Алексей Павлов - Казак Дикун

• Название: Казак Дикун
• Автор: Алексей Павлов
• Издательство: Советская Кубань
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-7221-0311-X

В авторской документально-очерковой хронике в захватывающем изложении представлены драматические события в казачьей Черномории периода 1792–1800 гг. через судьбы людей, реально живших в названную эпоху.

---

— Ну здравствуй, строитель, — подал узловатую крепкую руку Дубовской, светло улыбаясь и поправляя на свитке сбившийся набок шелковый пояс. — Большой тебе привет от Кодашей.

Дикун слегка стушевался, как‑то скороговоркой произнес:

— Здравствуйте, дядя Семен. За приветы — спасибо. А строитель‑то я еще начинающий. Мне много учиться надо.

— Научишься, — убежденно ободрил его Дубовской.

К ним подошли знакомые казаки, завязался общий разговор. Затем он быстро прервался. Началось самое важное. По крепостному спуску к реке Кубани с вместительной медной чашей в руках двинулась внушительная группа служителей православной веры, которая спустя несколько минут, зачерпнув воду в реке и сотворив над ней молитву, возвратилась к новому господнему храму. Приняв чашу со святой водой, Порохня стал медленно обходить вокруг церкви, окропляя ее углы и стены драгоценной кубанской влагой, капли которой под лучами жаркого июльского солнца будто серебряные блестки мерцали перед собравшимися черноморцами.

— Господи, благослови, — неоднократно повторял войсковой архиерей, с отрешенным выражением лица исполнявший торжественную акцию освящения храма. За ним следовало несколько дьяков и служек, у них в такт шагам покачивались кадила, испуская тонкий запах дымящихся благовоний.

При завершении церемонии кругового обхода церкви с южной стороны строящейся крепости, от самого прику- банского набережья, громоподобно раздались пушечные выстрелы, вслед за ними слитно и врозь захлопала ружейная пальба.

— Вот это салют, у всех в памяти останется, — послышалось восклицание в толпе.

Через несколько минут Дикун, Дубовской и другие васюринцы вместе со многими прихожанами плотно стояли в общей людской массе посреди храма, с трепетом слушая молебны церковного хора, воздававшего хвалу и славу Господу Богу и пресвятой деве Марии.

По окончании торжества, перед отъездом в Васюрин- скую, Дубовской, напомнив Федору о Кодашах, сказал:

— Не забывай бывших головкивских соседей. Всегда рады тебя встретить.

Из этого Дикун понял, сколь заботливы остаются к нему Кодаши — сам Кондрат, Ксения Степановна, их дочь Надия, что небезразличен он этой семье.

Дикун охотно помогал землякам в устройстве жилья. Сам‑то обитал в куренной казарме, его, одиночку, данная забота не колыхала. Семейным же поселенцам давалась нелегко подготовка ко второй зимней поре. И то один, то другой васюринец просил его подмоги. Тот же куренной атаман Яким Кравченко смастерил тут землянку с его помощью.

— Молодец, — похвалил Федора бодрый старикан.

Тем и закончилось его поощрение работника. Кроме

Кравченко за Карасунский Кут зацепилось еще десятка два васюринцев, пожелавших возвести здесь либо хату «на вереи», либо удовольствоваться хотя бы землянкой. Кое- кто из них тоже воспользовался услугами Федора, правда, уже с некоторым вознаграждением — то малой денежной суммой, то продуктами, то одеждой.

Дело шло к ноябрю, и карасунский Екатеринодар форсировал зачистку предзимних работ. Дикун совместно с хозяином, васюринским портным Михайло Бойко заканчивал подгонку двери в землянке, торчавшей посреди кустистых стеблей бурьяна в уличном порядке с таким же жильем Тимофея Шарапа, Харитона Шевченко, Грицко Онищенко и других васюринцев, в основном хлеборобов, за исключением Данилы Осыкина, который, как и Михайло Бойко, занимался шевством.

В те дни по распоряжению войскового правительства производился учет всего жилого фонда города — младенца, получившего статут и наименование ровно год назад — 24 ноября 1793 года, в день тезоименитства Екатерины II. Как- никак, а интересовал вопрос, сколько жителей осело в городе, кто они по роду своего занятия, на что можно рассчитывать в смысле сбора с них налогов.

Еще до обеда к Бойко пожаловал со своим писарем городничий Данило Волкорез, который выборочно осматривал жилые строения первых екатеринодарцев и заносил о них сведения в реестровую ведомость. Он был сухощав, выше среднего роста, одет по казачьей моде, с отки

нутым за плечи красным башлыком, в мерлушковой папахе. Городничий подолгу ни у кого не задерживался, лимитировало время.

Волкорез спросил у Бойко:

— Сам‑то чем занимаешься?

