Людмила Третьякова - Красавицы не умирают

• Название: Красавицы не умирают
• Автор: Людмила Третьякова
• Издательство: Изограф ЭКСМО_ПРЕСС
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 5-87113-083-6

«Красавицы не умирают»... Эта книга Людмилы Тре­тьяковой, как и первая — «Российские богини», посвяще­на женщинам. Трудные судьбы прекрасных дам убежда­ют: умение оставаться сильными перед неизбежными ис­пытаниями, решимость, с которой они ищут свое счастье, пригодились им гораздо больше, чем их прославленная красота. Их имена и образы возникают из прошлого внезапно. Свиданье с ними кажется невозможным, но так или иначе оно случается. Библиотечные полки, сцена, кино­фильмы, стихи, музеи, города и улицы, хранящие легенды, учебники, биографии великих людей — оттуда они приходят к нам и надолго остаются в памяти.

---

                                                Екатерина Павловна Багратион

«Блиц-венчание», как отмечал камер-фурьерский журнал, завершилось «вечерним столом». Вероятно, не­веста в парадном «русском» платье и с бриллиантовыми украшениями, подаренными в день свадьбы императри­цей, как и жених, лишь вчера не помышлявший о супру­жеском союзе со Скавронской, были во власти сложных чувств.

Вот суждения генерала Ланжерона об этой истории: «Когда Багратион приобрел известную славу в армии, он женился на маленькой племяннице кн. Потемкина... Эта богатая и блестящая партия не подходила к нему. Багра­тион был только солдатом, имел такой же тон, манеры и был ужасно уродлив. Его жена была настолько бела, на­сколько он черен; она была красива, как ангел, блистала умом, самая живая из красавиц Петербурга, она недолго удовлетворялась таким мужем...»

Кое в чем Ланжерон сгущал краски. Судя по портре­там, а их осталось не так уж мало, Багратион не был ни «черен», ни «уродлив». Другое дело, что его внешность отличалась своеобразным кавказским колоритом, который некоторым резал глаз в сравнении с классической красо­той юной супруги. Выражением «только солдат» Ланже­рон, видимо, хотел сказать о неловкости и неуклюжести Багратиона. Между тем остались сведения, что Петр Иванович был человек вполне светский, отнюдь не чуж­дался общества и порой даже открывал балы в паре с дамой.

Ланжерон уловил внутреннюю чужеродность новобрач­ных. К мысли об этом, право, было нетрудно прийти.

Несомненно одно — эта насильственная свадьба стала началом семейной драмы, глубоко затаенного несчастья Петра Ивановича. Он и его жена остались для биографов полководца «лжесупругами». Разумеется, на Екатерину Багратион потрачено много черной краски. Главное обви­нение — нелюбовь к мужу. Никогда не принимался во внимание факт навязанного замужества, сам по себе не предвещавший ни любви, ни согласия.

Однако поначалу ничто не предвещало близость се­мейной драмы. После медового месяца, проведенного в Гатчине, и скорого переезда в Петербург жизнь каждого из молодоженов пошла по своему, уже заведенному кругу.

Петр Иванович служил, Екатерина Павловна прилежно исполняла обязанности светской дамы.

После официального придворного траура по поводу смерти Павла I, убитого заговорщиками 11 марта 1801 года, жизнь двора была даже оживленнее, чем прежде. Багратион посещал со своей женой балы, танцевальные и музыкальные вечера, но завсегдатаем дворцов ему не удавалось стать. Да он к этому и не стремился. По сути дела, все его время поглощала служба — егерский бата­льон Багратиона считался лучшим в петербургском гар­низоне.

Положение известного генерала и круг светских зна­комств, значительно расширившийся с женитьбой, требо­вали больших средств. А их у Петра Ивановича не было. Жил он всегда исключительно на свое жалованье. Для того чтобы как-то свести концы с концами, на продажу шли деревни, пожалованные за боевые отличия. Когда по­являлись деньги, в квартире Багратиона, которую он на­нимал, так как своего дома у супругов не было, пир шел горой. Денис Давыдов в своих воспоминаниях писал: «Он любил жить роскошно, всего у него было вдоволь, но для других, а не для него. Сам он довольствовался весьма ма­лым...» Вот этого нельзя было сказать о Екатерине Пав­ловне, чье приданое, терзаемое безумными тратами, таяло, как сугроб на мартовском солнце.

Неумение жить по средствам было, наверное, един­ственной чертой, роднившей супругов. Во всяком случае, новая родня Багратиона была очень озабочена крепнув­шими связями с кредиторами и растущими долгами зятя и дочери. Принято считать, что Петр Иванович был холод­но принят родственниками жены, что их грызла мысль о более завидной партии для красавицы Екатерины. Конеч­но, в отношении богатства Багратион не мог равняться со Скавронскими-Литта. Но что касается знатности... Тут Петр Иванович, происходивший из древнего рода грузин­ских царей, мог дать десять очков вперед фамилии жены, выплывшей из небытия в начале XVIII столетия благодаря бойкой служанке в доме пастора Глюка.

И все-таки остались свидетельства того, что отношения Багратиона с родней жены были доброжелательные и со­хранились таковыми даже после окончательного отъезда Екатерины Павловны за границу.

