Кирилл Усанин - Разбуди меня рано [Рассказы, повесть]

• Название: Разбуди меня рано [Рассказы, повесть]
• Автор: Кирилл Усанин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1972

«В библиотеке я отыскал все книги о шахтерах и страшно удивился, когда с трудом нашел всего несколько книг. Мне казалось, что о шахте, о шахтерах написано так много прекрасных книг, что мне не осилить и за год. Может быть, поэтому я писал рассказ об экскурсии так, как никогда не писал раньше…»

---

— Я не знаю вашего мужа! — быстро заговорил Лобков, следя за каждым движением женщины. — Не знаю и знать не хочу! Но такой вы не должны к нему приходить! Такая вы там не нужны! То есть нужны, но все должно быть в норме. Вам это понятно? Понятно?

— Да, — еле слышно сказала женщина и подала Лобкову узел.

Вольный человек

1

Как только засверкают первые весенние ручьи и оголятся крутые взлобья бугров, Степан Огладин собирается в путь. По утрам пропадает в своей мастерской, а по вечерам раскрывает областную карту, тычет в кружочки — здесь и здесь, обводит их красным карандашом.

Подойдет жена Глаша, молча постоит, вздохнет.

— Чего ты? — спросит Степан.

— Не уезжал бы ты.

— Я к воле привык. Тебе это не понять, — серьезно ответит Степан, потом приласкает жену. — Ненадолго же, чай, вернусь.

И вот они, проводы. Выскакивает на крыльцо жена Глаша, кричит вслед:

— Подожди, Степа!

— Ну, чего еще?

— Чай, надолго уходишь! На Танюшку взгляни, на меня!

— Ну, неси. — И улыбается, шагает обратно.

Танюшка в его руках качается, как в люльке, накалывает пальчик об усы отца, плачет.

— Возьми, — и отдает Танюшку Глаше.

А Глаша тянется к скуластой щеке мужа, женской просьбой глядят глаза на Степана.

— Ох, трудно… Целых три месяца. Может, пораньше! Может, наведаешься?

— Ну, баба. — морщится Степан, — не балуй тут. — И, вздохнув, говорит: — Пошел я.

И все лето Степан шабашничает, ходит из деревни в деревню, притаптывая пыльный проселочный подорожник. Хорошо на душе! Есть работа — есть деньги, и не замечает Степан, как время идет!

Но обратный путь домой кажется ему всегда долгим, все оттого, что начинает думать о Глаше, о дочке своей Танюшке. По дороге сворачивает в сельмаг, небрежно кидает деньги на прилавок и совсем не смотрит на то, как продавщица заворачивает в бумагу купленный им товар.

— Ой, это мне!

Глаша примеряет шелковое платье, целует Степана в обгоревшие от солнца усы, кружится по комнате.

— Вот, зафорсила, — шутит Степан, закуривает.

А за ужином обязательно напомнит еще раз:

— Вот и дождалась. Вот и дома я. Теперь — на покой.

Зима — это отдых для Степана. Его никто не тревожит, он сам себе хозяин. Как медведь сосет свою лапу, так и Степан сосет заработанные за лето деньги, как худеет медвежья лапа, так и у Степана худеет за зиму сберкнижка.

— Ничего, скоро снова заживем, — говорит Степан и с верхней полки шкафа достает областную карту, осторожно сдувает пыль.

2

Но в это лето в доме Огладиных поселилась тревога. Пришла она внезапно и совсем не с той стороны, с которой можно было бы ее ожидать. Все чаще вскакивает по ночам Степан, и Глаша нетерпеливо спрашивает:

— Он, что ли?

— Он. Будь проклят. Так и торчит, как змеюка какая!

В первый раз участковый милиционер Федяшин появился в самом начале апреля. Помнится, Степан возился с пилой, затачивал напильником зубы — делал разводку. Глаша стряпала. Во дворе хрипло залаял Полкан, зазвенел цепью.

— Это к нам кто-то, — не поднимая головы, сказал Степан.

Глаша, вытирая на ходу мучные руки о передник, вышла на улицу. Вернулась вскоре. Переступив порог, испуганно и в то же время испытующе взглянула на мужа, уже не решаясь оглянуться, медленно прошла к печи, быстро бледнея. Степан не успел ничего спросить, как в дверях показалась длинная фигура участкового. Поздоровался, сказал, тыча пальцем в Степана:

— Вы хозяин?

— Да, — ответил Степан и резко, вместе со стулом, повернулся в сторону Федяшина.

Участковый сел на лавку, подобрал полы шинели, спросил:

— Значит, собираетесь?

— Узнали, — усмехнулся Степан. Он не смотрел на Федяшина, а продолжал водить напильником по зубьям пилы.

— Узнал, — признался Федяшин. — Дело наше такое, сами понимаете.

Он как будто извинялся, и это Степану не понравилось. Он поднялся и резко заговорил:

— Да, ухожу. Пора, уже самое время… А вы так пришли или с документиком?.. Давайте подпишу. Или сразу хотите заарестовать, да?

— Степа! — вскрикнула Глаша и метнулась к мужу. Но Степан отстранил ее, продолжал:

— Вы не стесняйтесь. Я не обижусь.

