Павел Нилин - Мелкие неприятности

• Название: Мелкие неприятности
• Автор: Павел Нилин
• Жанр: Русская классическая проза

---

Нилин Павел Мелкие неприятности

Павел Нилин

Мелкие неприятности

Ко мне уже садился пассажир, когда я через ветровое стекло увидел Федора Прокопьича. Правда, я не сразу определил, что это и есть Федор Прокопьич, но сильно заинтересовался в том смысле, что мне откуда-то очень знакомый этот старичок.

А пассажир уже теребит меня за рукав, что, мол, поедем, поедем, мне, мол, некогда. Но меня вдруг как ниткой потянуло к старичку, и я вылез из машины.

- Федор Прокопьич, - говорю, - это вы ли?

И во второй раз кричу эти слова почти прямо в ухо ему.

- А в чем дело? - откликается он и этак близоруко и почти что испуганно оглядывает меня. - В чем дело?

- Да вы, - говорю, не тревожьтесь. Я только спрашиваю, не обознался ли я. Вы ли будете Федор Прокопьич?

- Ну я. А в чем дело?

- Да ничего особенного, - говорю. - Просто я Стасик. Неужели вы меня не узнаете? Фомичев Стасик.

- Стасик? - Он поправляет очки одним пальцем. А в руках у него две коробки - большая с чем-то и малая, наверно с обувью. Понятно, что он вышел из ЦУМа и пережидает поток машин, чтобы перейти на ту сторону, к Большому театру. - Какой Стасик?

- Обыкновенный, - уже смеюсь я. - Фомичевой Матрены Семеновны сын.

- Фомичевой? - вытаращивает он глаза. - Зовут-то тебя как?

И тут я понимаю, что он уже совсем старый. Да и неудивительно - больше тридцати лет прошло с тысяча девятьсот сорок второго. Да и тогда, в сорок втором, ему шло уже хорошо за сорок, а может, и за пятьдесят, кто его знает. А мне в ту пору еще не было шестнадцати.

- Стасик, - говорю, - меня зовут, Федор Прокопьич. Я же вам уже объяснил...

- А-а, ну теперь все понятно, - наконец-то, должно быть, раскумекал он. И спрашивает: - А здесь-то, в Москве, ты чего делаешь?

- Да вот, видите, на машине работаю. Одним словом, такси. Желаете, я вас куда нужно отвезу.

А пассажир этот, который сидит в моей машине на переднем месте, уже из себя выходит.

- Прекращайте, - говорит, - вашу дешевую торговлю. Мне, - говорит, ехать надо.

Меня, конечно, задели эти слова. И я говорю пассажиру:

- Извините, гражданин. Торговля тут ни при чем. По закону я, наверно, должен бы вас отвезти. Но я встретил, вот видите, дорогого мне человека, может, больше даже, чем родственника, и должен в первую очередь его доставить куда ему потребуется. Садитесь, - говорю, - Федор Прокопьич. А вы, гражданин, вылезайте...

Ах, как он взъерепенился, этот гражданин, как он начал выражаться по-всякому! Ты, говорит, еще не знаешь, гад, откуда я и где служу. Я, говорит, научу тебя, подонок, перевозить своих родственников. И еще добавил много слов. А главное, стал записывать номер моей машины и звать милиционера. Но я уже ни на что не обращал внимания. Я был рад без памяти, что встретил Федора Прокопьича, и хотел ему хоть раз в жизни услужить за то, что он сделал для меня в сорок втором году в нежном моем - для того времени - возрасте. Я бы, может, и жизни моей лишился тогда, если б не Федор Прокопьич. Ведь я уверен был, что его давным-давно и в живых-то нету. Ведь сколько лет прошло. И каких лет!

Он садится ко мне в машину, поскольку я так настойчиво его приглашаю. И все-таки с опаской поглядывает то на меня, то на счетчик. И говорит:

- Это что же, выходит, уговорил ты меня сесть в такси? Я на них тут уже два раза проехал. Очень начетисто. Этим способом и из штанов могут вытряхнуть, если зазеваешься. Одним словом, городок Москва.

- Мечта, улыбка, сказка, а не городок, - говорю я. - Если хотите, Федор Прокопьич, я вас по всей Москве прокачу. А счетчик для полной секретности вот кепкой накрою, чтобы он вас ни в малейшей степени не раздражал. А потом милости прошу ко мне домой, как говорится, на чашку чая.

- Что, богато больно живешь?

- Небогато, но сносно. Отдельной квартиры пока не имею, но комнатка подходящая. И с балконом. Сейчас, - спрашиваю, - поедем ко мне или позднее?

- Да ты что ухватился-то за меня? Не пойму я никак, - говорит. - В честь чего мы поедем-то к тебе? Для какой, словом, цели ухватился-то ты за меня?

- Ухватился, - говорю, - потому что уважаю вас и буду уважать, как говорится, по гроб жизни.

- Ну тогда свези меня обратно к зятю на Кутузовский. Я от коробок должен освободиться. Это мне штиблеты, а это правнуку заводной грузовик.

