Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6365 ( № 13 2012)

• Название: Литературная Газета 6365 ( № 13 2012)
• Автор: Литературка Литературная Газета
• Жанр: Публицистика

"Литературная газета" общественно-политический еженедельник Главный редактор "Литературной газеты" Поляков Юрий Михайлович http://www.lgz.ru/

---

В сетке-авоське, которую терпеливо нёс мальчик, покоились две буханки хлеба, белого и чёрного, а также книга, пахнущая ещё не ушедшей типографской краской, запах которой перебивал душистый и ароматный запах вечернего хлеба. Когда мальчику становилось тяжело нести сетку в одной руке, он перекладывал её в другую, перебегая к отцу слева направо, и вновь нёс свою поклажу, держась за твёрдую руку отца, который, глядя сверху на него из-под шляпы, слегка посмеиваясь над мальчиком, иногда спрашивал:

- Не тяжело?

- Нет.

- Может, помочь?

- Нет, не надо, я сам.

И отец вновь погружался в свои мысли, всё ещё находясь под впечатлением этой незабываемой встречи.

У ворот их дома стояла нянька, вглядываясь из-под руки в даль улицы.

- Что, Евдокия Михайловна, заждались нас с сыном? - спросил отец. - А мы с хлебом и с книгой.

- Да я уже к ларьку бегала. Продавщица сказала, что видела нашего кормильца и что он пошёл аж на Толстого. Все уже дома, а его нет и нет, - целуя мальчика, успокоилась нянька.

Жаркое солнце июня опускало свой красный, багровый шар за реку Иртыш, окрашивая его вечные воды волнами заката. И в доме мальчика собралась вся семья - отец и мать, братья и сёстры, няня. И был душистый, вечерний хлеб, белый и чёрный, и была книга писателя, которую отец плавно и певуче уже читал вслух маме, подчёркивая интонацией самые примечательные места. И ждала мальчика карта, что висела над его кроватью, ждала своими странами, морями и океанами.

И мальчик вновь, перескакивая с пятого на десятое, рассказывал родным и близким обо всём, что с ним сегодня произошло. И отец мальчика, вновь улыбаясь, мягким жестом остановил мальчика:

- Мен сені қалай үйреттім? (как я тебя учил?) Әуелі сен үйден шықтың (вначале ты вышел из дома).

- Да, отец, вначале я вышел из дома[?]

* * *

Прошли годы и десятилетия. Мальчик стал поэтом, писателем, издателем. Вышло много книг мальчика. В разных странах и на разных континентах. Он и сам побывал во многих странах, даже в тех, которых он не видел на карте своего далёкого детства.

И когда он получает из типографии очередной том полного собрания сочинений гения казахской словесности, писателя, на встречу с которым повёл мальчика отец, он сквозь свежую типо[?]графскую краску всегда ощущает ничем неистребимый душистый аромат хлеба из далёкого и незабываемого детства.

2009 г.

Эй, сын учителя, садись! (каз.).

 Куда направляешься? За хлебом?

 Эй, по-казахски говори. Скажи "рахмет"

Сайгачонок

Сайгачонок

Бахытжан МОМЫШ-улы

Писатель, переводчик. Автор многих книг прозы, среди которых и книга об отце, легендарном Герое Советского Союза, писателе-панфиловце Бауржане Момыш-улы.

Живёт в Алматы.

В.И. Антощенко-Оленеву

Он еще не умел бояться. Большеголовый, пятнистый, лежал сайгачонок на тёплой земле, обсыхая. Шершавый язык горбоносой матери вылизывал его мягкую шёрстку. Глаза детёныша были покрыты светлой плёнкой, и виделись ему сквозь неё тяжёлые мамонты и многозубый махайрод редкого белого цвета. Страшна была встреча с таким тигром. Это ничем не грозило сайгачонку. Те тигры давно вымерли. Мамонты ушли в глубину веков следом за хвощовыми и папоротниковыми лесами. Смутные образы эти, зыбкие, непрочные, унаследовал сайгачонок на миг от пращуров, и постепенно рождался в нём древний, дремучий страх, жёлтый, как глаза тигра. Казалось, мчится сайгак по буйно-горячей равнине, и рык обгоняет его. С криком оборвалось сердце, но не понял сайгачонок, чей это был крик.

* * *

Боль прошила ухо. Забился сайгачонок и увидел сегодняшний мир. Он снова дёрнулся, но его крепко держали двуногие существа. И в зрачках одного из них он увидел себя, но не узнал. Тут почувствовал сайгак, что он свободен, встал на дрожащие, слабые ноги.

- Э-э, да он ещё ходить не умеет! - сказало рыжее существо.

- Погоди, - усмехнулся другой, - он ещё будет пулей носиться. Семьдесят пять километров в час!

- Заливаешь, художник! - не поверил рыжий. - Ха-ха-ха! Антилопа гну!

