Фердинанд Лот - Последние Каролинги

• Название: Последние Каролинги
• Автор: Фердинанд Лот
• Издательство: Евразия
• Жанр: История
• Год: 2001
• ISBN: 5-8071-0077-8

Настоящая книга известнейшего французского историка-медиевиста Фердинанда Лота (1866–1952) посвящена исследованию периода правления последних представителей Каролингской династии (954–987 гг.). Перед читателем предстает трагическая картина упадка и децентрализации государства, калейдоскоп событий, безмерно множащихся и утрачивающих свою значимость. Деградация королевской власти и ослабление связующих нитей государственного устройства рождают ощущение хаоса, на смену которому неизбежно придет новая власть, новый миропорядок, новая династия Исследование Лота отличается фактической скрупулезностью, обширной источниковедческой базой и повышенным вниманием к отдельной личности, конкретному поступку. Книга адресована широкому кругу читателей.

---

Адальберон сам подтвердил правдивость этих слов в письме, адресованном архиепископу Трирскому (апрель 985 г.): «Я нисколько не хочу скрывать от вас, его в прошлом посланном мною к вам письме я выступил защитником единодержавия моего сеньора (Лотаря), которому я всем обязан. Так как мой племянник был готов дать и выполнить ту клятву, которую все дали моему государю,[183] то он и получил от меня отпуск сообразно законам отцов.[184] Но каким образом он мог оказаться вероломным (в чем его обвиняют я никак не могу понять. Как же вызвать на суд и отлучать от церкви этого Адальберона, как просить других поступать так же? Ведь, согласно законам, нам это не подвластно, и потому мы не сделаем этого и никого не попросим сделать это из страха ввергнуть в ту же бездну нас самих и тех, кому мы можем быть благодарны. Небесный царь говорит: «Воздай же Кесарево Кесареви, а Божье Богу». Сообразно этому я буду хранить верность моим королям (Лотарю и Людовику) незапятнанной, буду оказывать им всего рабское повиновение (sic!), не уклонюсь ни в чем с этого пути, но Божьи веления все же буду ставить выше. Но поскольку в наши времена немногие беспокоятся о Божьих велениях, когда мы радеем о Божьем законе, нас обвиняют в вероломстве и о каком-либо другом преступлении. Из этого следует, что помещенным между молотом и наковальней нам сложно не погубить душу и тело. Если сострадание не чуждо вам, которого мы всегда почитали как брата или скорее как отца, обремените себя советом и помощью другу; во времена благоденствия мы всегда надеялись на вас, так сделайте, чтобы мы не утратили надежды в иное время. Мы обращаемся не к человеку, а к скромности первосвященника. Доверив вам свои тайны, мы берем Господа в свидетели, взывая об ужасной мести, если это приведет к нашей погибели (82, № 54).

Экберт успокоил Адальберона, но в то же время упрекнул его за враждебное отношение к Генриху Баварскому. Ответ Адальберона был написан в очень смягченных тонах, если сравнивать его с письмом № 52 (см. стр. 125–126); – «Реймский архиепископ, охваченный чувством страха, в то время был озабочен лишь тем, чтобы постараться жить в ладу со всеми и всем угодить», – довольно справедливо отметил Жюльен Аве (82, стр. 52, пр. 3). «Ваши письма, освободившие нас от множества забот, дают нам новые. Ибо мы возрадовались постоянству вашей привязанности, вашей верности, вашему самопожертвованию для нас. Кому удалось омрачить ваш ясный ум настолько, что вы во всем считаете меня согласным с моими родственниками: я не знаю, за что бы мне ненавидеть Генриха, и знаю, за что мне его любить. Но в настоящее время, в чем может выразиться внешним образом это мое расположение к Генриху? Обстоятельства складываются не так, как мы того хотим: в одном случае они зависят от Божьего произволения, в другом – от слепой судьбы. Как только появится возможность, известите меня, что было решено на нашем съезде в Дуйсбурге, что требует правительство короля от герцогини Беатрисы и других лотарингских сеньоров, если вам об этом не известно, разузнайте об этом и как можно скорее дайте нам об этом знать, и сообщите, что вы думаете на этот счет. Заканчивая, мы повторяем, что мы о вас самого лучшего мнения и ждем, что вы нам окажете то же доверие, с которым мы обсуждаем с вами наши дела» (82, № 55).

Но никакие хитрости и заверения Адальберона не смогли обмануть Лотаря. В Лотарингии он запретил ему выезжать дальше, чем за Музон. В апреле 985 г. король получил письмо от архиепископа, которое только вывело его из себя. Адальберон обязан был предоставить, будучи крупным вассалом и светским сеньором, который имеет многочисленные владения, от себя подмогу для осады Вердена. Король приказал ему, чтобы архиепископское войско снесло до основания монастырь Св. Павла, который находился около города и мог послужить убежищем для врагов. Адальберон ответил, будто не узнает ни почерк короля, ни внешнего вида королевского указа. К тому же он отказался исполнять приказы Лотаря и утверждал, что воины, пребывающие в нищете, отказались служить дальше в гарнизоне Вердена.

