Владимир Еременко - Дождаться утра

• Название: Дождаться утра
• Автор: Владимир Еременко
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1984
• ISBN: XXX-X-XX-X

Повесть о детстве, опаленном войной, о мужании характера подростка, вместе со взрослыми прошедшего все испытания сражающегося Сталинграда. Свое повествование автор доводит до тех дней, когда уже дети тех мальчишек сороковых годов держат первый жизненный экзамен на право быть Человеком.

---

Мы говорили о разном. То вспоминали нашу тракторную бригаду, то вдруг говорили о делах в его совхозе и вообще о сельском хозяйстве.

Ребята уже давно поднялись из-за стола и сейчас возились тут же во дворе у мотоцикла. Рослые, крепкие, с выгоревшими на солнце цвета пшеничной соломы волосами и бронзовыми лицами, Завгородневы действительно были «парнями-орлами». Даже самый младший, крепыш Вовка, уже обогнал ростом отца. А Игорь и Сашка были настоящими мужчинами, они брили бороды и курили сигареты. Я любовался ими, когда они сидели за столом и расправлялись с жареным гусем. Каждый положил себе на тарелку по такому куску, что мои дети опасливо переглянулись. Младший Завгороднев положил и Андрею такой же кусок гуся, и сын мой растерянно покраснел, но тот его ободрил:

— Справишься. Только картошку не ешь.

И так было приятно смотреть на эту веселую ораву парней за ужином, что я доброй завистью позавидовал Грише.

Андрей словно ступил в другую страну. Он шагнул из детства в страну взрослых и изо всех сил старался быть таким, как все. Он не суетился, был сдержан, умел слушать других — просто не наш Андрей, да и только! Ребята Гриши приняли его как равного, и вот теперь он им что-то рассказывает. Прислушиваюсь. Речь идет о мотоцикле. Андрей демонстрирует свои познания. «Откуда они у него?» — удивляюсь я. Оказывается, у брата Игоря Первушина есть «Ява», и Андрей знает мотоцикл «как свои пять».

Узнаю об этом только сейчас. Становится как-то не по себе. Да знаем ли мы своих детей? Если честно признаться, то такого серьезного, делового и повзрослевшего сына я не знаю. Вот тебе и мальчишки! Они и вырастут у нас на глазах, а мы все будем считать их несмышленышами.

Уже поднялась из-за стола хозяйка и стала собирать и уносить на кухню посуду, а мы все сидели и без умолку говорили, перескакивая с одной темы на другую, недоговаривая, обрывая па полуслове разговор неожиданно пришедшими на память случаями из той нашей давней жизни, когда и виделось не так, и думалось по-другому. Как говорил Гриша, «перевспоминали» всех, кто работал в бригаде, в колхозе, в районе. Он тоже о многих ничего не знал. Слышал, что Славка Воловик как ушел в сорок пятом в армию, так и остался там. А где он сейчас, неизвестно. А Шурка Быкодеров, отслужив, вернулся домой, но в колхозе не остался, подался в город.

О Василии Афанасьевиче Гриша сказал, что он умер «где-то после войны».

— Помнишь, — повернул он ко мне вдруг закаменевшее лицо, — все хватался за свою поясницу и скрипел зубами: «Ломит нещадно…»

— Помню…

— А Николай Иванович, Дед наш, коротал еще долго. Последний раз его видел не то в пятьдесят седьмом, не то в пятьдесят восьмом. Я тогда работал секретарем райкома при МТС. Так вот, заехал я к нему, а он перед домом на лавочке в валенках… Летом это было. Сухой и старый, как земля…

Гриша потянулся к графинчику, налил вино в рюмки и, чуть оторвав свою от стола, кивнул:

— Давай за их память. Добрые старики были…

— И за Ваську Попова.

— И за Ваську, — грустно добавил он.

Посидели, помолчали и от воспоминаний перешли к дням сегодняшним. Я смотрел на его руки. Сейчас он положил их обе рядом на стол перед собою, и я заметил, что правая, здоровая рука намного больше, а левая как будто чуть усохла. Видно, заметив мой взгляд, он сдернул их со стола.

— Нужно делать дело, — горячо бросил он и поспешно начал рассказывать, как в его совхозе в этом году на бросовой луговине между двумя оврагами старухи и старики пенсионеры вырастили лук. Да такой, что хозяйство получило двадцать тысяч чистой прибыли.

— А сейчас, — загорелись у него глаза, — я для этих своих дорогих стариков и старушек закладываю парники. И совхоз с февраля начнет торговать овощами…

Гриша даже вскочил из-за стола и хотел сейчас же повести меня на ту бросовую луговину, от какой «ни выпаса, ни сена» не было, а вот теперь они там «такое дело завернули».

