Георгий Шолохов-Синявский - Суровая путина

• Название: Суровая путина
• Автор: Георгий Шолохов-Синявский
• Издательство: Ростовское областное книгоиздательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1952

Роман «Суровая путина» рассказывает о дореволюционном быте рыбаков Нижнего Дона, об их участии в революции.

---

«Скорее к дубам, где есть пулемет и лежит часть винтовок и патронов! Скорее поднять паруса и плыть к своим!» — как бы говорили их взгляды.

Зубчатая стена огня, за которой напряженно следил Анисим, как бы раскололась надвое, открыв когда-то выкошенную неширокую прогалину. Одна половина пламени навалилась на самую густую и высокую заросль, через которую совсем недавно пробирались ватажники, другая двигалась вдоль берега. Путь по прогалине, через выгоревшие, дымящиеся места, освободился до самой заводи.

— Братцы, за мной — во всю мочь закричал Анисим и, махая винтовкой, ринулся в свободный от пламени промежуток. Он бежал, непрестанно оглядываясь на товарищей, несущих Панфила. По обе стороны кипело пламя, сплетаясь свистящими языками над головой. Ноги проваливались в промоины, полные жара. Шапка дымилась. В лицо бил едкий дым, слепил глаза.

Иногда, оглядываясь, Анисим терял из виду в багровом дыму товарищей, но в тот же миг они догоняли его. Он видел их измазанные копотью лица, сверкающие глаза.

Еще минута и вот ерик, флотилия дубов, с поднятыми парусами у причала.

Из глубины займищ доносится резкий перестук выстрелов. Над головой посвистывают пули. Анисим с разбегу прыгает с обугленного берега в воду, за ним один за другим кубарем скатываются ватажники.

С кормы одного из дубов начинает глухо стучать пулемет. Анисим, не помня себя от радости, кричит:

— Пашка! Сыпь по камышам! Не переставай!

Его и Панфила подхватывают дружеские руки и втаскивают на борт дуба. Паруса уже натянуты ветром, гребцы быстро взмахивают веслами. Дубы выбираются на стремя, режут носами звонкую волну.

Анисим лежит на корме, прижимая к плечу приклад винтовки, видит, как по берегу скачут всадники. Он целится в одного из них и нажимает спусковой крючок. Всадник валится с седла. Освобожденный напуганный конь скачет на фоне пламени, поднимая копытами рой искр.

Пули все еще поют над головой, дырявят туго натянутый парус:

— Ребята! Бартыжай под темный берег! Навались на весла! — кричит Анисим. — Гребь! Гребь! — командует он так, как командовал когда-то убегающим от пихры крутиям. Но не крутии сидели теперь на Дубах, а советские партизаны.

«Смелый» идет впереди. На носу его плещется ревкомовский, простроченный пулями флаг. У руля сидит Панфил. Он весь напитан дымовой гарью, бородка его осмалена, на щеке вспух большой волдырь. Обожженными, кровоточащими руками он сжимает румпелек и острыми глазами смотрит вперед, где светят огни свободной земли…

30

До самого Кагальника ватажники, выбиваясь из сил, работали веслами. Никогда дубы не ходили так быстро. Даже в те времена, когда шаровский катер «Казачка» гонялся за рыбалками, отчаянные крутии не отмахивали с такой яростью веслами.

К Кагальнику приблизились, едва забелелась заря. Ревкомовский флаг был замечен с берега, позволил партизанам беспрепятственно подвалить к причалу. Но на берегу их встретили довольно подозрительно, заставили остановиться. У изгородей ближних дворов стояли пулеметы, на обрыве гнездилась артиллерия. С моря с часу на час ждали подхода немцев.

Истерзанный вид партизан, обгорелые ватники красноречиво говорили сами за себя. Между красноармейцами и ватажниками скоро завязались разговоры, люди радостно пожимали друг другу руки.

Анисим и Павел Чекусов пошли в штаб бригады. Черноволосый, огромного роста, говоривший рокочущей октавой кубанец-командир встретил ватажников дружелюбной и удивленной улыбкой. Он с любопытством оглядывал прожженные пиджаки партизан, закоптелые лица и оглушительно, так, что дрожали в окнах тоненькие стекла, гремел:

— О це бисовы хлопци! Куды ж вас понесло? Ну, ну! Кажить мини все!

И Анисим рассказал ему все.

— Що ж мини з вами робыть, а? — весело загудел комбриг, когда Анисим закончил рассказ. — В бригаду до мене поступайте, чи що? Годи вам партизанить.

Анисим переглянулся с Чекусовым, сказал:

— Да мы уж так и порешили, товарищ командир, безо всяких подаваться в Красную Армию.

— Ну вот и гарно, хлопци. О це дило!

