Илья Штемлер - Нюма, Самвел и собачка Точка

• Название: Нюма, Самвел и собачка Точка
• Автор: Илья Штемлер
• Издательство: ООО ТД «Современная интеллектуальная книга»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-904744-06-9

Как и в предыдущих романах «Коммерсанты» и «Сезон дождей», Илья Штемлер на страницах новой книги возвращается к событиям рубежа 90-х годов прошлого века… В коммуналке на Петроградской стороне судьба свела двух одиноких пенсионеров. Бежавшего от кровавого межэтнического конфликта в Закавказье завхоза музучилища Самвела Акопяна и старожила квартиры Нюмы — Наума Бершадского — бывшего экспедитора Торгового порта.

Жизнь пожилых соседей не сулила радостей, не появись в квартире приблудная «смышленая» собачонка по имени Точка, с которой неожиданно связываются главные сюжетные повороты романа. Отношения отцов и детей, суждения и споры на острые «национальные» темы, так будоражившие распавшуюся страну, тенденции общественно-политической жизни начала девяностых, явившиеся тем зерном, из которого проросла масштабная коррупция — раковая опухоль нашего времени… При всех взаимных недопониманиях, личных обидах и вечном безденежье, чудаковатые герои романа близки друг другу и не теряют чувства юмора.

---

— Ладно! Хватит о дворниках! — грубо прервал Нюма, давая понять, что он ни на грош не верит болтовне соседа. — Что сказал эстонец?

— Назначил встречу у метро «Петроградская», — запнулся Самвел. — На восемь часов.

— Так уже без двадцати!

— Как?! — всполошился Самвел. — Вот зараза. Я просил его прийти к нам домой! Нет, говорит, некогда. Еще сказал, что ваша паршивая собака, написала на его куртку…

Нюма и не знал об этом. Он тогда не провожал эстонца, обиделся на их «сепаратные» переговоры с Самвелом в его комнате. Значит, Точка так отомстила за его обиду. И вновь тоска по собачке сжала сердце.

Самвел, бормоча проклятия по-армянски, ушел к себе, переоделся и выскочил из квартиры с необычной резвостью.

Вот что делает любовный порыв, невзирая на возраст и инвалидность, усмехнулся Нюма, отметив, что Самвел не пригласил его на встречу с эстонцем. Правда, Нюма бы отказался. Ему расхотелось бегать по скупкам и антикварным магазинам. Но почему не пригласил? Ведь пока они компаньоны. Хитрит что-то Самвел, хитрит…

Вода в кастрюле закипала лениво. Ожидание раздражало. Да и какой суп в восемь вечера?! Нюма заменил кастрюлю на чайник и вернулся в свою комнату. Старый костюм с хлястиком на пиджаке вот уже несколько дней отвисал в шкафу, ждал своего часа. Нюма вытащил костюм на свет и осмотрел. И чего его так раскритиковал Самвел? Тоже франт выискался, а у самого приличной пары брюк нет. А те, что есть, времен раннего Брежнева, или, скорее, позднего Хрущева — с широченной штаниной. Да и Фирка хороша! Вместо того, чтобы купить отцу пару приличных брюк, тоже навела критику. А костюм не так уж и плох. Если аккуратно срезать этот школьный хлястик, вообще отличный костюм. Особенно, когда отвиселся…

Нюма вернул костюм в шкаф и посмотрел на телефон. Но трубку не взял. Он чувствовал особое томящее наслаждение, оттягивая момент, когда поднимет трубку и наберет номер телефона кандидата технических наук Евгении Фоминичны Роговицыной. И в то же время он испытывал физический испуг от того, что ему вновь ответит чужой женский голос с акцентом. И сообщит, что Жени нет дома. Это будет уже третий его звонок…

