Уилл Селф - Обезьяны

• Название: Обезьяны
• Автор: Уилл Селф
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2005
• ISBN: 5-94145-307-8

Уилл Селф (р. 1961) — журналист, бывший «ресторанный критик», обозреватель известных лондонских газет «Ивнинг стандард» и «Обсервер», автор романов «Кок'н'Булл» (Cock and Bull, 1992), «Обезьяны» (Great Apes, 1997), «Как живой мертвец» (How the Dead Live, 2000), «Дориан» (Dorian, 2002). Критики сравнивают его с Кафкой, Свифтом и Мартином Эмисом. Ирония и мрачный гротеск, натуралистичность и фантасмагоричность, вплетенные в ткань традиционного английского повествования, — такова визитная карточка Селфа-прозаика. В литературных кругах он имеет репутацию мастера эпатажа и язвительного насмешника, чья фантазия неудержима. Роман «Обезьяны» эту репутацию полностью подтверждает.

---

Даже Саймона едва не передернуло от отвращения, и он настучал Бобу по плечу:

— «Уч-уч» какая мерзость, у нее же вообще нет задницы!

Буснер немедленно оборвал его низким рыком, потому что обладательница обсуждаемой, но отсутствующей детали как раз подчетверенькала к джипу, сопровождаемая внушительными бонобо, которые громко барабанили по металлическим стенам бараков.

— «ХуууууГраааа!» — ухнула исследовательница и показала: — Добро пожаловать в мой скромный лагерь, доктор Буснер. Я весь день ждала появления на моем небосводе новой звезды — вашей лучезарной задницы. Столько лет мечтала «грррннн» запустить пальцы в вашу драгоценную шерсть и помахать с вами лапами о прискорбном состоянии современного шимпанзечества.

Буснер повел себя как ни в чем не бывало, словно не заметив столь откровенно мерзкого лицемерия. Он выпрыгнул из джипа, изящный, как старший подросток на охоте, и низко поклонился жирной самке, показывая:

— «Хууууу» для меня большая честь, мадам, наконец-то познакомиться с вами. Вся научная иерархия пребывает в бесконечном благоговении перед вашей седалищной мозолью — я имею в виду ту часть иерархии, которая вправе обозначаться подлинно научной, — да я и сам преклоняюсь перед висячими частями вашего тела. Почту за счастье, если вы поцелуете мою задницу.

Наблюдая за этой сценой, Саймон беспокоился, не почувствует ли Раушутц иронии в знаках Буснера, показывавшего общепринятые жесты, но плоская морда самки не выразила ни намека на гнев. Исследовательница поцеловала предложенную задницу и попросила Буснера исполнить то же в отношении ее анальных ареалов.

Остальные англичане тоже спрыгнули на землю и подчетверенькали к вожакам, громко ухая. К ним присоединились и бонобо, и следующие несколько минут ушли на поклоны и взаимную чистку. Когда шерстяная куча начала расползаться на отдельных шимпанзе, Буснер ткнул Саймона пальцем и дернул за лапу, подтаскивая к Раушутц.

— «Хууууу» мадам Раушутц, разрешите представить вам шимпанзе, ради которого мы и посетили вас. Это Саймон Дайкс, «чапп-чапп» известный художник.

Саймон очень низко поклонился, опустив морду в самую грязь, его задница задрожала, а антрополог дружески похлопала по ней лапой. Подняв голову, художник мордозрел перед собой глаза необыкновенной глубины, с необыкновенно узкими зрачками. Если он рассчитывал увидеть в них хотя бы слабый намек на человечность, порожденную неуемной страстью их обладательницы к людям, то был жестоко разочарован. В глазах Людмилы Раушутц читалось, что она шимпанзе, шимпанзе и еще раз шимпанзе, шимпанзе проницательная, любопытная, сосредоточенная.

— «Хуууууу» мистер Дайкс, — показала самка-вожак, знаки у нее были резкие, даже зазубренные, с сильным немецким акцентом, — доктор Буснер писал мне о «хуууу» проблеме, которая вас так беспокоит. Прошу меня извинить, — ученая села на землю, погладила Саймона по заднице и хорошенько подергала за яйца, — но, если не считать вашей немного скованной походки, я не вижу в вас ничего нешимпанзеческого, не показывая уже о человеческом «хуууу».

— Мадам Раушутц, ваша седалищная мозоль столь же великолепна, сколь окружающий нас тропический лес, ваша промежность не уступит самому Центральному разлому, из нее могли бы происходить все виды живых существ. Верно, я не выгляжу «гррннн» человеком; правда и то, что с помощью уважаемого доктора Буснера я смог проползти значительный путь со дня моего припадка и научился пользоваться своей шимпанзечностью, примирился с ней, но кое-что меня беспокоит до сих пор. Мы приехали сюда, чтобы…

— Знаю, — немецкий антрополог-радикал оборвала его, ее жирные пальцы царапали ему зад, — доктор Буснер мне показал что вы приехали ко мне, чтобы отыскать Бигглза…

— Бигглза «хууууу»?!! — со свистом рассек лапами воздух Саймон.