В сайгачонке снова проснулся древний страх. Казалось ему, что стелется он над степью ветром.

- Модница! - услышал он, и новая бирка сверкнула в его ухе.

- Теперь никуда от нас не уйдёшь! - крикнул бородатый и горбоносый. - Гуляй, дорогой!

А сайгачонок помнил, как подняли его руки бородатого и понесли над степью, и снова он видел своё отражение в его глазах.

Потом, когда он уже бродил в песках со своим тысячным стадом, на водопое в светлой воде видел он не раз своё отражение и мучительно пытался что-то вспомнить, понять.

Боль в ухе и страх скоро забылись. Стадо в многоснежную зиму находилось всегда неподалёку от человеческого жилья. Здесь всегда был корм для них.

В жару, измученные жаждой, сайгаки находили здесь воду и соль. Прохлада воды была как неожиданная ласка. Сайгачонок нюхал чёрные полые стволы, из которых хлестала вода, и на губах оставался вкус железа. Он помнил, что так же пахли руки человека.

...Взорвалось солнце над сопками. Сайгак перелетел через стремнину и оказался у скалы. Зажав коленями тяжёлые руки, сидел на камне косматый человек. Вся земля вокруг него была усыпана мелкими осколками и каменной пылью. По лицу человека бежали слёзы, оставляя грязные следы. На скале сайгачонок увидел тень своей матери. Отбежал, но тень не исчезала. Удивлённый, повернул он голову и посмотрел на древнего художника. Тот сидел неподвижно, и солнце было в его глазах...

И об этом рассказала сайгачонку память, которая ещё старше мамонтов.

...Сайгак научился не бояться людей. Спал в нём страх, а в сердце билось солнце, совсем как в глазах косматого творца. Он близко подходил к жилью и подолгу смотрел на игры безволосых ребят. Полизав вкусной соли, он снова скрывался в песках, в белом саксаульнике.

Однажды, осторожно пофыркивая, подошёл он к холсту, оставленному бородатым человеком, и снова увидел себя. И степь он увидел, и небо и даже услышал, как шурша осыпается песок. Сам он стоял, вскинув голову, и его лировидные рожки казались железными, и бирка сверкала в его ухе.

- Эй, Султан! Натурщица пришла! - крикнул рыжий.

Сайгак вскинул голову и увидел бородатого. Тот шёл, улыбаясь, и солнце было в глазах художника. Сайгак убежал, но страха не было.

Как-то ночью кто-то вспугнул стадо. Оживший ужас погнал сайгачонка за стадом. Топот дробился в степи, а за их спинами рос страшный рёв, похожий на рёв белого древнего тигра. Потом этот рёв переходил в визг, в вой, и этот вой тоже был знаком, потому что было в нём желание крови. Сайгаки неслись по степи, летели, бросали вперёд упругие тела. Звёзды горели в небе волчьими глазами, и уже всё существо сайгачонка было полно воспоминаний о далёких, чёрных веках, когда кровь леденела от рыка, воплей отчаяния и равнодушных трубных криков. Мчались сайгаки, и рёв рос над ними.

- Включай фары! - возбуждённо взвизгнул кто-то.

Сноп солнечных лучей вспорол тьму - яркий, белый, холодный. Сайгаки замерли. Смерть дрожала под их шкурами. Но они не понимали.

- А-а-ахх! - вскрикнули ружья. Солнце обожгло бок сайгака. Он побежал, припадая на ногу. Тёмное чувство гнало его к жилью егерей. Шурша в песках, протекла змея. Утюжила бархан старая черепаха, которая тоже помнила мамонтов, и сидел у скалы, у самой первой своей картины, косматый человек. Сайгак упал. Он снова услышал страшное. "Ах! Ах!" и сразу стало горячо в груди. Радостно взвизгнул браконьер. Но сайгак не слышал его. Он снова увидел себя таким, как на картине художника, и ту же степь увидел, и парня с жёлтыми, как у тигра, глазами. Страха не было. Было солнце в глазах художника, и слёзы бежали по его щекам, когда поднял он сайгачонка, а по рукам его стекали струи усталого закатного солнца. Последним, что услышал сайгак издалека, был крик человека:

- Что ты наделал, сволочь! Что ты наделал!

...Густые туманы ползли по земле. Таяли в них косматые мамонты.

Называйте меня пророком

Называйте меня пророком

Отрывок из романа

Андрей ВОРОНЦОВ

Низкий свист авиационных двигателей донёсся со стороны лётного поля, стёкла тонко задребезжали. Енисеев с фотографом поднялись с банкетки, распрямили затёкшие члены и, позёвывая, пошли к барьерчикам, ограждающим от публики маленький зал прилётов. Невыспавшийся солдат из оцепления, завидев их, выставил обе руки вперёд. Они показали ему аккредитационные карточки.