— Успокойтесь, — тихо и спокойно проговорил Федяшин, поглаживая шрам на щеке. — Арестовывать вас пока никто не собирается. Только вредить себе не нужно.

— Жизня вредит, не я! — выкрикнул Степан.

Федяшин вздохнул, взял с подоконника карту, оставленную еще с вечера, стал всматриваться в красные точки и кружки.

— В Боровое собираетесь? — спросил он, поглядывая на Степана, который вернулся к печи и взял в руки напильник.

— А что, нельзя? Запрещаете?

— Не советую. Там у меня брат живет.

— И он председатель колхоза? — съязвил Степан.

— Нет, бухгалтер. Но строить там этим летом пока ничего не будут.

— Вот как? — Степан с удивлением посмотрел на Федяшина, потом на Глашу.

— Придется в другое место ехать.

Федяшин положил карту снова на подоконник, поднялся, дошел до двери и, уже взявшись за ручку, проговорил:

— На жизнь вам, Степан Трофимович, валить нечего. Подумайте, может, сами виноваты… У нас шахты есть, завод рудоремонтный… Все же лучше, чем это бродяжничество. Да и семье легче будет.

Он еще не закончил говорить, а Степан уже вскочил со стула, с шумом упал напильник, тонко зазвенела пила.

— Мне — на шахту, на завод!.. Нет, я столяр, слышите, столяр до скончания дней! Вот ремесло мое! — Он толкнул ногой табурет. — Вот! — ударил ладонью по столу, по стенке посудного шкафа. — И дом этот, и стены — все это моими руками… Знаю, куда метите! Вернись, мол, Степан, в строительную контору, поклонись в ножки, попросись. За что? За то, что меня же обидели, едва в тюрьму не засадили. Нет, я не хочу под подозрением всю жизню ходить, не хочу!..

— Ваше дело, — пожал плечами Федяшин. — Эх, вы! — вздохнул он и переступил порог.

Следом выскочила Глаша. В сенцах забрякало порожнее ведро, во дворе надрывно залаял Полкан. Морщась от захлебывающегося лая собаки, Степан наклонился за пилой и напильником.

Вошла Глаша, прислонилась к косяку двери, дождалась, когда Степан поглядит на нее, заговорила торопливо, боясь, что муж перебьет ее:

— Боюсь я, Степа. Не уезжал бы ты, ради бога. Зачем людей гневить? Ведь он грозился…

— Должность у них такая — грозиться.

— А может, сходить тебе в стройконтору, поговорить…

Она хотела еще что-то сказать, но Степан, круто повернувшись, так взглянул на жену, что Глаша замолчала, прикусила губу.

— Чай, забыла, сколько слез пролила? Муж — вор, это я-то — вор! Каково?

— Ошиблись они.

— Ошиблись… А если бы засадили, тогда как? Нет, Глафира, за это не прощают… И хватит об этом, надоело.

— Уйдешь?

— Надо, Глаша, — уже спокойнее проговорил Степан, подошел к жене, неловко обнял за плечи. — Не бойсь, переживем.

— А как же он? — напомнила Глаша о Федяшине.

— Ничего не будет мне, — твердо проговорил Степан. — Просто напугать надумали. Не выйдет. Не из робких… Ну, иди собери чего-нибудь на стол.

3

Через несколько дней Степан ушел в отдаленное село, но через две недели неожиданно для Глаши вернулся домой. Он топал по комнате, застланной дымом, сердито говорил:

— Все будто сговорились… Прихожу к председателю колхоза: так, мол, итак, что вам построить нужно, поправить? Отвечает: «Ничего не надо». — «Как так ничего? — говорю. — У вас и коровник развалился, и силосную яму поправить надо, и холодильник весь в дырах. Столько дел. Отказ, что ли?» Отвечает: «Как хочешь, так и понимай, а мое слово такое — не нужны вы, шабашники, не хочу, чтоб из-за вас нагорело. Сами построим, да и шефы помогут. А вы — воры…» Видишь, мы воры… Напуганы… Так и не сговорились. И везде так… Что же, посмотрим, как они без нас обходиться будут. Вот все развалится — рады будут, нарасхват брать будут… Шефы задаром как там наработают? Так себе, не по-настоящему…

Решил Степан пока дома побыть, переждать. Где-нибудь здесь, в шахтерском поселке, найти работу. И находилась, но все мелкая, невыгодная: там вставить стекла, там сложить печь, там стены поштукатурить… Наконец одному начальнику участка нужно было срочно дом срубить.

Быстро отыскался напарник, такой же, как и он, вольный человек, Костя Митькин. Митькин, услышав рассказ о Федяшине, похвалил Степана:

— Ну и правильно сделал, успокоиться надо. Нам работать еще, а понапрасну на худые слова вниманье обращать — э-э! — пользы никакой. — Митькин подвинулся ближе к Степану, обнял за плечи. — Тебе повезло: ты меня встретил. Со мной не пропадешь, даю слово… Ну, будем толсты. — Он налил водки себе и Степану, подмигнул, повторив: — Будем толсты.

— Не шибко ты толст, — усмехнулся Степан, ободренный словами Митькина.