Это произошло в 1805 году и подвело итог первому и последнему «супружескому пятилетию» Багратиона. Да и оно не было отмечено особой привязанностью Екатерины Павловны к дому. Судя по всему, «охота к перемене мест» овладела ею вскоре после свадьбы. Петр Иванович не препятствовал путешествиям жены. Он и сам не раз собирался поехать в теплые края вместе с нею.

В феврале 1802 года он обращался к чиновнику госу­дарственного казначейства Д.И.Трощинскому с настоя­тельной просьбой выдать из причитающихся за продажу деревни денег «хотя 30 тысяч рублей. Мне прекрайняя в них нужда...» Деньги были ему нужны для поездки за границу с Екатериной Павловной. Однако то долги и без­денежье, то дела службы прочно удерживали Багратиона дома.

Осенью 1805 года Петр Иванович все же покинул пределы Отечества. Он отправился на войну, Екатерина Павловна же — на поиски острых ощущений в европей­ских столицах. Их петербургское жилище, так и не обжи­тое, не согретое семейным теплом, опустело, и теперь уже навсегда...

В постоянных метаниях из государства в государство «блуждающая княгиня» словно искала и не находила себе пристанища, сделав, по словам современников, из своей кареты как бы второе отечество. Эффект, который она производила, должно быть, изрядно тешил ее тщеславие. Все в этой женщине удивляло, вызывало смятение чувств: восхитительная внешность, обилие роскошных нарядов, не­привычная даже для Европы смелость поведения, огром­ное состояние, расточаемое в безумных тратах. Она своди­ла с ума поэтов и членов королевских семейств.

Принц Людвиг порвал из-за Екатерины Багратион старинную любовную привязанность, шокировав этим об­щество.

Гёте был сражен ее красотой. Кстати он, видевший Екатерину Павловну в 1807 году в Карлсбаде, оставил выразительный портрет княгини. «Чудный цвет лица, але­бастровая белизна кожи, золотистые волосы, таинственное выражение...» Он добавлял: «При своей красоте и при­влекательности, она собрала вокруг себя замечательное общество». Наблюдая успехи княгини Багратион, один из свидетелей ее европейского триумфа справедливо замечал, что «на это одних денег недовольно, надобно уменье, лю­безность, ловкость...».

Безусловно, всем этим Екатерина Павловна обладала в полной мере. Однако что в этом самому Багратиону? При живой жене он чувствовал себя то ли вдовцом, то ли раз­веденным. Трудно в одиночку переживать горе. Быть мо­жет, еще труднее, чем блистательный час славы...

В сражении при Шенграбене Багратион не только со­хранил от верной гибели свой шеститысячный отряд, но этими малыми силами сумел сдержать тридцатитысячный корпус Мюрата.

«Я сегодня воспользовался воскресеньем и объездил почти всех знакомых, важных и не важных, и у всех толь­ко и слышно, что о Багратионе. Сказывали, что генерал Кутузов доносит о нем в необыкновенно сильных выраже­ниях». Эта дневниковая запись красноречиво свидетель­ствует о степени популярности героя Шенграбена. Москва собиралась устроить ему достойную встречу. Каждый хо­тел попасть на чествование Багратиона, чтобы «поближе увидеть этого витязя, который сделался так дорог сердцу каждого русского». Каждого русского — но не Екатерины Павловны, продолжавшей оставаться в прекрасном далеке и не разделившей с мужем час его торжества.

Прием в Английском клубе был не единственным. По Москве и Петербургу прокатилась волна балов и праздни­ков в честь героя Шенграбенского сражения. И не слу­чайно — в ту пору не было в русской армии генерала, способного соперничать с Петром Ивановичем в благого­вейном отношении соотечественников. Однако, как это всегда бывает, его популярность вызывала повышенный интерес к его личной жизни. А именно ее-то генерал хотел бы оградить от постороннего взгляда.

Конечно, небрежение жены, ее вызывающее поведение и, как следствие, пересуды в обществе больно задевали. Но заставить умолкнуть и сочувствующих, и злорад­ствующих было не в его силах. Гнев и досада Петра Ива­новича выливались в строчках немногих сохранившихся писем тем, кому он доверял: «Если бы я и был недоволен моею женою, это я. Какая кому нужда входить в домаш­ние мои дела», «...она, кто бы ни была, но жена моя. И кровь моя всегда вступится за нее. И мне крайне больно и оскорбительно, что скажут люди и подумают...»

Последняя фраза приоткрывает завесу над малоиз­вестным эпизодом, когда жен отличившихся военачальни­ков решено было наградить орденами, а княгиня Баграти­он оказалась обойденной. С точки зрения здравого смысла это было абсолютно справедливо. Но самолюбие Баграти­она было чрезвычайно уязвлено. Он порывался даже уйти в отставку. Екатерина Павловна носила его фамилию, и, по разумению Петра Ивановича, этого было вполне доста­точно. Никогда сам не искавший ни наград, ни благоволе­ния сильных мира сего, он настойчив в убеждении, что его жена достойна даже более почетной награды, чем все про­чие: «Ее надо наградить отлично, ибо она жена моя...»