Леон Дегрелль - Эсэсовский легион Гитлера. Откровения с петлей на шее

• Название: Эсэсовский легион Гитлера. Откровения с петлей на шее
• Автор: Леон Дегрелль
• Издательство: Яуза-пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9955-0366-8

За годы Второй Мировой автор этих мемуаров сделал феноменальную карьеру — от рядового добровольца до штандартенфюрера, командира 28.S5-Freiwilligen-Panzergrenadier-Division «Wallonien» (28-й добровольческой дивизии СС «Валлония»). Награждая его Рыцарским крестом с дубовыми листьями, Гитлер заявил: «Если бы у меня был сын, я хотел бы, чтобы он походил на Вас!». А в родной Бельгии военного преступника Дегрелля приговорили к повешению, и до конца жизни он скрывался в Испании под чужой фамилией.

Эта книга, прослеживающая боевой путь бельгийских добровольцев фюрера от создания Валлонского легиона в августе 1941 года до его преобразования в штурмовую бригаду СС «Валлония», — лучшее противоядие от фашизма. Эти мемуары полезно почитать для прочищения мозгов всем доморощенным нацистам, верящим сказкам «о добром Гитлере», который-де пришел освободить Русь от «жыдов и комиссаров». В отличие от простых солдат Вермахта, поражавшихся несоответствию «арийской внешности» русского народа геббельсовской лжи о «недочеловеках», фанатичный гитлеровец Дегрелль видит на Восточном фронте только «азиатские орды» — одних лишь «татар», «киргизов» и «монголов»(!), — еще раз доказывая, что для европейских фашистов русской нации не существует вовсе!

---

Мы медленно спускались в долину, не прекращая любоваться ошеломляющими красками, которые обрамляли скалы, и деревней, исчезающей в синей тени, постепенно переходящей в черную.

Чтобы добраться до командного пункта 97-й дивизии, мы должны были пройти около 15 километров по склонам гор. Я ездил на маленькой русской лошадке, которая словно серна шла по узенькому карнизу над бездонными пропастями. Наконец перед нами открывалась невероятная панорама, огромная зеленая впадина, окруженная скалами километровой высоты. На самом дне сиял квадрат желтого света. Там находилась деревня.

Требовался еще час, чтобы добраться до нее. Лошадь своими копытами, словно когтями, цеплялась за каменные осыпи. Затем мы подходили к бледно-зеленому бурному потоку, совершенно ледяному.

Но вскоре связь полностью прервалась. Красные, видя, что наше наступление заглохло, сами перешли от обороны к атаке. Они не бросали на нас целые батальоны, как в Третьякове, а просачивались маленькими группами сквозь непроходимый лес, где старые дубы, иссеченные бурями, переплетали свои почерневшие ветви, где заросли кустов предоставляли прекрасное укрытие для засады.

Наши патрули с трудом пробирались по этим густым джунглям, где не было никаких тропинок и чьи секреты не были отображены ни на одной карте.

К счастью, жители деревень, расположенных на полях, были настроены резко антибольшевистски. Некоторые из наших армянских крестьян уходили на 15–30 километров от Кубано-Армянской. Через пару дней они снова появлялись, принося подробные сведения о красных.

Ненависть этих крестьян к советскому режиму удивляла нас. Бедные, даже нищие, они должны были поддаться искусу большевизма. Вместо этого они испытывали такой ужас перед большевиками, что каждый день рисковали жизнью, чтобы помочь нам. Седые старые крестьяне, которых красные много лет заставляли работать, особенно сильно ненавидели их. Обутые в легкие кожаные сандалии, они могли прокрасться всюду и вели за собой наши патрули.

Несколько наших армянских проводников попали в руки большевиков и были убиты. Но это не повлияло на настрой деревни.

***

Тем не менее наше положение оставалось сложным. Противника не было нигде, однако он был повсюду. Мы отправляли разведгруппы, которые ходили целыми сутками. Они проникали глубоко на территорию противника, но все равно не видели ничего, кроме ускользающих теней. На следующий день у околицы нашей деревни пулеметная очередь из зарослей клала сразу несколько солдат.

В конце концов, мы оказались полностью окружены этими невидимыми врагами, которые прятались под деревьями, где только могли, подобно диким кабанам, и которые питаются падалицей и падалью.

Мы могли поддерживать связь с дивизией только по радио. Чтобы отправиться в тыл, требовалось организовать настоящую экспедицию, в которой каждый раз участвовала половина батальона. Вот теперь мы на своей шкуре испробовали, что такое партизанская война на азиатский манер.

Ожидание

Количество солдат не играло особой роли в этой смертельной игре в кошки-мышки, которую мы вели в лесах Кавказа. Три человека, сидящие в засаде среди колючих кустов терновника в подходящем месте, могли в считаные секунды перебить патруль. Они могли удрать, как только их атакуют, а на следующий день устроить засаду в другом месте.

Мы должны были доставлять припасы с базы в Ширванской в десятке километров от наших позиций в Кубано-Армянской. Дважды в неделю повозки, запряженные огромными волами, доходили до деревни Папоротный, затем пересекали густой дубовый лес шириной 5 или 6 километров. Эта дорога была узкой и вся заросла зеленью. Подходя к небольшой речке с крутыми берегами, мостик через которую был уничтожен, колонна должна была спуститься на галечное русло реки. Пройдя около сотни метров по реке, колонна выбиралась на берег к могучим дубам.

