Кейт Уигглин - Ребекка с фермы Солнечный Ручей

• Название: Ребекка с фермы Солнечный Ручей
• Автор: Кейт Уигглин
• Издательство: ГИПК "Лениздат" Государственного комитета РФ по печати
• Жанр: Детская проза
• Год: 1999
• ISBN: ISBN 5-289-01841-7

Сентиментальная история девочки-подростка, вынужденной жить и взрослеть вдали от дома, у своих престарелых тетушек, первый роман из знаменитой трилогии Дуглас Уиггин.

---

— Это наказание за то, что человек был язычником, — возразила Кандейс, которую воспитали в строгости.

— Но я, хоть убей, не могу понять, как это возможно — умудриться не быть язычником, если родился в Африке, — упорствовала Персис, которой очень подходило ее имя.[52]

— Невозможно! — Ребекке этот вопрос был совершенно ясен. — Я это выяснила у миссис Берч, когда она гостила у тети Миранды. Она говорит, что они не могут не быть язычниками, когда родятся, но если существует хотя бы один миссионерский центр на всю Африку, то они несут ответственность, если не идут туда и не спасаются.

— А там много дилижансов и железных дорог? — спросила Элис. — Ведь это, должно быть, страшно большие расстояния, и что, если у них нет денег на билет?

— Тут вопрос становится ужасно запутанным. Не будем лучше об этом говорить, — сказала Ребекка; по ее выразительному лицу было видно, что она содрогается перед глубиной проблемы.

Бедная маленькая душа! Она не знала, что те, кто превосходил ее в отношении возраста и ума, провели немало бессонных ночей в размышлениях именно об этой «ответственности язычников».

— Жаль, что Симпсоны уехали, — заметила Кандейс. — Редко найдешь такую большую плохую семью, которую можно было бы спасать, — ведь у них хорошие только Клара-Белла и Сюзан.

— А число спасенных очень даже важно, — подхватила Элис. — Бабушка говорит, что, если миссионер не может обратить в истинную веру столько-то язычников в год, правление Миссионерского общества советует ему вернуться в Америку и заняться какой-нибудь другой работой.

— Я знаю, — подтвердила Ребекка, — у «возрожденцев»[53] то же самое. Когда мы были на пикнике в честь столетия Дня независимости,[54] напротив нас — мистера Ладда, тети Джейн и меня — сидел один «возрожденец». Он рассказывал, каких замечательных успехов добился в Бангоре[55] прошлой зимой. Он обратил в истинную веру сто тридцать человек за один месяц, или около четырех с третью в день. А я тогда только что прошла дроби и поэтому спросила у мистера Ладда, как можно обратить треть человека. Он засмеялся и сказал, что все по-другому, что просто человек был на треть обращен. Потом он объяснил, что если вы пытаетесь убедить человека в его греховности в понедельник и не успели кончить это дело до заката, то, возможно, вы не захотите сидеть с ним всю ночь, а может быть, он не захочет; тогда вы начинаете снова во вторник и потом не можете точно сказать, в какой именно день он был обращен, потому что это произошло на две трети в понедельник, а на одну треть во вторник.

— Мистер Ладд всегда шутит. А правление не стало бы требовать никаких больших дел от нас, девочек, новеньких начинающих, — предположила Эмма-Джейн, которую постоянно предостерегала против тавтологии ее учительница. — Я думаю, что в любом случае это ужасно невежливо — пойти вдруг к соседям и начать их обращать. Но если взять лошадь и поехать на дальнюю окраину Эджвуда или в Милликен-Миллз, тогда это, наверное, будет зарубежная миссия.

— А как мы будем ходить к ним — поодиночке или целым комитетом, как делали взрослые, когда просили дьякона Татля внести пожертвование на новую печь для молитвенного дома? — спросила Персис.

— Мы будем ходить поодиночке, — решила Ребекка. — Так гораздо вежливее и тактичнее. Тетя Миранда говорит, что один человек никогда не добился бы пожертвования от дьякона Татля, и по этой причине к нему послали комитет. Но мне кажется, миссис Берч не могла иметь в виду, что мы станем обращать людей, когда ни одна из нас, кроме Кандейс, еще не член церкви. Все, что мы можем сделать, — это убедить их ходить на церковные собрания и в воскресную школу или пожертвовать деньги на новую печь или конюшню. А теперь давайте все на минуту задумаемся, кто в Риверборо самый большой язычник и больше всего заслуживает осуждения.

После очень недолгого молчания со всех уст слетели и слились в едином аккорде слова «Джекоб Муди».

— Вы правы, — сказала председательница коротко. — И после исполнения гимна номер двести семьдесят четыре, который можно найти на странице шестьдесят шесть, мы рассмотрим вопрос о том, как убедить мистера Муди посещать церковные службы или библейский класс священника, так как он уже столько лет не бывал в молитвенном доме.

