Павел Щёголев - Злой рок Пушкина. Он, Дантес и Гончарова

• Название: Злой рок Пушкина. Он, Дантес и Гончарова
• Автор: Павел Щёголев
• Издательство: Эксмо. Алгоритм
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012

Дуэль Пушкина по-прежнему окутана пеленой мифов и легенд. Клас­сический труд знаменитого пушкиниста Павла Щеголева (1877-1931) со­держит документы и свидетельства, проясняющие историю столкновения и поединка Пушкина с Дантесом.

В своей книге исследователь поставил целью, по его словам, «откинув в сто­рону все непроверенные и недостоверные сообщения, дать связное построение фактических событий». «Душевное состояние, в котором находился Пушкин в последние месяцы жизни, — писал П.Е. Щеголев, — было результатом обстоя­тельств самых разнообразных. Дела материальные, литературные, журнальные, семейные; отношения к императору, к правительству, к высшему обществу и т. д. отражались тягчайшим образом на душевном состоянии Пушкина. Из длинного ряда этих обстоятельств мы считали необходимым — в наших целях — коснуться только семейственных отношений Пушкина — ближайшей причины рокового столкновения».

---

Это письмо не подействовало на Пушкина, и он продол­жал совершать нескромности. Жуковский вновь писал ему: «Вот что приблизительно ты сказал княгине третьего дня, уже имея в руках мое письмо: «Я знаю автора анонимных пи­сем, и через неделю вы услышите, как будут говорить о мести, единственной в своем роде; она будет полная, совершен­ная; она бросит человека в грязь; громкие подвиги Раевско­го — детская игра перед тем, что я намерен сделать», и тому подобное».

Но Жуковский не считался с Пушкиным, не принимал во внимание его взглядов на виновников события и только как завороженный, продолжал твердить об одном: о том, что надо хранить тайну и что несохранение тайны компрометирует его, Жуковского. «Все это очень хорошо, — продолжал в письме Жуковский,— особливо после обещания, данного то­бою Геккерну в присутствии твоей тетушки (которая мне о том сказывала), что все происшедшее останется тайною. Но скажи мне, какую роль во всем этом я играю теперь и какую должен буду играть после перед добрыми людьми, как скоро все тобою самим обнаружится и как скоро узнают, что моего тут меду капля есть? И каким именем и добрые люди и Геккерн, и сам ты наградите меня, если, зная предваритель­но о том, что ты намерен сделать, приму от тебя письмо, написанное Геккерну, и, сообщая его по принадлежности, засвидетельствую, что все между вами кончено, что тайна сохранится и что каждого честь останется неприкосновенною. Хорошо, что ты сам обо всем высказал и что все это мой до­брый гений довел до меня заблаговременно. Само по себе ра­зумеется, что я ни о чем случившемся не говорил княгине. Не говорю теперь ничего и тебе; делай что хочешь. Но булавочку свою беру из игры вашей, которая теперь с твоей сторо­ны жестоко мне не нравится. А если Геккерн вздумает от меня потребовать совета, то не должен ли я по совести сказать ему  - остерегитесь? Я это и сделаю».

9

Дело все же казалось слаженным. Как бы то ни было, а Пушкин все-таки  согласился отказаться от вызова. Но тут пришла новая беда - с совершенно противоположной стороны. На сцену явилось действующее лицо, которое до сих пор выступало без слов. Это Дантес.

До сих пор о нем говорили, за него высказывались, за него принимали решения - теперь начал действовать он сам. По существу, дело было очевидное: женитьба на Екатерине Гончаровой была компрмиссной сделкой, средством избежать (пусть так было для Геккерена) или охранить репутацию Натальи Николаевны (пусть так было для Дантеса). Для Дантеса было ясно, что так понимал дело Пушкин. Наступил момент ликвидировать дело, и тут, когда Дантес остался на­едине с самим собой, перед его умственным взором освети­лась вдруг вся закулисная действительность, заговорили голоса чести и благородства, и он сделал неожиданный ход, ко­торый, конечно, был принят без ведома Геккерена и который чуть было не спутал все карты в этой игре. Об этом движе­нии души Дантеса, неведомом для биографов поэта, мы узна­ем впервые из найденных нами материалов.

В архиве барона Геккерена хранится листок, писанный Дантесом. На этом листке изложены следующие размышле­ния Дантеса:

«Я не могу и не должен согласиться на то, чтобы в письме находилась фраза, относящаяся к m-lle Гончаровой: вот мои соображения, и я думаю, что г. Пушкин их поймет. Об этом можно заключить по той форме, в которой поставлен вопрос в письме.

«Жениться или драться». Так как честь моя запрещает мне принимать условия, то эта фраза ставила бы меня в пе­чальную необходимость принять последнее решение. Я еще настаивал бы на нем, чтобы доказать, что такой мотив бра­ка не может найти места в письме, так как я уже предназна­чил себе сделать это предложение после дуэли, если только судьба будет мне благоприятна. Необходимо, следовательно, определенно констатировать, что я сделаю предложение m-lle Екатерине не из-за соображений сатисфакции или улажения дела, а только потому, что она мне нравится, что таково мое желание и что это решено единственно моей волей».