Нюма поглядывал на телефон, точно кот на загнанного в угол мышонка в предвкушении удовольствия. Да и телефон, казалось, отвечал Нюме своими десятью круглыми глазенапами, подзадоривая и усмехаясь. Мол, бери пример с соседа, он тоже не мальчик, а ты даже позвонить не решаешься. И кому? Стародавней знакомой, общение с которой лет сорок назад разрушила ревнивая Роза…

Поэтому дверной звонок на мгновение озадачил Нюму, ему показалось, что это дал о себе знать телефон. Бухтя под нос что-то невнятное, Нюма поспешил в прихожую. Мутное очко дверного глазка рисовало физиономию под лыжной вязаной шапочкой…

— Это я, Дима. — раздался голос шмендрика. — Откройте. Я нашел вашу собаку.

Волнение лихорадило Нюму. Никогда еще он так не проклинал себя за неисправный замок…

Наконец дверь распахнулась. Круглое лицо мальчика Димы лукаво улыбалось. А кулачок сжимал кончик бельевой веревки, которая тянулась к нише со ржавой трубой. В скудном освещении подъезда Нюма видел, как в глубину ниши забилась белая собачонка.

— Точка, Точка, — спазмы сдавили горло Нюмы. — Иди сюда, моя хорошая. Я тебя так искал…

— Боится, — проговорил мальчик Дима. — Бегала по улице. Голодная и холодная. Боится.

— Как боится? — растерялся Нюма. — Точка меня боится? Чушь собачья! Точка, девочка моя! Кто же тебя так напугал? Иди сюда.

— Иди сюда! — прикрикнул мальчик Дима и потянул веревку.

Сопротивляясь всеми лапами, собачка захрипела.

— Постой, задушишь! — вскрикнул Нюма. — Дай мне веревку.

— А где награда? — без обиняков спросил мальчик Дима, пряча за спину веревку.

— Будет тебе награда, шмендрик, — торопливо проговорил Нюма. — Сто рублей!

— Мало! — отрубил Дима. — Столько дней ее выслеживал.

— Где?!

— Везде. По всем улицам.

— Ладно! Прибавлю тридцатку. Сто тридцать, — вздохнул Нюма. — Больше у меня нет, клянусь.

— Так и знал, что обманете, — обиделся Дима. — Хорошо. Гоните деньги. Я подожду.

Нюма предупредил Диму, чтобы тот не тянул веревку, и поспешил за деньгами. Хотя и жалко было, почти треть его пенсии… Вернувшись, он застал Диму в той же позе, с веревкой в руке…

— А другой дядька, который армян, не подкинет награду? — с надеждой сорвать побольше, поинтересовался Дима. — Ведь это и его собачка.

— Не знаю, — Нюма заглянул в нишу. — Он ушел по делам.

— Знаю, по каким делам, — вздохнул мальчик Дима. — К мамке моей вяжется.

Нюма выпрямился и уставился на шмендрика.

— А что?! — продолжал мальчик Дима. — Сам видел.

— Вот тебе раз! — прикинулся Нюма. — Она ему в дочки годится… Сколько ей лет, твоей маме-бабушке?

— Скоро пятьдесят восемь стукнет, — простодушно ответил Дима. — Ладно, сам ему скажу, пусть подкидывает. Приду домой и скажу. Он, наверно, у нас сидит, чай пьет.

— Вот как?! — расстроился Нюма. — Ну, где там Точка?

— А деньги? — канючил Дима.

— В кармане. Приму собачку и получишь! — зло отрезал Нюма. — Не обману.

Он присел перед нишей, заглянул в полутьму и просунул руки. Собачка зарычала и тявкнула.

— Что это с ней? — Нюма одернул руки и посмотрел на Диму.

Тот стоял расстроенный.

— Да что с ней чикаться?! — воскликнул Дима и решительно потянул веревку.

Тявкая и рыча, собачка оставляла укрытие. Едва показались передние лапы, как Нюма, не заглядывая в мордочку, подхватил лапы и поднял над собой. Перед глазами Нюмы оказалось розовое брюшко собачки, оттянутое задними лапами.