Я смотрел на распалившегося, увлеченного своим делом человека. Предо мною был одержимый и решительный Завгороднев, и я стал угадывать в этом немолодом, лысеющем человеке того отчаянного и немножко шального паренька, какой, казалось, выветрился из моей памяти, а вот теперь легко возвращается ко мне, сливаясь с теперешним Григорием Кузьмичом Завгородневым, против которого я вначале протестовал, а теперь все больше и больше свыкался.

— Ладно, — немного поостыв, бросил он, — покажу завтра. Все хозяйство покажу. Мы тут много затеваем. Дай срок только…

Гриша сел напротив, с другой стороны стола, и начал подробно и увлеченно рассказывать, что они «затевают» в своем хозяйстве. Понизив голос почти до шепота, он доверительно сказал:

— Мы хотим не только догнать, но и обойти по экономическим показателям совхоз «Зеленовский». А он лучший в районе. Вот задача у нас какая на сегодняшний день.

Говорили торопливо, как будто боялись, что вот сейчас кто-то прервет нашу беседу. А мы еще не сказали друг другу ничего, а все только подступаем к тому главному разговору, какой должен обязательно быть у друзей, проживших целую жизнь вдали. Нам еще столько надо спросить, услышать и узнать, что и ночи не хватит.

Вернулись мальчишки с улицы, где все еще раздавалось надсадное бренчание гитары и всполошенные выкрики и улюлюканье вместо песен. Игорь сразу пришел в дом, а Сашка, Вовка и Андрей стояли во дворе и шептались.

— Андрей уговаривает моих лечь в сарае на сене, — шепнул Гриша, — а они ему: «Там неудобно и жарко утром…» — И тут же крикнул ребятам: — Ложитесь, ложитесь, а солнце станет припекать, переберетесь в дом.

Ребята еще долго не могли угомониться. Гриша поднялся из-за стола и прикрикнул:

— Эй вы, молодежь! С вечера не уложишь, а утром не добудишься!

Я вспомнил, что вот так же беззлобно кричал на нас Василий Афанасьевич.

Гриша говорил о своих ребятах с какой-то затаенной улыбкой, нарочито сердито поругивал их, называл разбойниками, лентяями, вертопрахами — теми же словами, какими когда-то нас бранил бригадир. Его отцовские чувства мне были понятны. Я и сам бы не прочь вот так же покричать, приструнить своих детей. Но сейчас меня волновало другое. Что он думает о современной молодежи, посещают ли его те тревоги, которые все чаще заботят меня, часто ли он сравнивает жизнь сыновей со своей молодостью? Когда я ему выпалил все эти вопросы сразу, он как-то неопределенно замолчал, словно немного обиделся. И когда он вдруг заговорил, я еще долго не мог понять причину его раздражения.

— Ты не смотри на то, что поют они черт знает что и танцуют с вывертами. Я вон читал в одной книжке: когда появился вальс, старики точно так же рассуждали. Безнравственно, извращенные вкусы и всякое другое. Ты смотри в корень — есть что за душой или нет? А у нас уже модой стало ругать молодежь. И то им не нравится, и это не так. Распустились, разболтались. У нас этого не было, мы лучше…

— Я не из таких. Однако кое-что и меня тревожат.

— Что?

— Видишь, во мне, как ржавый гвоздь, торчит дурная привычка сравнивать. Сравниваю себя и Андрея, сравниваю нашу жизнь и их. И не всегда это сравнение в их пользу.

— А это оттого, что ты себя шибко любишь, — засмеялся Гриша.

— Напрасно шутишь, — прервал я его. — Дело-то серьезное. Я и сам вижу, что сегодняшняя молодежь не хуже той, к какой принадлежали мы. Скажу тебе больше: когда мне доводится слышать разносы молодежи, всегда вступаю в спор. И все же кое-что настораживает.

И я стал откровенно говорить другу о своих раздумьях и сомнениях.

Гриша слушал настороженно, внимательно, хмурил высокий, переходивший в залысины лоб и то утвердительно кивал, то вдруг замирал, словно обдумывал, как мне лучше возразить.

Речь шла о рационализме молодежи.

— Меня настораживает, что многие современные ребята, прежде чем что-то сделать для общества, дотошно интересуются, а что это даст им. Какую они пользу извлекут лично?

— Да, да, — кивнул Гриша, — я сам замечал и думал… У нас вроде не было, а у них есть. Почему?

— Время такое, что ли? Все везде считают, все планируют.

— И время, конечно, но, главное, люди другие. — И Гриша неожиданно спросил: — А может быть, это не так уж и плохо? Я тебе по своему совхозу, да что по совхозу, по району и области скажу. Молодежь не задерживается на тех работах, где нет перспективы роста. И это можно понять. У человека жизнь только начинается, а ему уже и расти по службе некуда. Так как же он не будет интересоваться, что получит для себя лично от того дела, за какое взялся? Будет, обязательно будет, и по праву.

— Меня волнует то, что личное начинает затмевать общественное.

— И меня, — подхватил Гриша, — но не надо их противопоставлять. Ведь общественное тоже для человека. Надо только, чтобы личное не противостояло общественному, и наоборот.