Было это в четверг, уже в конце моей смены. Отвез я Федора Прокопьича, куда он распорядился. А кататься по Москве он не пожелал. Условились, что в субботу в час дня я заеду за ним и он посетит меня.

Домой я приехал очень радостный. Говорю моей жене Люсе:

- Снимай с книжки хоть с моей, хоть со своей, хоть тридцать рублей, хоть сорок, но делай, чтобы все было как на высшем уровне, как под Новый год. Чтобы мясо, и рыба, и пирог с чем-нибудь хорошим. И чтобы все что положено к сему.

А жена у меня такая, что она хоть кита, хоть акулу зажарит, если ей дать команду.

В субботу к часу дня все было чин чином.

Я взял на стоянке такси и заехал, как мы условились, за Федором Прокопьичем. В этот день как раз я был выходной.

Все в квартире у нас были, как говорится, наэлектризованы. Одна соседка, вообще-то очень вредная, предложила даже накрыть стол у них в комнате, поскольку у них много просторнее. Но моя Люся ни в какую. Для чего, говорит, эта показуха. Все и так хорошо разместимся. И пригласила соседей.

А соседи у нас мировые: певец-эстрадник с женой-телеграфисткой; одинокая женщина - текстильщица; работник мясокомбината с дочкой; старик пенсионер, бывший сотрудник милиции.

Почти все они в этот день оказались налицо. И еще так удачно, к случаю, зашел наш приятель Чугунок Володя, токарь.

Выпили мы по первой, конечно, за Федора Прокопьича. Гляжу, он пьет спокойно, хорошо, без звука. Вторую налил себе уже сам, не ожидая, так сказать, общего разлива, обвел нас всех взглядом, сказал "ну, будем" и выпил как-то уж очень быстро, что заметно не понравилось другим гостям.

- Надо бы еще тост какой-нибудь, - вздохнул бывший сотрудник милиции. Ну, например, за хозяйку. А то так, без разговору, и надраться не мудрено. Давайте за хозяина или хозяйку. Так будет культурнее.

- Конечно, сперва за хозяйку, - сказал эстрадник.

- Ну что вы, - засмеялась Люся. - Я предлагаю опять за Федора Прокопьича.

- Нет, вы погодите, - должно быть, расслышал этот разговор Федор Прокопьич. - Вы меня сильно-то не напаивайте. Во-первых, я старичок и, значит, имею слабость. А во-вторых, я могу быть выпивши нехорошим.

- Свяжем, - весело пообещал Чугунок Володя.

- Ну это тоже ни к чему, - строго поглядел на него Федор Прокопьич и предложил: - Давайте выпьем вот за что. За мир давайте выпьем. За то, чтобы больше этого не было, чего мы натерпелись.

И тут как-то само собой получилось, что мы стали вспоминать, как что было. И жена моя Люся попросила, чтобы я не комкая, как всегда, а подробно рассказал, как это Федор Прокопьич мне жизнь спас. И правда ведь, я подумал, только я и Люся, поскольку я ей рассказывал, знаем, какой замечательный человек Федор Прокопьич, а остальные-то ведь могут это узнать только от меня.

И я стал вспоминать вслух, как мы чуть ли не два года жили в нашей деревне под немцами, как они осенью сорок первого года почти что целиком спалили нашу деревню за помощь партизанам. Из восьмисот девяти домов осталось только двадцать шесть, да и то развалюшки.

В течение моего рассказа Федор Прокопьич уж так просто - без всякого тоста - пропустил в себя еще рюмки четыре. Можно было понять это в том смысле, что его очень сильно взволновали эти мои воспоминания. Но, может, он волнуется и оттого, что не все слышит и понимает, о чем говорят за столом. И выпивает, так сказать, с досады.

Поэтому, вспоминая и рассказывая, я стал повышать голос. И вдруг чуть всплакнул, вспомнив, как умерла в бункере наша мама. А отца уже не было дома. Он был на фронте. Пять сестер моих разбрелись по всему свету. Двух из пяти увезли в Германию. Я же с младшей сестрой Любой приютился в бывшем свинарнике, где зимой не так холодно. Но свиней там уже не было. Всех пожрали немцы. И кур пожрали. И коров.

Одну последнюю свинью все-таки удалось спрятать в отдельном бункере, как раз рядом с бывшим колхозным свинарником, где мы с Любой сперва только ночевали, а потом и днем стали спать, потому что сильно ослабели от голода.

Питались мы - теперь уже можно признаться - тем, что приносил своей свинье вот Федор Прокопьич, наш бывший до войны сосед. Это была такая теплая жижа с отрубями, что ли, с картофельными очистками. Вкуснее этой жижи, мне казалось тогда, ничего на свете нет. Питались мы, конечно, тайно, выслеживая, когда Федор Прокопьич выльет свинье жижу и уйдет. Но он часто долго стоял подле свиньи, ожидая, когда она все вылижет и он опять укроет вход в этот бункер горелыми досками и прошлогодней картофельной ботвой.

Один раз он все-таки поймал меня в тот момент, когда я отливал из корыта от свиньи в свой котелок эту жижу. Я боялся, что он зашибет меня палкой, которая была у него в руках. Я закричал.