Итоги Итоги - Итоги № 34 (2012)

• Название: Итоги № 34 (2012)
• Автор: Итоги Итоги
• Жанр: Публицистика

---

Союз на троих / Политика и экономика / Спецпроект

Союз на троих

/  Политика и экономика /  Спецпроект

Станислав Шушкевич — о судьбах портрета Горбачева и диссертации Янаева, о том, как Ельцин и Кравчук очутились в Беловежской Пуще, почему в Вашингтоне узнали о распаде СССР раньше, чем в Москве, а также о том, какое слово произнес президент Советского Союза, услышав, что такой страны больше не существует

 

С момента подписания беловежских соглашений прошло уже более двадцати лет, а события, официально обозначившие распад СССР, многим не дают покоя. «Итоги» уже беседовали с одним из трех главных фигурантов Беловежских соглашений — экс-президентом Украины Леонидом Кравчуком. Теперь наш собеседник — сам хозяин знаменитой резиденции в Вискулях, где и проходил, выражаясь современным языком, саммит G3 — бывший глава Верховного Совета Белоруссии Станислав Шушкевич.

— Станислав Станиславович, когда вы впервые познакомились с Михаилом Горбачевым?

— Расскажу сначала о нашей первой заочной встрече... Знаете, я очень плохо относился к партийным, обкомовским работникам, потому что видел в их среде много неучей и не самых порядочных людей. Так вот, Горбачев мне показался редким и приятным исключением. Если я не ошибаюсь, это был 1984 год. Я впервые увидел по телевизору его пресс-конференцию. Горбачев свободно, без бумажки отвечал на вопросы наших и зарубежных корреспондентов. Ну наконец-то, подумал я, разумный человек попал в высшие руководители страны! И я, университетский профессор физики, не имевший склонности к политике, купил его портрет и повесил у себя в кабинете на кафедре ядерной физики (Белорусский государственный университет им. В. И. Ленина.  — «Итоги»).

В мае 1986 года я этот портрет снял, порвал и выбросил в мусорный ящик. Горбачев по телевидению рассуждал, что Чернобыль — несерьезное явление. Я заведовал кафедрой ядерной физики и понимал, что такое Чернобыль и что все вышесказанное — вранье...

Но совсем против Горбачева я настроился, когда вице-президентом стал Геннадий Янаев. Для меня было очевидно, кто это такой. Как-то спросил его: «Какая у вас тема кандидатской диссертации?» И он не смог ответить! Понимаете, я за свою жизнь подготовил 33 кандидата наук, и если человек сделал работу сам, если это действительно наука, то он ее не забудет до конца своей жизни. А он не знал!

Потом, когда я стал председателем Верховного Совета БССР, не раз встречался с Горбачевым на Госсовете. Помню, как в сентябре 1991 года у меня было почти состояние шока. Я был поражен, как первый руководитель страны мог так беспричинно ругаться в своем кремлевском кабинете и обращаться ко всем на «ты». Еще меня буквально трясло, когда на Съезде народных депутатов он заявил, что не имеет никакого отношения к жестокому разгону демонстрации в Тбилиси, что не знал и о событиях в Вильнюсе. Ты же хозяин страны! Это такое лицемерие — прятаться за спины силовиков! Поэтому я не воспринимал Горбачева положительным образом. Хотя обязан был относиться к нему вежливо и достойно. Что и делал.

— Как вы, ученый, попали в политику?

— Благодаря шутке друзей... В марте 1989 года, когда я был проректором БГУ по науке, мы сдали большую договорную секретную работу. И устроили небольшой сабантуйчик. Тогда только прошли выборы народных депутатов СССР. В нашем регионе, где находился университет, ни один из кандидатов не прошел. А на следующий день должно было состояться собрание по выдвижению новых. Друзья сказали: «Мы тебя выдвинем, и пообещай, что не возьмешь самоотвод». Я долго отказывался, но потом сдался, лишь бы отцепились.

В общем, меня выдвигают. Секретарь райкома убежден, что я возьму самоотвод. А я сижу и молчу. В результате на университетском собрании я занял первое место. Было приятно, но особого желания идти в политику все равно не появилось. Но моя родная КПСС начала меня поносить на чем свет стоит. Тут уж я озлобился и пообещал выборы выиграть. И выиграл, стал народным депутатом СССР.

— А дальше?

