Оксана Демченко - Демченко Оксана

• Название: Демченко Оксана
• Автор: Оксана Демченко
• Издательство: Альфа-книга
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9922-1315-7

Ты сын вождя, наследник славы великого деда, получивший право стать воином огня. Вот бледные, и они враги,— все просто. Бери по праву победителя что пожелаешь, бери и не сомневайся! Пусть гудит гневом пламя, дарующее силу. Ты уверенно владеешь им… однако не владеешь собой. Стоит ли победа в бою такой жертвы? И какие еще принесешь ты, стремясь к величию? И от чего откажешься, чтобы, повзрослев, остаться собой в большом мире, где нет простых путей и однозначных ответов?

---

  Рёйм перестал тупо рассматривать саквояж, действительно лежащий в дальнем темном углу пещеры, явно брошенный туда им самим. Не важно. Теперь - не важно. Он осторожно повернулся к Шеуле, склонился над ней, заглядывая в ночную синеву глаз. Если бы вчера кто-то сказал ему, немолодому человеку с посредственной внешностью, без достатка, имени и знакомств: самая красивая женщина этого берега будет тебе поклоняться... Он бы и смеяться не стал. Какой смысл потакать злым издевкам? Вчера собственная жизнь казалась понятной и удручающе серой до последнего дня: выжить в гнилом чреве корабля, рядом с ядовитейшим ментором, вернуться в окрестности университета, оплатить взнос в гильдию и получить врачебную практику. Потолковать с кем следует и подобрать вдовушку, не особенно старую, умеющую вкусно готовить и экономно вести хозяйство... Тоска и обреченность была в тех планах, а вот возможности выбора - не оставалось. Грядущие заранее определенные дела казались оковами, из которых нет избавления на каторге жизни.

  Но он осмелился на побег - и теперь сидит в лесу, в пещере с голым земляным полом. Голодный, замерзший, обессиленный - и свободный...

  Рёйм осторожно убрал с лица Шеулы прядь волос, кончиками пальцев тронул кожу на щеке, гладкую, ставшую бронзовой от румянца. Красивой женщине, сознающей свою красоту, нетрудно с улыбкой отметить, подтверждая очевидное: да, и он, бледный ранва, ей поклоняется, как многие иные. Ей не могли не поклоняться самые сильные и славные воины здешнего народа. Они смотрели на Шеулу, мавиви и красавицу, и смели лишь молча поклоняться - искренне, глубоко и безнадежно.

   - Чем же я лучше воинов твоего народа, мавиви? - едва выговаривая слова, спросил врач. - Я не умею жить в лесу и меня не примет твой народ, я бледный...

   - Ты добрый, - серьезно сказала Шеула, моргая и бронзовея щеками еще ярче. - И ты поклоняешься мне. Другие видят силу, поклоняются асхи, асари, ариху и амат... и потом вот, совсем потом, мало-мало мне. Я мавиви, я вижу: твоя душа открыта. Красивая душа. Совсем красивая, вот... Я поклоняюсь и мне хорошо. Камень мешал ночью, только было не больно, хорошо. Нет злости на тебя, на камень. Я лежала, думала. Все поняла. Будет утро, я посмотрю на ранва и вовсе решу.

   - Что решишь?

   - Решила, все! Нельзя идти туда, к воинам. Я слабая, меня не будут слушать. Скажут: мавиви плохо, Шеула не умная.

   - О да, горячечный бред, - согласился врач.

   - Бред, так они будут думать... - вздохнула мавиви. - Ты бледный. Они будут убивать. Долго. Я думала и знаю: я не могу смотреть. Дам силу асхи, тебе дам. Плохо... Они убьют ранва, их много, ты не воин, не знаешь смерть. Ты будешь мертвый сам, я поняла. Стало совсем плохо. Значит, поклоняюсь... Мы не идем в племя. Здесь лес. Здесь я решаю, что такое правильный закон. Ты будешь меня лечить. Когда мавиви сильная, все вожди не скажут против. Они признают тебя.

   - ... 'они признают тебя', - тихо шепнула Шеула, внучка упрямой мавиви прошлого. - Так сказала бабушка. И она добилась бы своего, только на лечение ушел полный год. Трудный год. Мой дед тогда совсем плохо понимал лес, да и прятаться им приходилось и от бледных, и от смуглых. От всех! Когда бабушка начала сама ходить и ноги её окрепли, снова понадобилось много времени, чтобы разбираться, что происходит в лесу и как далеко зашла война. Дед однажды проговорился: они шли по следу боев до самого берега, бабушка лечила лес и потому двигались медленно. Они были рядом, когда отгремел последний большой бой, когда погибли вождь Ичива и оберегаемая им мавиви Лакна. Я спросила: как это было и почему они не вмешались? Мне обещали рассказать все, когда я стану взрослая, в шестнадцать лет. И ушли, не рассказав. Не успели...

  Мавиви поникла, жалобно глядя на своего нового дедушку - Магура. Старый махиг обнял за плечи, погладил по голове. Шеула улыбнулась, прижимаясь щекой к темной бронзе кожи махига. Когда рядом есть старшие, легко быть ребенком. И только утратив стариков, запоздало удается осознать, как же это хорошо и ценно - иметь возможность оставаться ребенком.

   - Почему твоя бабушка не вышла к нам позже? - спросил Магур.