Однажды русские, которые сидели в засаде, подпустили конвой на расстояние всего двух метров и открыли огонь. Их очереди скосили и людей, и волов. Лишь двое наших солдат сумели укрыться в кустах. Все остальное сопровождение колонны было перебито на месте раньше, чем кто-то успел сообразить, что происходит.

С этого момента мы дважды в неделю отправляли половину своих людей встречать колонну из Папортного. Солдаты методично прочесывали лес по обе стороны тропы.

Мы ждали с опаской. Обычно конвой добирался до нас в 18.00. Наши глаза не отрывались от поляны, на которую выходила тропа справа на склоне.

Иногда мы слышали треск выстрелов и разрывы гранат. Затем мы видели повозки, с грохотом вылетающие из леса. Задыхающиеся солдаты торопились доставить раненых на перевязочный пункт.

На следующий день нам приходилось провожать колонну обратно к Папоротному. Прекратить использовать тропу значило капитулировать. Люди были достаточно напуганы засадами, поэтому я лично взял на себя командование солдатами, которые осуществляли связь. Чтобы не позволить перебить всех, я сам шел в 20 метрах впереди. Мы невольно испускали вздох облегчения, когда наконец видели яблочные и сливовые сады Папоротного — границы порядка и изобилия.

***

Большевики должны были прийти и часами лежать и ждать, точно так же, как кошки караулят свою добычу, всего лишь в нескольких десятках метров от наших изб. Мы были вынуждены отдыхать, не раздеваясь и держа автоматы под рукой. Наши курильщики, какие бы страдания они ни испытывали, еще десять раз думали, прежде чем отправиться на армянские табачные плантации. Однажды днем наш повар отправился накопать картошки на поле, которое граничило с деревьями. Красные лежали в кустах ежевики. Они позволили ему подойти вплотную. Затем последовала очередь, и повар упал, раненный в ногу. Большевики бросились на него и утащили в кусты.

Вместе с двумя солдатами я бросился в погоню. Мы могли слышать крики несчастного раненого, когда похитители тащили его по камням и корням. Красные бросили его в тот момент, когда я уже чуть было не догнал их. Когда я нагнулся над товарищем, он смотрел на меня глазами, полными слез. Изо рта у него текла кровь. Прежде чем бросить его, русские нанесли ему десять ударов ножом в грудь. Он задыхался, раны его пульсировали, словно были живыми.

Он боролся со смертью еще полчаса. Нам пришлось накрыть его лицо накомарником, так как мухи жужжали вокруг его окровавленного рта. Сетка колыхнулась в последний раз. Бедняга повторял: «Мама! Мама!» детским голосом, который появляется у человека, когда он умирает.

Мы похоронили его рядом с остальными в верхней части склона. Мы окружили маленькое кладбище прочным деревянным забором, чтобы уберечь от диких зверей в зимнее время. Но гораздо более жестокими, чем лесные твари, были большевики, которые, отрицая правила честной схватки, ползли по земле, словно ассасины, чтобы подстеречь свою жертву и вонзить в нее нож.

Подготовка нового немецкого наступления близилась к завершению. Каждый день, незадолго до наступления темноты, прилетали советские самолеты, обычно по три машины, чтобы осмотреть сектор. Они никогда не задерживались более чем на несколько минут. Одна или две машины загорались и падали, подбитые зенитками, а парашютисты на своих зонтиках танцевали над лесом.

Однажды утром в начале октября у нас над головами пролетели несколько десятков немецких пикировщиков и направились к участку фронта возле Третьякова. Они возвращались раз за разом. Горы загрохотали. Началось осеннее наступление.

8 октября 1942 года ближе к вечеру мы тоже двинулись в путь. В последний раз мы взглянули на долину, где в первых вечерних тенях осталась Кубано-Армянская. Там упокоились наши мертвые за высоким черным забором, вокруг которого зимой в снегу будут шастать по снегу голодные и злые волки. Здесь и там на зеленых горах уже мелькали красные и коричневые флаги — знаки приближения осени, которые в сумерках превратятся в золотые факелы.

Затем настала ночь. Мы молча двигались до утра под покровом могучих дубов, сквозь листву которых светили серебристые дрожащие огоньки миллионов звезд.

Джунгли и горы

В октябре 1942 года началось долгожданное наступление на Кавказе. Однако началось оно в атмосфере всеобщего недомогания.

В августе немецкое Верховное командование вело наступление на этот огромный горный массив по двум направлениям: на юго-восток вдоль реки Терек в направлении нефтяных месторождений Баку; на юго-запад в нашем секторе в направлении Батуми и турецкой границы.

На Тереке разыгралась очень упорная битва, которая не привела к решающим результатам. Немецкие танковые дивизии были остановлены недалеко от Грозного. В октябре они также не сумели продвинуться дальше. Наше наступление на Адлер тоже провалилось.

В октябре перед нами больше не ставилась задача достигнуть Грузии и Транскавказской магистрали. Теперь мы должны были захватить Туапсе, город на Черном море, и взять под контроль нефтепровод, который заканчивался в этом порту. Нефтепровод был не толще детского торса, но за эту черную трубу мы вели бои недели и месяцы.