— Обшиваю казаков.

— А это кто у тебя тут в помощниках?

— То молодик, не по шевству, а по плотницкому делу. Временно нанятый.

Относительно нанятости Михайло слегка слукавил. Никакой обязательной договоренности у него с Федором не имелось. Чтобы тот не работал «за так», — обещал ему при необходимости покроить — сшить что‑нибудь из одежды. Только и всего. Это вполне устроило Дикуна, он вообще не заикался о какой‑либо оплате. Земляки ведь.

Вскоре екатеринодарцы узнали, что результатом такого личного знакомства Волкореза с демографическим и жилищным положением в городе, материалами переписчиков стала подробная ведомость «О живущих в городе Екатеринодаре старшинах и казаках с означением кто какой художник и имеет ли свой дом или нет», учиненная 11 ноября 1794 года.

В нее не попали казаки, такие, как Дикун, находившиеся на жительстве в куренных казармах. Все же остальные первые горожане — владельцы собственных углов — перечислялись дотошно. За полтора года их прибытия на берега Кубани и Карасунов выросло девять домов «на вер- си» — от атаманского, чепеговского; судейского, голова- товского, полковничьих: Кузьмы Белого и Ивана Чернышева до волкорезовского. Дальше перечислялись хаты «на вереи», за ними — землянки вразброс: у кого что. Скажем, тот же васюринский атаман Яким Кравченко владел землянкой, а его подчиненный казак — хлебороб Игнат Чернявский хату «на вереи». Казак того же куреня Роман Курепка совсем ничем не располагал, он снимал у кого‑то угол, занимался каким‑то промыслом.

По той ведомости кроме девяти домов зафиксировано 75 хат, 153 землянки. Выходило так, что на 237 единиц жилья числилось 279 хозяев, а у 42 семей его не имелось. В общей сложности набиралось до 2 гыс. поселенцев. И по профессиям диапазон был разнообразен. Штаб — офицеров числилось пять, обер — офицеров — тридцать семь, старшин — восемнадцать, делающих шевство — двадцать семь,

плотничество — одиннадцать, торгующих хлебом — тридцать шесть, хлебопашцев — семьдесят один. Было пять ткачей, семь ковалей, два гончара, два иконописца, два музыканта и несколько представителей других профессий.

Перед Рождеством на раде, на которой присутствовал и Дикун, городничий Волкорез обнародовал итоги первой переписи населения Екатеринодара, его размещении, занятиях, говорил о предстоящей зиме, трудностях с топливом, необходимости мер пожарной безопасности. Призвал:

— У нас еще нет никакой пожарной службы. Поэтому отоплять свои очаги надо аккуратно, чтобы ни у кого не возникло возгораний.

Стоявший рядом с Дикуном казак Титаровского куреня Семен Швидкой, человек смешливый, заводной, промышлявший изготовлением и продажей браги, подал громкую реплику по указанному случаю:

— Кто загорится синим пламенем — зальем моей брагой.

В наступившем новом 1795 году по Екатеринодару долго ходили разговоры, как Котляревский писал слезное письмо Чепеге в Речь Посполитую, где кошевой находился с двумя конными полками. Он так отяготился писарской должностью, что уверял, будто находился на крайнем пределе изнеможения: «Ибо ежели я в писарской должности дальше пробуду, — лишусь не только крайнего здоровья, но и жизнь моя вскоре прекратится безвременно».

Действительно напряжения в работе у него хватало. Однако же войсковой писарь не торопился расставаться со своими привилегиями.

Головатый погонял его и старшин хорошо, да и себе покоя не давал. По границе черноморцев стояло 60 боевых постов и батарей, более ста пикетов. За несением ими кордонной службы нужен был глаз да глаз. Однажды, возвратившись с проверки ночных дежурств на постах Ве- ликомарьевского кордона, судья учинил разнос всему старшинскому составу, причисленному к войсковому правлению.

— Мало ездите по кордонной линии, — гремел его хрипловатый бас. — А там во многих местах беспечность и разгильдяйство. У полкового хорунжего Кирилла Кравца я обнаружил полный беспорядок в охране границы, пришлось строго его наказать. Приказываю повысить требовательность к несению кордонной службы.

Из канцелярии войска выпорхнула тогда необычная новость. Из Санкт — Петербурга, от самого важного царедворца, графа Платона Зубова были доставлены Голо- ватому два мешочка «египетской пшеницы» для разведения и получения «белого зерна». Рекомендовалось весной посеять, проследить за ростом и сообщить об урожае. Во многих беседах упоминалось о столичном даре и наклонении к его полезному использованию. Дикун услышал мнение:

— Та новинка — не для рядовых казаков. Не скоро они ей обзаведутся.