Александр Зиновьев - Желтый дом. Том 1

• Название: Желтый дом. Том 1
• Автор: Александр Зиновьев
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Современная проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-227-00588-5

Желтый дом — это здание, в котором размещались гуманитарные институты Академии наук СССР. Проработав в нем больше двадцати лет, Александр Зиновьев знал всю его подноготную досконально. Место, откуда и происходила идеологизация всего общества, автор сравнивает с психиатрической лечебницей, которую и принято в народе называть желтым домом. Проводя блестящие аналогии в этом ключе, он в своей романтической повести сатирически высмеивает все то, что называется марксизмом и научным коммунизмом.

---

Петин несколько раз намекал мне, что он не против мое участия в подготовке его книги в качестве «научно-технического» сотрудника, но с последующей перспективой. Я делал вид, что не понимаю его намеков. Теперь же Трус на заседании сектора прямо заявил: нам надо одного младшего сотрудника выделить в распоряжение директора. Все поглядели в мою сторону. Смирнящев предложил мою кандидатуру, сказав кучу лестных слов в мой адрес. И судьба моя была решена. Заведовать директорской спецгруппой назначили Барабанова. Барабанов сказал мне, что нам предстоит серьезная задача, и я должен отнестись к ней с полной серьезностью. И поручил мне логический аспект будущей книги Петина.

Бунт «Я»

Сегодня мои «Я» взбунтовались: довольно, заорали они хором, болтаться нам на вторых, третьих, десятых, двадцатых и далее ролях! Хотим играть первую скрипку!!

— Отныне я буду Железным Феликсом, — сказало Второе «Я».

— А я Генсеком, — пропищало Седьмое «Я».

— Я Сталиным, — прохрипело Пятнадцатое «Я».

— А я Лениным, — завопило Пятидесятое «Я».

— А я Марксом...

— Я...

— Я...

— Я буду Берием, — проскрежетало «Я» с шестизначны номером.

— Хватит с нас одного Железного Феликса, — запротестовал Ленин. — Они вдвоем тут такого натворят! Всю квартиру трупами завалят!

— Не Берием, а Берией, — поправил кто-то.

— Бериею.

— Болваны, — сказал спокойно Сталин. — Грузинские фамилии не склоняются. Вот, например, Джугашвили.

— Я встретил (кого?) Джугашвили.

— Я дал по морде (кому?) Джугашвили.

— Я хочу быть (кем?) Джугашвили.

Так и с Берией... Тьфу, с Берия. Но в принципе без Берии... Тьфу, без Берия никак нельзя. А Железного Феликса мы уберем.

— Я сам тебя уберу, — сказал Железный Феликс. — Или отправлю на Черемушкинский рынок лавровым листом спекулировать.

— Теперь время не то, — захныкал Сталин. — Я же хочу в соответствии с историей.

— Тихо! — крикнул я. — А я кем буду?

— Пролетариатом, — сказал Железный Феликс.

— Нет теперь пролетариата, — сказал Маркс. — Был, да весь вышел. И диктатуры пролетариата, увы, тоже нет. И не будет.

— Пусть будет трудовым крестьянством, — сказал Ленин.

— Я всегда знал, что ты — кретин, хотя и уверял всех, что являюсь твоим учеником, — сказал Сталин. — О каком трудовом крестьянстве ты толкуешь? Когда ты был последний раз в деревне? А я только что оттуда. Рассказать — обсмеетесь, братцы. Колхозники, конечно, в колхозе не работают. Копаются на своих участках и промышляют, кто как может. И не получают в колхозе, конечно, ничего, то есть ни ... . Но им на это и наплевать. Они живут себе. Живность разводят. Самогонку гонят. Хлеба нигде нет, а моей хозяйке какой-то забулдыга привез на машине целый ворох зерна. Часть — на самогон, часть — скотине. И представьте себе, строятся! Где берут строительные материалы? А там же, где зерно. Там километрах в двадцати какая-то Великая Стройка Коммунизма идет. Так машины со стройматериалами сначала едут «налево», по деревням, а лишь то, что останется, везут на стройку. И пьянство жуткое идет!

— Значит, пусть будет трудовой интеллигенцией, — сказал Железный Феликс, — прослойкой, так сказать.

— Не хочу быть прослойкой, — возразил я. — Между кем и кем прослаиваться? Гоните что-либо более актуальное.

— Чего мудрить, — сказал Маркс. — Пусть будет трудящимся. Или просто народом. Мы же кем-то руководить должны! Кем? Естественно, народом.

— Всем прогрессивным человечеством!

— Ну, на это у тебя кишка тонка! Пусть будет простым народом.

— И ты согласился? — спросил Он. — Ну и дурак! Они тебя теперь изнасилуют, расстреляют, посадят, сошлют, уморят голодом. И еще благодарить заставят. Я этих подонков знаю!

— Ты же сам призывал меня к мудрости, — сказал я. — Пусть потешатся. Все равно от этой мрази скоро останется лишь неприятное воспоминание.

— А ты не думаешь, что они сначала уничтожат всех, кто способен иметь неприятные воспоминания?

Послание Зайцеву

Что трус из принципа ты,
каждому известно.
И в том признание твое,
бесспорно, честно.
Но будет нам
и вовсе хорошо,
Когда к штанам своим
пришьешь ночной горшок.