В мае Лотарь решил на большом собрании предать архиепископа Реймса суду, обвинив его в предательстве. Собрание состоялось в понедельник 11 мая, в Компьене. Из лотарингцев присутствовали герцог Карл и граф Ренье,[185] из французов Герберт де Труа, Гибуин, епископ Шалона (на Марне), Адальберон, епископ Ланский. Граф Шартрский, Эд, задержанный неизвестными делами, там не присутствовал. Архиепископ Реймса представил речь в свою защиту в том виде, в каком она была составлена его другом Гербертом: «Меня обвиняют в коварстве и предательстве королевского величества. Говорят, что я виновен в том, что позволил моему племяннику, реймскому клирику, покинуть епархию, чтобы отправиться ко двору иноземного короля[186] и добиться от него епископства на территории королевства, которое мой сеньор, король Лотарь, собирался потребовать себе как свое наследственное владение, и в том, что я пожаловал моему племяннику, без разрешения и согласия моего господина, духовный сан».

Оправдательная речь.

В то время, когда мой сеньор король Лотарь еще не владел королевством Лотарингией и еще не обнаруживал желания вернуть его себе, я получил в заложники сына моего брата, пообещав вернуть его немедленно на свободу и его семье, если со временем этого потребуют обстоятельства. Когда мой сеньор сделался опекуном императорского сына и получил заложников вследствие этого, мой брат (Годфрид) неоднократно требовал вернуть назад своего сына, и так как я не торопился, он упрекал меня в нарушении слова и воззвал к высшему Судии, который на страшном суде отмстит за оскорбленное доверие и родственные узы. Мой сеньор не предупредил меня, что желает получить назад королевство, речь шла только об опекунстве. Вовсе не запрещая мне отпустить моего племянника, клирика, он даровал мне на это разрешение с благосклонностью, что, по крайней мере, выходит из донесений моих посланцев, правда, при условии, что он исполнит все, что обещал его отец. Я позволил тогда моему племяннику уехать, но потребовал, чтобы он поклялся хранить чистосердечно верность в деле, которое повлекло за собой передачу заложников; этой клятве он остался верен до сих пор, и думаю, будет верен ей в дальнейшем. Если я и посвятил его в диаконы – и пресвитеры, для того чтобы, избавившись от нашей власти, он не подпал под власть другого, /а также/ чтобы пресечь путь злым наветам, которые появились бы против нашей церкви, если бы иподиакон попал в епископы; впрочем, сан диакона и священника не дает право ни на области, ни на города, ни на деревни, входящие в состав земных королевств, но налагают обязанности только в небесном царстве – бороться с пороками и нести добродетели. Везде, где бы я ни обвинялся в предательстве и коварстве, я показал, я думаю, что сдержал свое слово и, несмотря ни на что, сохранял верность моему сеньору» (82, № 57).

Адальберон противоречит себе. В письме 54, направленном Экберту, он жалуется, или притворяется, что жалуется, на своего племянника, который не сдержал слова, данного под клятвой королю Архиепископ лгал в том или в этом письме. Мы этого точно не знаем, но, по крайней мере, один раз он солгал Последнее утверждение было смелым, но сомнительно, что собранию оно показалось правдоподобным Адальберон же заботился о том, чтобы заручиться более действенной помощью, нежели его красноречием. Он рассчитывал на помощь Гуго Капета. Герберт уже два или три раза советовал семье графа Годфриду заручиться дружбой с Робертинами. Сам же он наладил отношения с герцогом, что не представляло особого труда, поскольку Герберт являлся наставником его сына Роберта, и заинтересовал его горькой участью архиепископа.[187]

В то время, как шел суд над Адальбероном, Гуго двинулся во главе шести сотен воинов на Компьень. Узнав об этом непредвиденном нападении, собрание тотчас же было распущено. Адальберон был спасен, и вплоть до конца правления Лотаря попытки его судить не возобновлялись. Но с другой стороны, вражда Гуго Капета с Лотарем продолжалась весьма не долго. Уже в июне Гуго примирился с королем 18 июня, в четверг, к великой скорби императорское партии, он присоединился к Лотарю и Эмме. Король скрепил это соглашение тем, что предоставил Гуго возможность распоряжаться судьбой его племянника молодого герцога Теодориха. Видимо, Лотарь нашел что предпочтительнее освободить пленников,[188] при этом, естественно, приняв соответствующие меры предосторожности. С конца июня Зигфрид уже находился на свободе; Гозилон получил свободу, отдав в заложники своего племянника, сына своего брата Бардона, и пообещав выполнить те же условия, что и Зигфрид. Бесстрашный же Годфрид остался глух ко всем предложениям Лотаря. Нужно сказать, что предложения были весьма суровые. Он мог обрести свободу только при условии возвращения Монса и Эно Ренье, уступки Лотарю и его сыну графства и епископства Вердена, наконец, передачи заложников и клятвы верности королю Франции. Поэтому Годфрид предпочел остаться в плену. Впрочем, его тюремщики Эд и Герберт, считали его отчасти своей собственностью и собирались выгодно использовать сложившуюся ситуацию. Конечно, Герберт навещал его не бесплатно. Поэтому Адальберон и Герберт, прекрасно зная этих двоих, надеялись, предложив хорошую цену, заключить с Эдом и Гербертом договор, который Герберт называет посредническим миром (pax sequestra), и освободить Годфрида. Однако их переговоры прошли неудачно и ничем не закончились.