   - Она обещала рассказать, - снова пожаловалась Шеула. - Но я и так догадываюсь. Сначала она была слаба, потом родился мой отец и на какое-то время стало не до остального. А еще позже... Тогда уже возник закон, объявивший бледных не людьми. Бабушка долго искала других мавиви, она надеялась, что еще кто-то уцелел. Или что новые придут к ней, ведь единая душа находит воплощение сама, дар далеко не всегда наследуется. Пока они искали, стало явным новое зло. И бабушка отвернулась от людей леса, не простила им предательства. То есть она помогала, но не сообщала о себе.

   - Наставник, - тихо и сосредоточенно молвил Магур. - Тот, кто сжег души шести моих учеников и кого мы, махиги, посмели счесть равным мавиви.

   - Да, он, - согласилась Шеула. - Бабушка много раз просила деда пойти и навести порядок. Только он врач, он так и не научился убивать для пользы. В последние годы дед и бабушка совсем срослись... Сила асхи и асари благоволила Рёйму, а бабушка вспыхивала и хмурилась, пытаясь уравновесить ариха и амат. В общем, бабушка уже не могла назвать деда своим ранва, они вместе были мавиви, двое сразу. И они решили, что принадлежат прошлому, а судьбу наставника и ошибки людей леса должны решать те, кто придет после них. Чтобы не копить обиды и не мстить, но искать путь вперед.

  Шеула покосилась на Ичивари, нагнулась к костру, разгребла угли и добыла готовую рыбу в корке из глины. Положила на плоский камень и снова сгребла угли поудобнее. Хихикнула, довольная тем, как сын вождя восхищается её умением общаться с огнем. Ичивари оббил глину и подал рыбу на листьях - сперва деду Магуру, затем мавиви и в последнюю очередь взял остатки себе.

   - Как твой бледный дед не умер в лесу от голода, - с долей самодовольства буркнул сын вождя. - Он и рыбу добыть не умел, пожалуй.

  Мавиви поймала в ладонь уголек, сжала - и сдула пепел. С сомнением покосилась на рыбу, но есть все же стала.

   - Два-три уголька дают столько же силы, сколько одна мелкая рыбина, - негромко сказала мавиви. - Я могу стать сытой по-разному. Напрямую принимая малый дар духов или же получая его через воплощенное, годное в пищу. - Шеула подвинулась опять поближе к Магуру. - Мой новый дедушка... как хорошо!

   - Твой новый дедушка хотел бы большего, - задумчиво предположил Магур. - Тебе нужен ранва. Я еще не так стар, чтобы не годиться в защитники мавиви. А ты слишком мала, чтобы полагаться на себя и обходиться без ранва. И, хоть я и принадлежу прошлому, я желал бы навестить наставника и прекратить беззаконие, творимое им. Пока не стало совсем поздно и он не добрался сперва до души моего Чара, а затем и до места вождя махигов. Твоя бабушка могла не понимать, как отравляет яд бледных, именуемый властью... Но я научился новому и вижу это.

   - Без наставника мы не сможем одолеть бледных, когда из моря явится новый их корабль, - забеспокоился Ичивари, потом покосился на мавиви и виновато дернул плечом.

   - Горячечный бред! - вскинулась мавиви. Потерлась щекой о плечо деда. - У меня теперь есть лучший на всем свете ранва, наш дедушка Магур. Мы пойдем к наставнику, если таков его совет.

   - А ты, Чар, отправишься к отцу, - непререкаемо молвил дед. - Покажешь Слезу Плачущей и пояснишь, что разделение души и прочие глупости ей не угодны. Имя Шеулы и само её существование пока не станешь раскрывать.

  Ичивари поежился, представив бешенство отца и обреченные тихие слезы матери... Но возражать не стал. Коротко поклонился деду. Тот лукаво блеснул глазами, подмигнул мавиви.

   - Безусловно, вождь будет очень зол. Ужасно зол. Он наговорит невесть чего, накажет Чара, потребует отослать гонца к наставнику, оповестить людей степи... и сделает еще много разного. Потом он закроет дверь своей комнаты, плотно занавесит окно. Погасит свет и без малейшего шума станет прыгать от радости и даже, может быть, уронит одну-две слезы. Он любит Чара. И он знает, что обряд разделения лишит его сына. Только выбора нет, так кажется сильному, но безнадежно отравленному логикой, вождю махигов. Очень трудно быть сыном великого вождя Ичивы. Он боится оказаться слабым. И перед лицом бледных, и тем более - перед советом стариков. Трудно нести на плечах бремя чужой славы... и чужих ошибок.

   ***

  'Непонимание наше с бледными с самой первой встречи было, как я теперь полагаю, исключительным и всеобъемлющим. Его основу я вижу в некоторых важнейших опорах и ценностях, традициях и устоях. И первой пропастью, не получившей моста и разделившей нас, назову веру. Мы, люди леса, привыкли к тому, что в разных племенах духам поют разные песни и исполняют несхожие обряды. Мы по ошибке сочли Дарующего еще одним воплощением привычного и не восстали против него - почему бы бледным не петь иначе? Мы не увидели в чужой вере ничего враждебного. Хуже: не смогли взглянуть на себя и свою веру глазами бледных, мы даже не пытались, да и не имели должных знаний и опыта размышлений и сравнения... Мы не ведали того, что бледные именуют философией, склонностью рассуждать о дальнем, умозрительном, почти столь же туманном, как мир неявленного.