Восток и Запад

— Критики нашего общества, — говорит Западник, — не понимают одной тривиальной с точки зрения методологии науки вещи, а именно — того, что суть общества проявляется прежде всего в том, что считается в нем нормальным, обычным, принятым, допустимым. И лишь затем, во вторую очередь, суть общества проявляется в крайностях, в из ряда вон выходящих случаях, в отклонениях от нормы. Причем эти отклонения должны быть поняты как отклонения от некоей нормы, то есть в интересах понимания этой нормы, а также с точки зрения реакции на них общества, то есть опять-таки с точки зрения нормы. Вот и надо начинать сравнение с того, что здесь и там считается нормой. Возьмем, к примеру, гражданские свободы...

— Возьмем, — говорит Восточник. — Ты думаешь, на Западе нет запретов? Есть! Представь себе, наш диссидент эмигрировал на Запад, допустим — в Испанию. Хотя, честно говоря, его туда не пустят, там теперь очень любят нашу страну и диссидентам не верят. Но допустим, он туда приехал. Причем с собственным быком. Быка ему агенты ЦРУ по блату в «Березке» купили. Приехал диссидент в Мадрид и потребовал, чтобы ему дали возможность заколоть быка на глазах у ошалевшей Испании. Как ты думаешь, позволят ему это или нет? То-то! А ты говоришь — свобода!

Ответ Зайцева

Горшок — оно вполне гигиенично,
Но класть в штаны,
установил я лично,
Для нас, интеллигентов,
во сто раз сподручней.
И вне сомненья,
во сто крат научней.
Горшок — где с ним пристроишься
в житейской тесноте?
К тому ж — амбре не то
и ощущения не те.

Высокая честь

Меня попросили зайти в партбюро. Секретарь, улыбаясь от уха до уха, встал мне навстречу, пожал руку, предложил сесть. Вам, сказал он мягким и добрым голосом, выпала большая честь. Институту предоставили три места для вступления в кандидаты в члены партии. Мы посоветовались и решили одно место предоставить вам. Так что будем вас готовить... Вы должны понять... Вы должны проникнуться... Вы должны принять... Вы должны... Вы... Целый час он ворковал, что я должен. А я сидел как обосра...й. Вступать в партию мне ужасно не хотелось. Но и отказ в таком случае, когда за тебя уже решили, что ты достоин, был равносилен безнадежному падению. А опускаться ниже того жалкого уровня, на каком я пребывал, мне тоже не хотелось. Странно, думал я, пока Секретарь ворковал мои обязанности, с одной стороны, меня удостаивают чести быть предназначенным для... а с другой стороны — ставят под неусыпный надзор СГУ. С одной стороны, меня поносят как нерадивого сотрудника в секторе, а с другой — этот же сектор выделяет в директорскую группу как образцового сотрудника. Очевидно, моя причастность к директорскому труду начинает давать о себе знать, и первым вознаграждением за это (аванс?) является честь быть допущенным в ряды и т.п. И что мне оставалось делать? Кивать, когда в секретарской речи звучали вопросы или восклицания. Сейчас условия приема в партию очень строгие, сказал Секретарь. Так что советую припомнить историю КПСС. Конечно, газеты надо регулярно читать. Но вы, конечно, это делаете. Вы же руководитель пропагандистского кружка!

Когда я вышел из партбюро, в коридоре наткнулся на Тваржинскую. Она поймала мою руку, с чувством пожала ее, сказала, что она поздравляет меня, что рада за меня, что я достоин,  только  несколько  флегматичен,  но  что  это пройдет, что побольше боевитости... Покинув институт, я напился до бесчувствия. Ну что, брат, сказал мне Он, когда я осознал себя лежащим на кровати дома, — влип? Да, дела!.. Надо как-то изловчиться и уклониться, иначе тебе капут.

Работать по-ударному

Претворяя в жизнь исторические решения, в обстановке высочайшего политического и трудового подъема проходят митинги и собрания, на которых трудящиеся выражают единодушное стремление обеспечить успешное выполнение грандиозных задач и внести свой весомый вклад в достижение новых высоких рубежей, — так сказано в передовой статье «Работать по-ударному» в газете «Правда». Или в какой-то другой газете, а в какой именно — роли не играет, ибо у нас, как считает дочка Соседа, все газеты суть «правды». Для нее слово «правда» есть синоним слова «газета». Она так и говорит: «правда «Известия», «правда «Красная Звезда» и т.п. Отец говорил, что я, когда был маленьким, все памятники называл «Лениным». Подобно дочке Соседа, я говорил: ленин Маяковский, ленин Горький, ленин Маркс. Взрослые потешались (говорил отец) и совсем не замечали трагического оттенка в таких детских обобщениях. А когда я был маленьким и подавал надежды, говорит Он, я говорил, что буду «Сталиным», когда вырасту. Я этим хотел сказать лишь то, что буду знаменитым, а вовсе не то, что хочу стать Генеральным секретарем. Я о такой должности вообще тогда еще не знал. И очень многие мои сверстники тоже собирались стать «Сталиными». К чему это привело, сам знаешь. Но я вовсе не хотел стать «Лениным», возражаю я. Это ничего не значит, говорит Он. Сознание все равно загнано в определенные жесткие рамки.