидно, еще раньше намекнул шоферу, что им придется уходить от погони, теперь удостоверился, что они ускользнули от опеки полиции, и велел остановить машину на улице Рокин. Десятигульденовый банкнот быстро переменил владельца, и водитель с понимающей ухмылкой поблагодарил. Арман взял Труди под руку, и, когда такси скрылось из виду, оба быстро зашагали к большому мебельному магазину. Там они медленно прошли через весь зал, как бы осматривая выставленные товары, и немного погодя вышли в другую дверь на Калверстраат, где смешались с густой толпой прохожих. На улице Снёй парочка взяла другое такси и подъехала прямо к главному входу в «Артис». Войдя в безлюдный зоопарк, они без труда убедились, что хитрость удалась. Никто не шел следом за ними, и оба заняли уединенный столик в углу ресторана, где без помехи можно было выпить чаю и посоветоваться.

Самоуверенные и решительные манеры галантного спутника, подобно опытному капитану доставившего ее в тихую безопасную гавань, какой она сама никогда бы не нашла в этом незнакомом городе, произвели на Труди глубокое впечатление. Она отбросила всякую скрытность и подробно рассказала терпеливому слушателю о своих приключениях в Амстердаме. Он не перебивал ее, только время от времени делал пометки на оборотной стороне какого-то конверта. Молодую женщину поразило, что он не выказал ни малейшего удивления, когда она сообщила ему, что полиция каким-то образом завладела бриллиантами, которые были опознаны как часть добычи ривьерского ограбления. Напротив, он остался совершенно хладнокровным и сдержанным, будто и раньше знал об этом деле столько же, сколько и она. Когда она наконец замолчала, он, глубоко задумавшись, выпил свой уже остывший чай.

— Стало быть, — начал он после небольшой паузы, — вот что ты здесь делала. Из твоего последнего письма я узнал: Целлеру из других источников стало известно о том, что Симон Роллар вступил в контакт с Фрюкбергом. Для нас, в Париже, это не было новостью, так как мы тоже получили сведения, что Роллару поручено руководить пересылкой и он занимается организацией контрабандной цепочки через Северную Европу. Он сам приезжал в Амстердам и здесь, в ресторане, за завтраком вел переговоры с Фрюкбергом. Прежде чем я сообщу тебе, как мне удалось выследить путь драгоценностей, расскажи-ка, нашла ли ты объяснение тому, что прекрасно подготовленная операция по пересылке ценного пакета вдруг пошла к черту. Ведь разрабатывали ее отнюдь не дилетанты.

— О да, — равнодушно ответила Труди. — Это, конечно, ошибка Фрюкберга! Целлер получил из Америки сведения, что Фрюкберг открыл здесь нечто вроде почтовой конторы, обслуживающей некую разведывательную службу. Естественно, деятельностью такого рода Целлер не интересуется, но я понимаю, что одно дело — пересылать письма, имеющие ценность только для отправителя и адресата, и совсем другое — получить в руки бриллианты, которые так легко сбыть. Фрюкберг поддался искушению. Но сообразил, что дело весьма рискованное и, если отправители заметят за ним что-нибудь, ему несдобровать. Поэтому он устроил так, что незначительная часть порученных ему для пересылки драгоценностей попала к постороннему человеку. Он, видимо, рассчитывал, что газеты сейчас же раззвонят об этом и его хозяева подумают, что в силу неких чрезвычайных обстоятельств драгоценности до него не дошли.

— Значит, по-твоему, Фрюкберг большую часть посылки присвоил, а другим хотел пустить пыль в глаза: дескать, операция провалилась потому, что меня не было на месте, я вынужден был уехать из пансиона?

— Да, все говорит за это.

— Где же он оставил камешки?

— Вот это мы и должны выяснить, прежде чем полиция догадается, что да как. У него в конторе их нет. Я произвела там обыск и ничего не нашла. В четвертом номере пансиона их тоже нет. Но ведь скрывался же он где-то эти дни, первого и второго декабря? А город он, конечно, знает как свои пять пальцев.

— Его багаж в конторе?

— Нет там ничего. Стул, стол, пустой шкаф и дешевая вешалка.

— Где он жил с тех пор, как уехал от Фидлера?

— Не знаю! Я ведь была совсем одна. Прежде всего я решила обыскать четвертый номер и нашла там склад морфия. Я была уверена, что он не бросит свои запасы на произвол судьбы, и надеялась таким образом выследить его новое жилье. На это ушел весь первый день. Ночь я продежурила около четвертого номера, но ничего не случилось. Наутро я проснулась довольно поздно, а когда собралась уходить, пансион уже был под наблюдением полиции. Какой-то человек, в котором за сто метров можно было угадать сыщика, шлялся взад и вперед по Регюлирсграхт. Это меня насторожило. В полдень в комнате Фидлера состоялось что-то вроде военного совета с участием солидного господина, которого я вначале приняла за агента ривьерской банды, а ночью оказалось, что это полицейский комиссар собственной персоной! Кроме того, как я могла одна-одинешенька выследить Фрюкберга в огромном городе, где он у себя дома, а я не знаю ничего. Если бы ты ответил на мою первую телеграмму и вовремя приехал, вдвоем мы бы все сделали. — Она бросила на него нерешительный, заискивающий взгляд. — Но мсье Арман был занят.