Анисим и Чекусов, очень довольные, вышли из штаба.

Навстречу им, ухмыляясь и развевая обгорелыми полами шинели, бежал Андрей Полушкин.

— Хлопцы! — закричал он еще издали. — Бабы наши тут, в Кагальнике.

— Какие бабы? — спросил Анисим. — Где? Чего буровишь?

— Да такие, будь они неладны! Твоя жинка, Анисим Егорыч, и моя в аккурат уже с неделю тут нас дожидаются.

Андрей сердито сплюнул.

— И ты знаешь, мать их за ногу, чего они устроили? Поступили в отряд санитарками. Накажи бог! Видал таких вертихвосток?

Анисим ничего не понимал, удивленно мигая. Его недоумение сменилось радостью, когда он встретился с Липой в рыбачьей хате. Он не узнал ее. Солдатская защитного цвета фуфайка облегала ее похудевшую, по-девичьи стройную фигуру. Из-под грубой суконной юбки виднелись большие солдатские сапоги. Лицо вытянулось, глаза смотрели строго.

— Ну, теперь я от тебя не отстану! — сказала Липа, прижимаясь к Анисиму и улыбаясь. — Подумали, подумали мы с Маришей, да вот и порешили — лучше в Красную Армию, чем обратно в хутор.

Анисим обнимал жену, заглядывая в милые глаза, не находил слов, чтобы рассказать о пережитом в займище. Два часа, проведенных вместе, пробежали быстро. Липа, вспомнив с Егорке, заплакала.

Анисим успокоил ее:

— Ничего, не пропадут. Пантелей Кобец сказал — убежали они из хутора. Не тужи, Липонька. Там наших друзьяков немало осталось. А мы скоро вернемся в хутор.

Но он сам не верил своим словам: он знал — борьба только разгорается. Долгие дороги лежали впереди.

В тот же день партизанская ватага, за исключением Панфила Шкоркина, влилась в сводный пехотный Социалистический полк. Панфилу опять не повезло. Помешала искалеченная нога. Но он не унывал, хотя без костыля ходить стало еще трудней. Ом опирался теперь на простую, наспех вырубленную тополевую палку.

Наутро батальон, в который были зачислены Анисим и Павел Чекусов, уходил на позиции под Батайск. Грозный орудийный грохот дрожал где-то над станицей Елизаветовской. Тучи подымались с моря. Накрапывал теплый майский дождь…

Анисим забежал в хату знакомого рыбака, в которой с вечера оставил Панфила. Панфил сидел на завалинке рядом со стариком-хозяином, посасывая изжеванную цыгарку. На опухшем лице его были видны страшные следы ожогов. Левая, больная нога была обмотана тряпками.

— Раскрутилась, проклятая, не ко времени, — болезненно жмурясь, сказал Панфил. — Без костыля промахнулся я трошки в займище, угодил в пекло и пожег… А ты, значит, Егорыч, дальше уходишь?

Анисим сдавил его костлявую узловатую руку.

— Ухожу, Шкорка. Но ты не робей — еще встретимся.

За трудные, бессонные ночи сидения в камышах Панфил еще больше состарился, опаленная бородка его совсем побелела, на опухшем лице лежали глубокие складки.

— А я, как видишь, отвоевался. Не поспею, видать, за вами на одной ноге.

Анисим неловко обнял Панфила, поцеловал в колючую щеку.

— Ну, счастливый тебе путь, — сказал Панфил и провел по глазам ладонью.

— Прощай, Шкорка! После победы над беляками встретимся, — крикнул Анисим, выбегая со двора.

— Стало быть, буду ждать! — ответил Панфил.

И пути двух друзей разошлись надолго.

Конец

Примечания

1

Кукан — веревка для насаживания рыбы.

2

Гирла — местное названия рукавов дельты Дона.

3

Пихра́ — охрана рыбных заповедников в гирлах Дона в дореволюционное время, пихрец — охранник.

4

Крутить, крутануть — ловить рыбу в заповеднике.

5

Кут — заповедный участок донских гирл.

6

Меркуловка — плата за аренду казачьих земельных паев и дореволюционное время.

7

Дуб — большая лодка ил несколько пар весел.

8

Кошка — небольшой четырехлапый якорь.

9

На казан — на обед.

10

Крупный рыбопромышленник в Таганроге.

11

Заво́дчик — главарь рыбацкой ватаги.

12

Куга — луговая трава.

13

Клячи — распорные приспособления для сетей.

14

Правила — мера длины, маховой сажень.

15

Ханжей — насмешливое прозвище старообрядцев.

16

Тузлук — рассол.

17

Солить в корень — на долгое время, не для вяления, когда рыба вынимается из тузлука на 12–14-е сутки.