Павел Щёголев - Злой рок Пушкина. Он, Дантес и Гончарова

• Название: Злой рок Пушкина. Он, Дантес и Гончарова
• Автор: Павел Щёголев
• Издательство: Эксмо. Алгоритм
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012

Дуэль Пушкина по-прежнему окутана пеленой мифов и легенд. Клас­сический труд знаменитого пушкиниста Павла Щеголева (1877-1931) со­держит документы и свидетельства, проясняющие историю столкновения и поединка Пушкина с Дантесом.

В своей книге исследователь поставил целью, по его словам, «откинув в сто­рону все непроверенные и недостоверные сообщения, дать связное построение фактических событий». «Душевное состояние, в котором находился Пушкин в последние месяцы жизни, — писал П.Е. Щеголев, — было результатом обстоя­тельств самых разнообразных. Дела материальные, литературные, журнальные, семейные; отношения к императору, к правительству, к высшему обществу и т. д. отражались тягчайшим образом на душевном состоянии Пушкина. Из длинного ряда этих обстоятельств мы считали необходимым — в наших целях — коснуться только семейственных отношений Пушкина — ближайшей причины рокового столкновения».

---

16

Письмо к барону Геккерену Пушкин написал и отправил днем: Геккерен получил его, собираясь на обед к графу Стро­ганову. Ответное письмо Геккерен сочинил, вернувшись с обеда от графа Строганова, с которым он посоветовался по поводу своих действий, и повидавшись с д'Аршиаком, кото­рый дал согласие вручить письмо Геккерена Пушкину и быть секундантом Дантеса. Д'Аршиак запросил Пушкина запи­сочкой на визитной карточке: «Прошу г. Пушкина сделать мне честь сообщить, может ли он меня принять, и если он не может сейчас, то в каком часу это будет возможно» . Со­хранилась записка Пушкина к А. И. Тургеневу, писанная, по обозначению Тургенева, накануне дуэли; «Не могу отлучить­ся. Жду вас до 5 часов». Из сопоставления записок Пушки­на и д'Аршиака можно с вероятностью заключить, что Пуш­кин не мог отлучиться в этот день, 26 января, так как он на­значил час д'Аршиаку. Таким образом, посещение д'Аршиака можно отнести ко времени перед вечером. Князь Вяземский сообщает следующую подробность этого посещения: «Д'Ар­шиак принес ответ. Пушкин его не читал, но принял вызов, который был ему сделан от имени сына» . Своего секундан­та Пушкин, конечно, не мог назвать сразу и сказал, что он в тот же день пришлет к д'Аршиаку лицо, которое им будет избрано. В тот же день д'Аршиак сообщил Пушкину, что он будет ждать секунданта его, Пушкина, до 11 часов вечера у себя на дому, а после этого часа — на балу у графини Разу­мовской.Таким образом, из первых фраз письма Геккерена нельзя извлечь доказа­тельство того, что первый вызов Пушкина был не письменный, а устный.

Выбор секунданта оказался для Пушкина делом нелегким. Сейчас мы расскажем о неудачном его обращении к англичанину Медженису. Друзья Пушкина объяснили это обращение нежеланием Пушкина подводить своих соотечественников под неприятность следствия. Нам кажется, у Пушкина было и другое, важнейшее соображение: он боялся, что, пригласив в секунданты кого-либо из друзей своих или ближайших знако­мых своего круга, он встретит с их стороны противодействие своей решимости и попытку опять устроить промедление, примирение вроде того, что было устроено в ноябре месяце. Пушкин боялся, что опять вмешаются Жуковский, князь Вяземский, потянется опять надоедливая канитель в деле, развязки которого он страстно жаждал. И Пушкин достиг своей цели. «Все мы, — писал впоследствии П. А. Плетнев,— узнали об общем нашем несчастии только тогда, когда уже удар со­вершился». Пушкин вел дело с крайней стремительностью. 26 января он послал вызов, и в этот же день было решено, что дело должно быть окончено на другой день — 27 января.

Вечер 26 января Пушкин, по всей вероятности, посвятил поискам секунданта, не давшим результата. На короткое время Пушкин заходил к Вяземским, князя не было дома, и Пуш­кин открылся в том, что он послал вызов, княгине Вере Федоровне, которая с давнего времени, еще с одесской поры, была близким его другом и поверенной в весьма интимных событиях его жизни. Сказал он ей о вызове или потому, что был уверен в том, что она не примет мер к активному противодействию, или потому, что знал, что колесо событий теперь уже нельзя повернуть в обратную сторону никакими вмешательствами. По всей вероятности, Пушкин не сказал о стреми­тельности, с которой развивались события. Княгиня Вяземская не знала, что ей делать; не помогли ей в этом и бывшие у нее в тот вечер В. А. Перовский и граф М. Ю. Вьельгорский. Князь же Вяземский на беду вернулся очень поздно. К этому позднейшему рассказу княгини Вяземской, записанному П. И. Бартеневым, относимся с некоторым недоверием: выходит, будто княгиня ничего не предприняла к предотвращению дуэли только потому, что князь Вяземский вернулся поздно. Но ведь было еще утро и день 27 января. Почему же утром или днем княгиня не сказала князю?

Вечером Пушкин был на балу у графини Разумовской. Здесь он имел разговор с д'Аршиаком. Кто-то обратил вни­мание князя Вяземского на Пушкина и д'Аршиака. «Пойдите, посмотрите, Пушкин о чем-то объясняется с д'Аршиаком, тут что-нибудь недоброе»,— сказали Вяземскому. Вяземский на­правился в сторону Пушкина и д'Аршиака, но при его прибли­жении разговор прекратился.