Они сидели спиной к буфету, и перед ними открывался широкий вид на пруд и промокший за ночь сад. Арман рассеянно помешал ложечкой в чайной чашке. При последних словах Труди он улыбнулся и дружелюбно посмотрел на нее.

— Так и было, — сказал он, кивнув головой. — Мсье Арман был занят, потому что во Франции происходят события куда более важные, чем в Амстердаме. Но перед тем как говорить об этом, закажем чего-нибудь подкрепляющего, а то я боюсь, мои новости огорчат тебя. Возьмем портвейна, чтобы отбить противный привкус чая.

Не дожидаясь ее ответа, он громко постучал ложечкой по чашке, чтобы привлечь внимание официанта. В ресторане они были единственными посетителями, и человек, стоявший у буфета, тотчас направился к ним. Они услышали позади гулкие звуки приближающихся шагов.

— Два портвейна, — заказал Арман, мельком оглянувшись на официанта.

Он так внезапно, на полуслове, оборвал заказ, что Труди тоже подняла глаза и с неприятным ощущением тошноты под ложечкой узнала в человеке, стоявшем за спиной ее спутника, дюжего полицейского комиссара, который приветствовал ее со своим обычным добродушием, спокойно подвинул стул и сел рядом.

— Пусть лучше будет три портвейна, — сказал он по-французски и кивнул официанту, с любопытством наблюдавшему за ними.

Он вел себя так естественно, что Труди, которая сидела, заливаясь краской и опустив глаза, быстро преодолела смущение. Непринужденная поза Армана нисколько не изменилась. Он только с любопытством окинул взглядом спокойного господина рядом с собой; его правая рука, потянувшаяся было к внутреннему карману, приостановилась.

— Но это мой заказ! — с легкой улыбкой заметил он.

Рука его опустилась в боковой карман и вынула портсигар. Обрадованная передышкой, Труди взяла сигарету. Ван Хаутем извинился и достал свою трубку. Когда официант поставил перед ними портвейн и убрал пустые чайные чашки, стороннему наблюдателю могло показаться, что эти трое — хорошие знакомые, они собрались на заранее назначенную встречу и теперь неторопливо потягивают вино, дружелюбно кивая друг другу. Ван Хаутем обратился к своему соседу.

— Ваше лицо, — неторопливо сказал он, — кажется мне знакомым. Не вас ли четыре года тому назад я встречал здесь в чине инспектора французской полиции? Вы приезжали в Амстердам вместе с моим старым другом Фиделем по делу о фальшивых банкнотах. Инспектор Миродель, если не ошибаюсь?

— Совершенно верно, — последовал столь же спокойный ответ. — Через год после этого я расстался с французской полицией, потому что мне предложили возглавить парижское отделение американского сыскного бюро Паркингтона. — Он покопался в бумажнике и подал амстердамцу свое служебное удостоверение. — Вас не должно удивлять, что моя фирма по поручению страховых обществ интересуется событиями, которые со вчерашнего утра и вам доставили немало хлопот.

Труди ни на минуту не усомнилась в правдивости этого ужасающего открытия. Она готова была провалиться сквозь землю — надо же выкинуть такую глупость и поддаться соблазну этих заманчивых миллионов. Она не смела глаз поднять от мучительного стыда, что так легко позволила конкуренту — да еще из агентства Паркингтона! — оставить себя в дураках. Правда, в обмен на переданные ему сведения он тоже сообщил ей кое-какую важную информацию, но ведь он к тому же ловко добился, чтобы в ежедневных рапортах она передавала Людвигу Целлеру не все, что узнавала. А самое ужасное — она открыла французу свои карты, запятнала свою безупречную репутацию, так как, являясь доверенным лицом Целлера, согласилась действовать заодно с преступным миром. Разумеется, можно скрыть свои переживания и сделать вид, будто она никогда не имела бесчестных помыслов. Разве кто докажет, что она вступила в контакт с Арманом де Перпиньяном не затем, чтобы хитростью выманить у него информацию, необходимую для расследования, а с совершенно иной целью. Но чувство стыда не проходило: в своих собственных глазах Труди оставалась подозрительной особой, затесавшейся за один стол с двумя порядочными людьми, которые явно смотрят на нее как на безнравственную тварь, как на преступницу.