— «Хуууу» надо полагать, он известен вам под другим обозначением, но я дала этому человеку имя Бигглз — когда вы его увидите, поймете почему. Однако я забыла о своем хозяйском долге… вот к нам подполз Джошуа, он покажет, где вы будете спать. — Раушутц повернулась к остальным: — Через час, после заката, мы в первый и единственный раз все вместе поужинаем. Мы здесь приспособили свой режим дня под режим дня людей, леди и джентльсамцы, встаем на рассвете и ложимся через час после заката. Если вам такой режим не люб, я от всей души могу показать — проваливайте в ту самую жопу, откуда приползли!

Изобразив этот последний, наглый, если не оскорбительный жест, Раушутц издала громогласнейшее уханье, побарабанила по пустому жестяному ведру для воды и маршевой рысью учетверенькала прочь. За ней последовали и бонобо, остался лишь один, очевидно по имени Джошуа, Саймон с опаской глядел вслед удаляющейся компании — он заметил у двоих бонобо в лапах автоматы Калашникова.

Спать гостям полагалось, естественно, в одном из бараков. Пол был бетонный, а стены из гофролиста почему-то заканчивались в ладони от него. Саймон указал Джошуа на это странное обстоятельство, но тот просто отзначил:

— Что вползает, тому нужно дать «хуууу» выползти обратно.

Саймон хотел было показать ему, что если сделать стены по-шимпанзечески, то внутрь ничто не вползет, но, глянув на сложенные трубочкой губы бонобо и его оскаленные клыки, решил, что не стоит, — англичане все равно захватили с собой москитные сетки и надувные матрацы.

Оборудованные в бараке гнёзда размером едва подползали детенышам. Внутри уже обосновалось изрядное количество самых разнообразных беспозвоночных — в тенях звенели москиты, а гигантские мотыльки плавились на стеклянном колпаке принесенной Джошуа керосиновой лампы. Судя по другим, более устрашающим звукам, имелись в бараке и позвоночные, а ненавязчивый топоток и тоненький писк свидетельствовал о визите представителей отряда грызунов. Все это привело Джанет Хигсон и побегушку Боба в такое возбуждение, что они начали играть в спаривание, хотя течка у Джанет ожидалась еще очень нескоро.

Оказанный прием не смутил одного лишь Зака Буснера. Еще юным шимпанзе он много странствовал в тропиках, изучая особый вид извращенной истерии у малайцев, известной как синдром лата, и оттого спуск к озеру, убогие строения лагеря и красота окружающего девственного леса вызвали у него приступ ностальгии. Видя, в какое плачевное настроение погрузилась его группа, Буснер подполз к двум пыхтящим телевизионщикам и схватил их обоих лапами, показывая:

— «Чапп-чапп» а ну успокойтесь! Верно, мадам Раушутц вела себя странновато, но думаю, у нас с ней установятся вполне нормальные отношения. А что касается барака, то я с юных лет сохранил ряд навыков, которые позволят нам чувствовать себя здесь более или менее сносно.

Буснер показал, как натягивать москитные сетки и как складывать вещи, чтобы до них не добрались крысы. Он также достал из рюкзака стопку бумажных тарелок, наполнил их парафином и поставил возле гнезд.

— Эти штучки избавят наших многочисленных шестилапых друзей от желания познакомиться с нами ближе, чем нам бы хотелось «хи-хи-хи».

Тут Саймон испытал большое облегчение — да, он каждый день обильно поливал себя самыми разнообразными репеллентами, но ему становилось все труднее изгонять из шерсти клещей, вшей и прочих насекомых, норовивших там поселиться.

Означенное обстоятельство, кстати, сильнее других заставляло Саймона мириться с тем фактом, что он все-таки шимпанзе, как бы глупо это ни выглядело. Трудно отрицать, что у тебя есть шерсть, когда невозможно увидеть волдыри от москитных укусов, скрытые под волосами, но оттого ничуть не менее болезненные.

Группа Буснера — Дайкса почистилась, как смогла, а затем осторожно покинула барак. Осторожно по той причине, что, как всегда в тропиках, ночь вступила в свои права с умопомрачительной быстротой и шимпанзе объяла кромешная тьма — не тьма даже, а словно бы бессознательное самой матери-Земли. Древний лес меж тем гудел, пыхтел, ухал и стонал на дующем с озера ветру. Писк летучих мышей и звон насекомых наполняли остывающий воздух. В некотором отдалении какие-то более крупные животные ломились сквозь джунгли по своим неведомым делам, однако Саймон, как ни напрягал слух, не мог уловить характерные гортанные вокализации диких людей.

На открытой веранде самого большого из бараков стоял длинный стол, напоминавший скорее козлы; за ним и состоялся ужин. Шимпанзе уселись под ночным небом, отражающимся в синей воде озера, и принялись жевать. В меню значились сардины-дага — эту-то рыбу и спешили доставить на берег лодки, которые гости видели на озере, подъезжая к лагерю, — и свежие фиги, то и другое в значительных количествах; в качестве развлечения сотрапезникам предлагалось периодически отрывать глаза от тарелок и, прищурившись, наблюдать за рыбачьими фонарями, качающимися на поверхности озера.