— Это что ж такое?! — вскричал Нюма. — А, шмендрик?!

— Что? — невинно вопросил Дима.

— Что это за… восклицательный знак?! Я тебя спрашиваю!

— Где? — нахраписто спросил Дима.

Нюма повел подбородок в сторону покорно повисшего между задними лапами маленького хоботка.

— Что это такое? — Нюма наливался злостью разочарования.

— Хвостик! — держался из последних сил пристыженный мальчик Дима. — Какая разница! Тоже хорошая собака!

Нюма опустил песика на пол.

— Аферист! — выкрикнул Нюма и перешагнул порог прихожей.

Прежде чем захлопнуть дверь, он залез в карман, нашарил деньги, отсчитал тридцать рублей и протянул мальчишке.

— И этого тебе много, головорез! Представляю, что из тебя получится.

Мальчик Дима сунул деньги в курточку.

— Почему сразу: головорез?

Нюма захлопнул дверь.

День для Евгении Фоминичны Роговицыной сложился на удивление удачно. Даже не верилось. Две недели она наведывалась на завод, пыталась получить договорные деньги за двухмесячную работу. И все безрезультатно. Она уже отчаялась. Решила, что ее, как говорится, кинули. А сумма немалая, две тысячи шестьсот рублей — при ее месячной пенсии в пятьсот сорок — вообще сумасшедшие деньги… И вдруг утром позвонили и предложили прийти на завод, в бухгалтерию. Так что можно не отчаиваться, не бегать по антикварным магазинам. Повременить…

Евгения Фоминична посмотрела на горку, где за стеклом прятались остатки фамильной роскоши семьи Роговицыных. Среди мраморных, бронзовых и серебряных вещиц затесался и тот самый «Погонщик мула», которого отверг привереда-антикварщик. Что касалось мула, то отломился всего лишь кусочек морды, да и то незаметно — место закрасили, как и палец погонщика-араба. Когда-то фигурка принадлежала графу Шувалову, подарок какого-то дипломата. А прапрадед Роговицыной приятельствовал с графом и выиграл «Погонщика» в карты. Вообще-то в семье было много приметных старинных вещей, да со временем порастерялись. Еще бы — двадцатые годы с их голодухой, тридцатые с их страхом реквизиции, сороковые с блокадой, пятидесятые с чем-то еще и так далее. Ведь всегда денег не хватало, приходилось что-то продавать. И эти девяностые свалились нежданно-негаданно…

Сколько раз Евгения Фоминична корила своих пращуров, что те не уехали из России, ведь была возможность, в далекие уже двадцатые годы. А все дед, ученый-физиолог, ученик академика Павлова. Уехал же в Париж его брат, химик… И не столько корила Евгения Фоминична, как ее дочь Анна и особенно внук Володька. Тот вообще оборзел со своими друзьями патлатыми, поэтами-собутыльниками из кабака «Сайгон», что на углу Владимирского проспекта и Невского. Бывало, ввалится подшофе к бабке и попрекает: «Эх, Женька, Женька, ты же умная старуха. Ведь была возможность вывезти всю кодлу во Францию, к двоюродному деду, когда де Голль якшается с Хрущевым. Сколько приличных людей ломануло к лягушатникам, объединялись с родственниками, а ты? Родился бы я в Париже и был бы мусьём, а не сраным товарищем…» Родился бы он в Париже, еще вопрос. А в России он родился — и это факт. А кто отец, неизвестно. Дочь Анна забеременела на четвертом курсе. Тоже, как впоследствии и ее сынок, шастала по разным «сайгонам» и кухонным тусовкам, пока мать вкалывала, как Папа Карло. Особенно после смерти мужа. Надо было тянуть все семейство. И с чем осталась? С жалкой пенсией и крохами былого добра. Остальное из вещей она отдала дочери, когда та переехала с сыном в отдельную кооперативную квартиру, выстроенную Евгенией Фоминичной…