Анна О’Брайен - Меч и корона

• Название: Меч и корона
• Автор: Анна О’Брайен
• Издательство: Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга»
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9910-1848-7

Она была рождена повелевать и править, как и десять поколений ее предков! Элеонора Аквитанская пошла под венец с Людовиком VII, чтобы разделить с ним французскую корону. Но для молодого супруга лоно Церкви было желанней ее лона: он проводил ночи в молитвах, она же если и молилась, то только о даровании наследника. Власть стала ее богом, и ради нее она, женщина, отправится в Крестовый поход и неимоверными усилиями добьется развода. И только потом поймет, что означает быть любимой.

---

Не обращая на меня внимания, Людовик приблизился к де Ранкону и ударил его кулаком по плечу.

— Вы ослушались приказа, сударь. Нет вешать вас я не стану, но и не желаю более видеть вас в своем войске. Вы вернетесь в Пуату.

— Вы не можете позволить себе разбрасываться командирами, не так много их осталось, Людовик, — предостерег его Морьен.

— Я не могу позволить себе держать тех, кто мне не повинуется. — Людовик резко поворотился ко мне. — А вы, сударыня, потрудитесь впредь не совать нос в дела воинские! Теперь ступайте прочь с глаз моих! Все! Мне надо помолиться. — Он на заплетающихся ногах побрел к моему шатру, ибо его собственный сгинул со всем обозом. — Все пропало. Абсолютно все. Если я потерплю неудачу, вина за нее ляжет на вас, Элеонора.

— Я ни в чем не виновата.

— Вам надо покаяться, Элеонора. — Слова осуждения громко прозвучали в утреннем воздухе. — Вы должны молить Бога о прощении за свой ужасный грех, как я замаливал Витри.

Не стану я этого делать! Не стану! Моей вины в случившемся нет!

Этот вопль звучал у меня в ушах, когда я скрылась в шатре своих дам, а под ложечкой сосало от тревоги. Виновна ли я? Я отвергала такое предположение и всегда буду отвергать. Да, я дала свое согласие, но всецело полагалась при этом на воинский опыт де Ранкона и Морьена. Откуда мне было знать, какие ужасы могут из этого проистечь? Единственное, что я понимала: из меня делают козла отпущения, меня бесчестят, мою репутацию втаптывают в грязь горного прохода, заваленного телами наших рыцарей, воинов и паломников.

Это несправедливо! Несправедливо!

И все же я стану ходить с высоко поднятой головой. Поступить иначе означало бы признать себя виновной.

Мне выдалась нелегкая ночь. Даже мои дамы, сколько могли, избегали со мной говорить. Слухи об обвинениях, громко высказанных Людовиком, передавались по всему лагерю и обрастали все новыми подробностями, а если я упускала какие-то из слухов, то Агнесса сообщала мне о малейших грехах, в коих меня винили. Вот она не избегала разговора. Я перегрузила обоз совершенно невероятным количеством своих вещей, заботясь только о себе. Приказав своему авангарду уйти на ту сторону прохода, я оставила основные силы в трудном положении, фактически без защиты. Я поставила собственную безопасность и удобства выше безопасности рыцарей, воинов и паломников, которые шли позади. Я навлекла погибель на женщин, которые согласились пойти в поход вместе со мной, однако путешествовали в обозе.

Теперь-то я поняла, отчего мои собственные дамы избегают встречаться со мной взглядами.

Элеонора была во всем виновата. Погибшие тяжким грузом должны лечь на совесть Элеоноры. Разве не собственный супруг обвинил ее в этом? От такой несправедливости у меня мурашки бегали по коже.

— Мне просто не верится, что Людовик поставил меня в столь унизительное положение, — разбушевалась я наконец, когда могла уже излить свою ярость в отсутствие чужих ушей.

— Правда, зато мне верится, что это дело рук змея из орде на тамплиеров!

Агнесса размашисто, сердито расчесывала мне волосы.

— Но и Людовика нельзя оправдать. Он ведь вечно сперва прислушивается к Галерану, а уж потом говорит со мной!

— Галеран боится вас. Он жаждет власти. — Агнесса налегала на гребень. — Он боится любви Людовика к вам. И уничтожит ее, коли сумеет.

Но и это меня не смягчило.

— Что это за любовь, если он обвиняет и порочит меня, не разобравшись что к чему?

Наутро я встала с твердой решимостью изложить все как было перед Людовиком и его военным советом. Людовики его рыцари не могут не выслушать меня. Разве я не королева Франции? Я обязана все разъяснить — ради себя самой и ради де Ранкона. Не сомневаюсь, что Людовик, выспавшись ночью и хорошенько поразмыслив, сумеет понять меня.