По всей вероятности, на балу же Пушкину пришла мысль обратиться с просьбой быть его секундантом к Артуру Медженису (Arthur С. Magenis), состоявшему при английском по­сольстве. В рассказах Н. М. Смирнова есть несколько строк об этом Медженисе: «Он часто бывал у графини Фикельмон — долгоносый англичанин (потом был посол в Порту­галии), которого звали perroquet malade (больной попугай), очень порядочный человек, которого Пушкин уважал за честный нрав». Артур Медженис не дал категорического согласия, а только обещал переговорить с д'Аршиаком тут же на балу.

Медженис сказал д'Аршиаку, что Пушкин только что со­общил ему о своем деле с Геккереном и просил его быть се­кундантом; но Медженис добавил, что он не дал окончатель­ного согласия, а только обещал Пушкину переговорить с ним, д'Аршиаком. Но д'Аршиак отказался вступить в какие-либо переговоры с Медженисом, так как формально он не являлся секундантом Пушкина. Медженис бросился искать по залам Пушкина, но не нашел его: он уже уехал домой. Было за пол­ночь. Медженис не решился лично заехать к Пушкину в такой поздний час, не желая вызвать своим посещением подозре­ния у хозяйки дома, и во втором часу ночи отправил Пушкину письмо. Изложив свой разговор с д'Аршиаком, Медженис за­кончил письмо отказом от секундантства, мотивируя его тем, что дело, на его взгляд, не могло окончиться миром, а только надежда на возможность мирного улажения дела и могла по­будить его принять участие в деле.

В решительный день 27 января, день дуэли, Пушкин находился с утра в возбужденном, бодром и веселом настроении.

Жуковский в заметках, впервые оглашенных в нашей книге, записал следующие подробности этого утра Пушкина: «Встал весело в 8 часов — после чаю много писал — часу до 11-го. С 11 обед. — Ходил по комнате необыкновенно весело, пел песни — потом увидел в окно Данзаса, в дверях встретил радостно. — Вошли в кабинет, запер дверь. — Через несколь­ко минут послал за пистолетами. — По отъезде Данзаса начал одеваться; вымылся весь, все чистое; велел подать бекешь; вышел на лестницу. — Возвратился. — Велел подать в каби­нет большую шубу и пошел пешком до извощика. — Это было в 1 час». Вернулся домой Пушкин уже после дуэли, раненым. Эти краткие, сжатые и необычайно ценные записи Жуковско­го мы можем несколько развернуть при помощи известных уже нам данных. Жуковский писал свои заметки на основа­нии показаний домочадцев Пушкина, домочадцы судили о настроении Пушкина по его внешности, но было бы рискован­но утверждать, что внутреннее его состояние соответствова­ло его наружному виду, что он внутренне был так же спокоен и бодр, как это казалось по его внешности.

27 января Пушкин встал весело в 8 часов. После чаю мно­го писал — часу до 11-го. В начале 10-го часа Пушкин получил записку от д'Аршиака, который 26 января так и не дождался встречи с секундантом Пушкина. «Я ожидаю, — писал д'Аршиак, — сегодня же утром ответа на мою записку, которую я имел честь послать к вам вчера вечером. Мне необходимо переговорить с секундантом, которого вы берете, притом в возможно скором времени. До полудня я буду дома; надеюсь еще до этого времени увидеться с тем, кого вам будет угодно прислать ко мне». На это обращение Пушкин отвечал письмом, которое ему далось не сразу. Сохранились клочки черновика с поправками, свидетельствующие о неспокойном, нерв­ном состоянии духа Пушкина; содержание ответа говорит о том же. Один опыт с секундантом накануне не удался, приглашать нового, посвящать его в подробности и рисковать полу­чить отказ значило для Пушкина давать пищу петербургским празднолюбам. Разглашение же дела могло повести к вмеша­тельству друзей. Поэтому он писал д'Аршиаку: «Я вовсе не желаю, чтобы праздные петербургские языки вмешивались в мои семейные дела; поэтому я не согласен ни на какие пере­говоры между секундантами. Я приведу моего только на ме­сто поединка». Из этих слов видно, что у Пушкина как будто уже наметился секундант. Но следующие слова письма при­водят к обратному заключению: «Так как г. Геккерен — оби­женный и вызвал меня, то он может сам выбрать для меня се­кунданта, если увидит в том надобность: я заранее принимаю всякого, если даже это будет его егерь». Предложение Пуш­кина шло против правил дуэльного кодекса, и, понятно, ни в коем случае не могло быть принято противной стороной. Пушкин, конечно, знал это прекрасно, и если писал об этом д'Аршиаку, так потому только, что не мог сдержать себя, сво­ей досады на невольную и нелегко исполнимую обязанность найти секунданта. Не удержался он и еще от одного выпада — уже по адресу д'Аршиака. «Что касается времени и места — я всегда готов к его услугам. По понятиям каждого русско­го, это совершенно достаточно, — писал Пушкин. — Виконт, прошу вас верить, что это мое последнее слово, что мне нече­го больше отвечать вам по поводу этого дела, и что я не тро­нусь с места до окончательной встречи». Этот ответ д'Аршиа­ку был написан около 10 часов утра и тотчас же был отправ­лен по адресу.