Анри Ренье - Встречи господина де Брео

• Название: Встречи господина де Брео
• Автор: Анри Ренье
• Жанр: Классическая проза

Наиболее значительный из французских писателей второй половины XIX века, Анри де Ренье может быть назван одним из самых крупных мастеров слова, каких знает мировая литература. Произведения его не только способны доставить высокое эстетичное наслаждение современному читателю, но и являются образцом того, как можно и должно художественно творить.

Перевод с французского под общей редакцией М. А. Кузмина, А. А. Смирнова и Фед. Сологуба.

---

Как только новый собеседник откланялся г-ну де Брео и трактирщик повторил ему вопрос путешественника, он без церемоний сел на табуретку и налил себе в стакан остаток вина, который и выпил с таким удовольствием, что г-н де Брео немедленно спросил другую бутылку. Покуда ее откупоривали, незнакомец наговорил тысячу приятных вещей молодому человеку по поводу того, как удивительно встретить в таком глухом месте, как Корвентон, дворянина столь представительного и просвещенного. Правда, много людей путешествуют для развлечения, но очень немногие — для обогащения своих сведений, и редко кто в дороге заботится о любопытных вещах, которые случай предоставляет возможность видеть.

— Сильно сомневаюсь, сударь, чтобы вы здесь долго пробыли, если только вас не задержит какое-нибудь дело, так как мало во Франции мест более обыкновенных, чем это. Местность почти дикая и не представляет собою ничего примечательного. Частью покрыта дремучими лесами. Кусочки выкорчеванные, должен сознаться, плодородны, но их так мало, что по одному этому можно судить о лени и косности обитателей. Что касается до города, то лучшее в нем — это гостиница, которая превосходна, как вы сами можете видеть, и где так безукоризненно кормят, что я прихожу сюда отдыхать от той пищи, что подают в замке, в котором я имею честь жительствовать и который, как и сам я, принадлежит господину графу. Конечно, господин граф — вельможа, и дом его — жилище великолепное; но, тем не менее, правда и то, что к столу подают там так много дичины и убоины, что я испытываю в желудке некоторое отвращение и от времени до времени лечу его здесь блюдами, может быть не столь изысканными, но более приятными на мой личный вкус.

Незнакомец запил этот длинный период добрым стаканом вина и продолжал:

— Погреб здесь, сударь, тоже заслуживает внимания, я и ему оказываю честь. Не заключайте из этого, тем не менее, что подвалы замка не снабжены в достаточном количестве всевозможными винами; но граф старательно бережет ключи от них, не от скупости, а по известным соображениям. Он утверждает, что божественная влага плохо действует на сообразительность, притупляет зрение, ослабляет слух, и потому он запрещает мне к ней прибегать, так как ему очень важно, чтобы я все видел и точнейшим образом знал, что происходит в замке. Таковы взгляды на этот счет господина графа, сударь; передаю их как есть, — можете сами судить об их основательности.

Г-н де Брео любезно слушал слова незнакомца, заботясь, чтобы стакан у того не оставался пустым, и изредка поднося свой к губам. Казалось, он был заинтересован рассказом и наконец невинно спросил, кто этот г-н граф, о котором так часто идет речь.

— Точно такая личность, как я вам описывал, — знатный вельможа; могу прибавить, что фамилия его — граф де Блион. Когда завтра будете уезжать из Корвентона, вам будет виден замок, где он живет и где равным образом обитает и ваш покорный слуга, который охотно сделал бы для вас что в его власти. Должность моя — оказывать услуги, да и природная склонность побуждает меня быть обязательным по отношению к ближним.

Когда была произнесена фамилия де Блион, г-н де Брео вздрогнул, но сдержался и только поблагодарил незнакомца за честные его предложения, выражая сожаление, что не имеет возможности ими воспользоваться, так как спешные дела вызывают его в Эрсиньер и завтра чуть свет он отправляется в путь. Незнакомец очень жалел, что г-н де Брео должен уезжать. Вино ли выпитое было крепко, или с непривычки он не выдержал его действия, но незнакомец проникался все большим доверием к г-ну де Брео. Он рассказал между прочим, что был женат дважды и дважды овдовел, что первая супруга, приятная и лицом и телом, доставила ему горе, умерев слишком рано, а вторая, сварливого характера, к его удовольствию, не слишком зажилась на свете, наконец, что зовут его Юссонуа и что он — полицейский сыщик.

— Да, сударь, — продолжал он, — такова моя должность, и я очень рад, что вы, узнав это, не выказали никакого неодобрения. Многие высказывают неблагожелательство к людям, занимающимся подобным ремеслом, но должен заметить, что презрение, до которого даже они доходят по отношению к нам, происходит исключительно от неправильности в ходе мыслей. В чем, в конце концов, можно нас так уже упрекать? Что мы занимаемся чужими делами? Отвечу прежде всего, что не мы одни это делаем. Большинство людей только это и делает из любопытства или по докучной заботливости, а у министров и нет других обязанностей. Так что это обвинение несостоятельно; затем, если бы мы в свою пользу применяли ту прозорливость, какую мы проявляем на чужой службе, мы бы оказались выше похвал и все превозносили бы наш ум и изобретательность. То, что мы наши способности предоставляем в распоряжение ближних, незаслуженно унижает нас в их же глазах. А между тем, сударь, кто решится опровергать по-настоящему нашу полезность в этом мире? Разве наша вина, что человеческая злоба сделала нас необходимыми, и разве справедливо, что эта же злоба упрекает нас за пользу, которую сама из нас извлекает? Скорее это могло бы обеспечить нам уважение, в котором нам без причины отказывают. Нашу заслугу следовало бы высоко ценить, потому что это действительно заслуга — разобраться в тайных происках каждого и, искусно распутав нити интриг, сплести из них веревку и стянуть петлю, в которую попадется шея самих интриганов.