— Дальше понял, что надо решать вопросы республики, и на выборах в белорусский парламент пошел уже сам, вполне сознательно. Я тогда возглавлял городскую организацию общества «Знание». И трудовой коллектив меня выдвинул. Но, как оказалось, не хватало двух человек, чтобы собрание было действительным. В результате меня двинула какая-то конструкторская организация, к которой я не имел никакого отношения. И в первом туре прошел.

Сначала не очень понимал, что такое политика. Никаких диссидентских замашек у меня не было. Поэтому с партийными функционерами мы довольно мирно сосуществовали. У меня была очень интересная работа. С утра до поздней ночи занимался физикой и преподавательской деятельностью. Я очень люблю читать лекции и берусь научить других тому, что знаю сам. Так что в планах было совмещать эту работу с политикой. Ан нет. Когда начинаешь проводить законопроекты, то уже ничем другим заниматься невозможно.

Потом меня довольно быстро избрали первым заместителем, а затем и председателем Верховного Совета БССР. На этой должности, на мой взгляд, было неправильно вставать на чью-то сторону. Нужно было уважительно относиться к любому мнению, которое звучало в парламенте. Это в мире науки на семинарах полная демократия. Иногда студенты выдают очень неплохие мысли. И то, что я профессор, совсем не значит, что мне позволено на них давить. А в политике иное дело: я — начальник, ты — дурак.

— Спустя 20 лет кем вы себя больше считаете — ученым или политиком?

— Чтобы считать себя ученым-физиком, нельзя отрываться от науки. Я оторвался от нее в 1991 году. После этого лишь сохранил руководство у нескольких соискателей, которые шли на защиту. Возглавлял до 1995 года ученый совет. Написал учебник с моим коллегой «Основы радиоэлектроники» и даже получил за него в 1988 году Государственную премию. Теперь это уже старье. Я вынужден не покидать политику, так как подведу своих друзей. Но вынужден читать лекции, чтобы заработать какие-то деньги. Это мой хлеб насущный. Как политик тоже выступаю. И всегда говорю: не будьте наивными. Моя главная ошибка была в том, что я воспринимал многих людей гораздо лучше, чем они есть на самом деле. Но я против утверждения, что политика делается грязными руками. И что политика — это искусство возможного. Это все чепуха полная.

— По отношению к кому вы проявили наивность?

— Например, к Вячеславу Кебичу, председателю Совета министров БССР. Он сам потом раскололся, когда написал мемуары. Оказывается, он был против подписания Беловежских соглашений, что будто бы это я его вынудил. Ничего такого не было! Нас было шесть человек, первые и вторые лица, но почему-то говорят только о троих — о Ельцине, Кравчуке и обо мне.

— Как вы стали председателем Верховного Совета Белоруссии?

— На Съездах народных депутатов я сидел достаточно близко к микрофону и волей-неволей засветился на союзном телевидении. Потом, когда встал вопрос о назначении высших руководителей парламента, КПСС предложила на все посты своих кандидатов, что вызвало бурное возмущение, особенно у «Белорусского народного фронта». Я к БНФ никакого отношения не имел, даже не заметил, как он образовался — пусть меня простят диссиденты. В общем, БНФ меня поддержал: они были поражены тем, что я говорю по-белорусски. На самом деле это мой родной язык, я его знаю в совершенстве и в моей семье это было культом. В результате, чтобы не обострять ситуацию, меня назначили первым заместителем председателя Верховного Совета республики. Но пришел август 1991 года. Здесь я совершенно четко занял позицию: это контрреволюция.

— Вы были единственным, кто занял такую позицию в Белоруссии?

— Нет, нас было много. Но в руководстве страны я был единственным. Пришел с несколькими депутатами к председателю Верховного Совета Николаю Дементею. Мол, давайте собирать сессию. Он говорит, что звонил Анатолию Лукьянову, что ничего такого не происходит. В общем, собирать сессию он отказался. Когда события в Москве повернулись в сторону Ельцина, то 25 августа — а мы требовали собрать сессию 19, 20, 21 августа, как раз в дни путча — вопрос решился. Дементей вынужден был уйти. Место председателя освободилось. Номенклатура сделала ставку на Кебича, а все остальные — на меня. Я два тура подряд набираю голосов больше, чем он, но недостаточно, чтобы быть избранным. И вот приближается последний тур, если ситуация не изменится, то мы оба не будем иметь права больше баллотироваться. Кебич был умным и опытным политиком. Он сделал благородный жест и снял свою кандидатуру. Меня избрали на ура. Но номенклатура продолжила борьбу и пошла другим путем. И довольно успешно, надо сказать.