Я надеялась, что меня допустят к участию в советах Людовика? Пора было бы уже мне запомнить: принятие важных государственных решений — не дело женщин. Разумеется, Тьерри Галеран, застывший у входа в королевский шатер и ворчавший, как пес, преградил мне путь, а Людовик не пожелал встречаться со мной. Не желая опускаться до недостойных препирательств у входа в шатер, я была вынуждена удалиться — а что еще делать? От нового унижения гнев снова вспыхнул жарко в моей груди. Я буквально ощущала на губах его вкус — горький, как у желчи. Мой супруг бросил меня на растерзание, репутация моя разорвана в клочья и выброшена на забаву всем европейским подонкам. Если уж Людовик отказался повидаться со мной, то кто станет слушать мои оправдания? Оправдания мне не будет. Как мог он так унижать меня, свою жену? Как мог позорить меня перед подданными?

Вызывало отвращение нескрываемое самодовольство Галерана. Несомненно, его влияние шло в гору.

А мне никогда еще не доводилось падать столь низко.

Если бы мне пришлось определять, в какую именно минуту я поняла, что не в силах больше выносить эту видимость брака, то я бы сказала: в ту самую. Да чтобы мой муж так унижал меня без всяких на то оснований, чтобы он прислушивался к тем, кто желал мне зла и нашептывал ему несправедливые обвинения, чтобы он обращался со мной, как с обычной женщиной, а не с государыней в собственном праве, у которой прав не меньше, чем у него! Уходя прочь от шатра, сознавая свое полнейшее бессилие, я знала, что никогда и ни за что не прошу этого Людовику.

Помнится, я обозвала Тьерри Галерана кастрированным цепным псом, который рычит, оберегая своего хозяина. Тамплиер этого тоже мне никогда не простит. Как в свое время выяснится, на мою беду.

Казалось, несчастьям не будет конца. Потрепанное войско наше кое-как выбралось-с гор и дохромало до ближайшего порта, города Атталия[75], однако и там нас ожидал вовсе не отдых, а долгие недели невыразимых страданий. Мы и до этого питались еле-еле, а теперь, с утратой обоза и всех съестных припасов, голод угрожал нашей жизни ничуть не меньше, чем сабли турок. У меня и сейчас живот сводит судорога, стоит вспомнить о том, как приходилось есть подгнившее мясо павших лошадей и мулов. Кое-кто из рыцарей пил кровь своих коней, чтобы продержаться самим. Нам не хватало одежды и даже обуви. Мои ладони и ступни ног покрылись волдырями, губы потрескались, одежда на глазах превращалась в лохмотья.

— В Атталии мы перегруппируем свои силы, — предсказывал Людовик.

Само собой разумеется, он ошибался. На нас безжалостно обрушились бури. Продуктов по-прежнему не хватало, и были они очень дороги, ибо окрестные греки решили нажиться на нас. Но всего в трех днях пути морем, совсем рядом, лежал золотой город Антиохия. Нужно было только найти корабли, которые доставили бы нас туда. Местные рыбаки потирали руки в предвкушении того, как золото крестоносцев перекочует в их карманы.

— Я не стану столько платить! — бушевал Людовик. — По четыре серебряные марки с каждого пассажира, и это помимо стоимости самого корабля! Я платить не стану.

— А нам что, есть из чего выбирать? — устало спросила я.

— Разумеется, есть! Галеран говорит, что нам это не по карману. С Божьей помощью я возьму верх над этими рыбаками.

Но уговорить Бога ему не удалось. Пять недель он торговался, а ведь до Антиохии оставалось рукой подать. Пять недель неописуемых мук. В войске началась дизентерия. Мы задыхались от окружившего нас смрада мертвецов и нечистот. А затем последовала первая вспышка чумы. Смерть подкрадывалась к нам, пока Людовик отказывался платить, пока мы сидели в Атталии. Грязные, голодные, умирающие.

Довольно! Бог свидетель, этого довольно! Я отправилась к Людовику, который, как обычно, молился вместе с Одо де Дейлем и графом Морьеном, который за последнее время весь пожелтел; Галеран стоял у дверей на страже. Без единого слова я прошла мимо него — пусть попробует вытащить из ножен свой меч!

— Мы больше не можем оставаться здесь, Людовик. — Я не стала дожидаться, пока он с трудом поднимался на ноги. — Невозможно больше терпеть. Наше войско гибнет без боя.

Людовик, к моему крайнему изумлению, улыбнулся:

— Я это знаю. Завтра мы уходим отсюда.

— Слава Богу! Нам хватит судов, чтобы перевезти большинство…

— Нет, мы двинемся пешими. — Что он говорит? Пешими? — Я твердо решил это, Элеонора. — В его глазах снова был лихорадочный блеск. — Мы пойдем по стопам первых крестоносцев. Их доблесть — в памяти людей и поныне, такова же будет и моя. Нас ждет слава на небесах.

— Полный опасностей пеший марш, когда можно доплыть до цели за три дня? Вы, должно быть, не в своем уме.

— Меня уверили в благословении Божьем. Если мы умрем, то станем мучениками за святое дело.

Боже правый! Нет, доблесть и мученичество — это не по мне. Я вновь испытала непреодолимое желание дать Людовику пощечину, ударить его по самодовольному лицу, на котором было написано благочестие! Он что, совсем ничего не понимает?