Дочь Сиона, ту силу, тебя что спасла,
Ты навеки тимпаном и арфой прославь.

Пойте по памяти, пожалуйста, и пропустите вторую строфу. Гимн двести семьдесят четыре на странице шестьдесят шесть в новом сборнике гимнов или на странице тридцать два в старом сборнике Эммы-Джейн.

II

Сомнительно, чтобы достопочтенному мистеру Берчу когда-либо встречался в Сирии человек, переубедить которого было бы труднее, чем уже ставшего бесчувственным к евангельской проповеди Джекоба Муди из Риверборо.

Он был высокий, сухопарый, смуглый, чернобородый; космы черных, с проседью, нечесаных волос и багровый шрам, шедший через нос и щеку, делали его внешность еще более пугающей. Его полуразвалившийся дом стоял на каменистом участке земли за пастбищем Сойеров, а принадлежавшие ему акры раскинулись во все стороны от его жилища. Он жил один, ел один, пахал, сажал, сеял и убирал урожай один и был бы более чем рад и умереть в одиночестве, «неоплаканный, непочтённый и невоспетый». По дороге, что шла вдоль его полей, сравнительно редко кто-либо ездил, и, несмотря на то что вдоль нее густо росла черемуха и ежевика, туда уже много лет не ходили дети. Осенью яблони Джекоба ломились от яблок, но их не крал ни один риверборский или эджвудский мальчишка, ибо повергающие в ужас рассказы о судьбе, постигшей в давние времена одного сорванца, передавались от мальчика к мальчику, обеспечивая плодам Муди гораздо лучшую защиту, чем мог бы обеспечить любой полицейский патруль.

Вероятно, никакие обстоятельства не могли служить оправданием грубых манер старика или отсутствия у него всяких гражданских добродетелей и достоинств, но, осуждая его за тот образ жизни, который он вел теперь, соседи обычно забывали о несчастном прошлом, приведшем к этому: сварливая жена, нелюбящие и неверные сыновья, горькая судьба дочери и все прочие злые шутки, которые сыграла с ним судьба, — так, по меньшей мере, смотрел всегда на свои горести и разочарования он сам.

Таков был человек, чей моральный облик предстояло изменить «дочерям Сиона». Но как?

— Кто добровольно вызовется посетить мистера Муди? — мягким тоном спросила председательница.

Посетить мистера Муди! Казалось чудом, что крыша сеновала не обвалилась; она отразила звук и каким-то образом заставила эхо звучать мрачно и язвительно.

— Никто не вызовется, Ребекка, и ты это знаешь, — сказала Эмма-Джейн.

— Почему бы нам не тянуть жребий, раз никто из нас не хочет говорить с ним, и все же кто-то должен?

Это предложение поступило от Персис Уотсон, которая была бледна и задумчива с тех самых пор, как на собрании впервые упомянули имя Джекоба Муди. (Персис страстно любила ягоды черемухи, и однажды она встретилась с ним… Что ж, у всех нас есть воспоминания, которые мы храним в тайне!)

— Не будет ли это грешно — решать вопрос таким способом?

— Это картежники тянут жребий!

— В Библии люди делали это очень часто.

— Для миссионерского собрания такой способ не годится. Эти замечания посыпались одно за другим на смущенную председательницу, «в то время» (как она всегда выражалась в сочинениях) как она пыталась разобраться в этической стороне неожиданной и трудной дилеммы.

— Это очень запутанный вопрос, — сказала она задумчиво. — Я могла бы задать его тете Джейн, если бы у нас было время, но, полагаю, его у нас нет. Кажется, что это не очень хорошо — тянуть жребий, но как же мы можем решить вопрос без этого? Мы с вами знаем, что намерения у нас хорошие, так что, может быть, такой способ и подойдет. Элис, возьми этот листок бумаги и оторви пять полосок — все разной длины.

Снизу донесся чей-то голос — голос, звучавший очень жалобно:

— Можно мне поиграть с вами? Хальда уехала кататься, и я совсем одна.

Это был голос «абсолютно лишенной вероломства» Тирзы Мизерв, и раздался он в самый подходящий момент.

— Если она тоже будет потом членом, — сказала Персис, — почему не разрешить ей подняться сюда, чтобы держать бумажки? Она будет действовать по-настоящему честно и никому не станет оказывать предпочтение.

Идея показалась замечательной, и ее осуществили так быстро, что не прошло и трех минут, как «лишенная вероломства» уже держала пять бумажных полосок в горячей маленькой руке, вновь и вновь усердно меняя их местами, пока они не стали совсем похожими друг на друга и изрядно засаленными и помятыми.

— Ну, девочки, тяните! — распорядилась председательница. — Тирза, ты не должна жевать смолу на миссионерском собрании, это неприлично. Вынь ее изо рта и приклей куда-нибудь, пока не закончатся все формальности.