Г-н Юссонуа горько усмехнулся и залпом осушил стакан.

— Да, сударь, — снова он начал, — я бешусь, когда подумаю, что мы собою представляем и кем мы должны были бы быть. Остановлюсь еще на одном пункте, чтобы вы яснее почувствовали несправедливость отношения к нам. Обратите только, прошу вас, внимание, как поступает общество со священниками, и в частности с духовниками. Как высоко ставят их знание и опыт! В них видят настоящих знатоков человеческой природы. Считается, что им вполне известны элементы, ее составляющие, в самых сокровенных подробностях. Черта с два! Стоит ли подымать такой шум! Как же могло бы быть иначе? Эти господа были бы идиотами, если бы не пользовались, притом безо всякого с их стороны усилия, слухами, доходящими до их ушей, стоит им только шире их раскрыть. Разве все наперебой не стараются на ухо им объяснить механизм чувств и тайные пружины страстей? Им всё поверяют: самое черное преступление и мимолетную мысль. Сам человек все про себя им рассказывает в подробностях, и все его планы и предложения открыты им до самых скрытых тайников. Теперь сообразите, сударь, насколько это доверие выгодно: ведь все те господа на все зло, о котором им докладывают, способны ответить отпущением грехов, меж тем как дурные поступки, которые нам удается раскрыть, пробуждают человеческое правосудие. Расстояние между ними и нами — это расстояние между крестом и виселицей.

Г-н Юссонуа на минуту остановился, выпил, поставил пустой стакан на стол и продолжал прерванную речь:

— В конце концов и мы, и они, сударь, приходим приблизительно к одному и тому же, но заслуг больше у нас. Нам недостаточно сидеть несколько часов в день за решеткой, чтобы быть осведомленными о всякого рода делах. Удается нам это ценою массы усилий, ухищрений, иногда даже связанных с большими опасностями. Нам приходится ничем не пренебрегать, и пути самые необычайные, самые низкие нам знакомы и привычны. Мы прибегаем ко множеству выдумок, которые нередко бывают удивительными. Это не мешает, сударь, тому, чтобы вместо почтения к нам ставили нас очень низко и считались с нами только в случаях крайней необходимости.

По мере опустошения бутылок, г-н де Брео узнал от г-на Юссонуа интереснейшие вещи и главнейшие подвиги, которыми прославилась карьера человека, закончившаяся довольно мизерно, по признанию самого г-на Юссонуа, службой у графа де Блиона.

— Он неплохой человек, — вздохнув, продолжал г-н Юссонуа, — и я не стыжусь быть ему полезным, хотя он ничего от меня не требует такого, что было бы достойно человека, оказавшегося на высоте в самых затруднительных положениях; у него мне даже не бывает случая применить свои способности, но иногда нужен некоторый отдых, и тот, что я встречаю здесь, дает успокоение и телу и духу. Но со временем я надеюсь выйти отсюда для больших предприятий, если только от праздности не утрачу тонкости, для нас необходимой, и для сохранения которой в полной свежести, быть может, нужно непрестанно ее упражнять. А здесь, сударь, у меня работы меньше даже, чем предполагает добрейший господин де Блион.

Г-н Юссонуа приостановился и, наклонившись к г-ну де Брео, подмигнул, щелкнул языком и конфиденциально молвил:

— Жена у него хорошенькая!

Г-н де Брео готов был убить г-на Юссонуа одной из пустых бутылок, стоявших на столе, но сдержался.

— Не замечали ли вы, — продолжал г-н Юссонуа, — что достаточно жене быть кокеткой, чтоб муж жил с ней в полнейшей безопасности. А господин де Блион дрожит от страха, как бы ему не наставили рога, меж тем как жена его, что всего замечательнее, отличается самой испытанной и прочной добродетелью. С того дня, как я приставлен следить и надзирать за нею, я ни разу не замечал в ее поведении чего-нибудь, что указывало бы на желание перемен. Госпожа де Блион, сударь, женщина честная, кроткая, ровная и правильная. Самое строгое одиночество она переносит терпеливо, и ум ее не посещают прихоти, смущающие зачастую женщин, живущих в свете, и нередко не покидающие их и в уединении. А между тем, нет такой предосторожности, которой бы не предпринял по отношению к своей жене граф де Блион. Я поделился с ним своими наблюдениями. Он, казалось, был удовлетворен, но ревность его не получила никакого облегчения; и он предписал мне не ослаблять своей бдительности, все время старательно наблюдать за доступом в замок и за людьми, находящимися проездом в городе, так как он боится любовных покушений, думая, что красота его жены должна была оставить по себе в Париже воспоминание достаточно сильное, чтобы какой-нибудь влюбленный, придя в отчаяние от ее отсутствия, захотел попытаться если не достигнуть до нее самой, то доставить ей какое-либо доказательство своей любви. Так что, сударь, вместо того, чтобы сидеть тут с вами, пить вино и толковать по душе, я должен был бы, наоборот, стараться искусно разузнать ваши намерения и удостовериться, что вы не один из тех ухаживателей, которых больше всего боится граф и защищать от которых графиню, проникая в их виды и разрушая их планы, составляет мою задачу.