Эти размышления набросаны Дантесом сейчас же вслед за такой заметкой, им же написанной вверху листка:

«В виду того, что г. барон Жорж де Геккерен принял вы­зов на дуэль, отправленный ему при посредстве барона Геккерена, я прошу г. Ж. де Г. благоволить смотреть на этот вызов как на несуществовавший, убедившись, случайно, по слу­хам, что мотив, управлявший поведением г. Ж. де Г., не имел в видy нанести обиду моей чести — единственное основание, в силу которого я счел себя вынужденным сделать вызов».

Это, очевидно, составленный самим Дантесом проект письма, которое должен был бы написать Пушкин и которое было бы приемлемо для Геккеренов.

От размышлений Дантес перешел к делу. Он возмутился и написал примечательное письмо к Пушкину, также впервые появившееся среди наших материалов. Прежде чем привести это письмо, необходимо остановиться на недоумении, вызываемом первыми его строками. «Барон Геккерен сообщил ему, что он уполномочен уведомить его, что все те основания, по которым он был вызван Пушкиным, перестали существовать и что посему он может смотреть на этот поступок как на не имевший места» — вот слова Дантеса. Выходит, как будто барон Геккерен не сообщил Дантесу о письме Пушкина с упоминанием о сватовстве и будто он словесно передал об отказе Пушкина от поединка без каких бы то ни было мотивов. А в записке, писанной про себя, Дантес даже говорит о форме, в которой поставлен вопрос; значит, о письме не только знал, но и читал. В объяснение этого разноречия приходится сделать ссылку на двойственность, проникающую все поступки действующих в истории дуэли лиц: официально — одно, не­официально — другое; все играют роли, перед одними одну, перед другими другую, иногда прямо противоположного амплуа! Официально обращаясь к Пушкину, Дантес хотел бы убедить его в том, что о письме его он не знает и отказ Пушкина от поединка дошел до него совершенно немотивированным. Дантес писал Пушкину:

«Милостивый государь.

Барон Геккерен сообщил мне, что он уполномочен г-ном... (к величайшему сожалению, фамилия осталась неразобранной) уведомить меня, что все те основания, по которым вы вызывали меня, перестали существовать и что посему я могу смотреть на этот ваш поступок как на не имевший места.

Когда вы вызвали меня без объяснения причин, я без колебаний принял этот вызов, так как честь обязывала меня это сделать. В настоящее время вы уверяете меня, что вы не имеете более оснований желать поединка. Прежде, чем вернуть вам ваше слово, я желаю знать, почему вы изменили свои намерения, не уполномочив никого представить вам объяснения, которые я располагал дать вам лично. Вы первый согласились  с тем, что прежде, чем взять свое слово обратно, каждый из нас должен представить объяснения для того, чтобы впо­следствии мы могли относиться с уважением друг к другу».

Письмо это передано было Пушкину. Одновременно или почти одновременно Дантес сделал еще один «рыцарский» ход, отправив к Пушкину секунданта Аршиака с заявлением, что срок двухнедельной отсрочки кончился, и он, Дантес, к услугам Пушкина. Напрашивается предположение, не было ли письмо передано именно Аршиаком и не являлся ли со­ставленный Дантесом проект письма от имени Пушкина руководственным указанием того, чего должен был добивать­ся Аршиак. Дантес не жаждал, очевидно, кровавой встречи; он надеялся на мирное разрешение вопроса с непременным условием соблюдения приличий. Мы знаем теперь, что у Пушкина в это время уже был определенный взгляд на лица и дела: брачный проект Дантеса казался ему низким и его роль — жалкой (pitoyable), а о Геккерене он знал достоверно, что он был автором подметных писем. Можно себе предста­вить, какое впечатление произвела на Пушкина выходка Дан­теса, предпринятая с «благородными» намерениями! В кон­спективных заметках Жуковского читаем выразительную строчку, не требующую никаких пояснений:

«Письмо Дантеса к Пушкину и его бешенство».

10

Обращение Дантеса к Пушкину с письмом и с предложе­нием своих услуг по части дуэли произвело эффект, на кото­рый он уж никак не рассчитывал: Пушкин пришел в ярость, и Дантесу пришлось спасаться от его гнева. Вслед за упомина­нием о «бешенстве» Пушкина в конспективных заметках Жу­ковский записал:

«Снова дуэль. Секундант. Письмо Пушкина».

Эти фразы расшифровать нетрудно. Участником собы­тий, очерченных в этих пяти словах, был «секундант» граф В.А. Соллогуб, оставивший воспоминания, в общем своем содержании весьма достоверные и ошибочные лишь в частностях. Предоставим слово этому очевидцу и участнику, попутно указывая на неточности его рассказа.

Мы уже знаем, что граф В. А. Соллогуб доставил Пушкину присланный в конверте на его имя пасквиль. Привстрече с поэтом через несколько дней Соллогуб спросил его, не добрался ли он до составителя подметных писем, Пушкин отвечал, что не знает, но подозревает одного человека. Граф В. А. Соллогуб предложил Пушкину свои услуги в качестве секунданта. Пушкин сказал: «Дуэли никакой не будет: но я, может быть, попрошу вас быть свидетелем одного объяснения, при котором присутствие светского человека <...> мне желательно для надлежащего заявления, в случае на­добности». Этот разговор происходил до получения письма Дантеса и до истечения двухнедельной отсрочки дуэли. По-видимому, сам Пушкин уже пришел к заключению, что дуэли не будет, но получение письма Дантеса изменило его настрое­ние. Граф Соллогуб рассказывает: